работников наркомата обороны и главного политуправления, командующих
фронтами и армиями, командиров корпусов и дивизий, комиссаров и членов
военных советов, популярных тогда писателей, журналистов, актеров театра и
кино, вспомнил или узнал впервые названия тогдашних московских улиц и
площадей, уточнил маршруты и номера трамваев, троллейбусов, автобусов и
метро.
Он не допускал мысли, что ему и вправду придется проходить проверку
на столь глубоком уровне, но все же... В случайном разговоре при тогдашней
всеобщей шпиономании, которая называлась бдительностью, можно допустить
оговорку всего лишь раз - и погореть.
Только теперь, кстати, он с удивлением задумался - а как же мог
работать под немецкого офицера Николай Кузнецов? Допустим, язык он знал в
совершенстве, но и только. Пятиминутного разговора с любым настоящим
немцем должно было хватить для полного провала. Что-то в его истории не
так. Или немцев следует признать полными идиотами, или писатели и очевидцы
темнят...
Разумеется, для Воронцова изготовили документы, неотличимые от
подлинных даже на молекулярном уровне, одежду, предметы снаряжения,
орущие, спички и папиросы, бритвенные лезвия, мыло и одеколон, все прочие
мелочи, необходимые человеку в командировке на фронт. Несколько газет
трехдневной давности, отпечатанные именно в Москве, пара бутылок коньяка
со штампом ресторана гостиницы "Националь", блокнот со страницами, плотно
исписанными адресами и телефонами. И так далее, и так далее...
Главным же для него самого были карты. Комплект крупномасштабных
топографических карт с нанесенной на них обстановкой, отражавшей положение
наших и немецких войск на неделю вперед, начиная с момента перехода, для
всех подразделений в полосе фронта от роты и выше.
Ценность этих бледно раскрашенных листов бумаги с красными и синими
цифрами и условными знаками невозможно ни выразить словами, ни даже в
полной мере вообразить штатскому человеку. Командир, получивший в руки
такую карту, сразу же окажется в положении зрячего, играющего в жмурки со
слепыми. А цена ставок в этой игре известная - тысячи жизней ежечасно.
Никто никогда, за всю историю войн, не располагал достоверной
информацией о положении на фронте на текущий момент. Любая информация,
даже о своих войсках, всегда запаздывает. А о силах неприятеля, их
дислокации, замыслах вражеского командования полководец обычно узнает
слишком поздно. Часто - только после конца войны.
Воронцов со своими картами должен был стать первым, после господа
бога, всеведущим лицом на театре военных действий. А если учесть, что
существование бога нельзя считать доказанным, то и вообще первым.
Последние три дня он носил форму постоянно, даже спал в ней, не
раздаваясь, чтобы не выглядеть как манекенщик из главного военного ателье.
Вечером перед переходом Воронцов, по древнему обычаю, организовал
себе баню. В дальнем углу парка нашлась как раз подходящая бревенчатая
банька, стоящая посреди старой березовой рощи, у родника. Она никак не
подходила по стилю к архитектуре Замка, но подобные несообразности давно
уже не удивляли Дмитрия.
Хозяева Замка просто наилучшим образом учли и такую его склонность.
Низкие разорванные тучи быстро плыли над головой, почти цепляясь за
вершины берез, из них то и дело врывался холодный мелкий дождь, как почти
все время здесь, и только далеко на западе мрачный горизонт еще алел
полосой неуютного, тревожного заката.
Воронцов медленно прошел по тропинке, заваленной палыми листьями,
нагнув голову, вошел в темный предбанник, освещенный керосиновой лампой
"Летучая мышь", не спеша снял гимнастерку, покурил, сидя на пороге и глядя
в сизо-черное рыхлое небо, на гнущиеся под ветром, почти облетевшие
деревья, на лужи, то поблескивающие тусклым оловянным блеском, то
мгновенно вскипающие от дождевого залпа.
И, странно размягчаясь душой от этого невеселого пейзажа, подумал,
что хорошо б Наталия сейчас подошла и села рядом на толстый, кое-где уже
подгнивающий брус. Чтоб не было никаких пришельцев, никакой войны впереди,
а просто встретились наконец два человека, понявшие, что все случившееся в
прошлом было нелепой ошибкой, в которой никто на самом деле и не виноват,
поговорили бы по-хорошему и решили, что и как им теперь делать дальше.
Он усмехнулся этим мыслям, раздавил о порог окурок папиросы, которые
курил теперь вместо сигарет, несозвучных той эпохе, куда он собрался,
встал и закрыл за собой тяжелую дверь.
...Попарившись всласть, он снова сидел в предбаннике. Под закопченным
стеклом лампы дрожал узкий клинок пламени, по стенам метались призрачные
тени, пряный залах керосина и копоти напоминал о детстве.
Ему было хорошо сидеть, никуда не спеша, и слушать шорох дождя по
крыше.
Если бы только не возникала моментами между сердцем и желудком
неприятная тошнотворная пустота.
Как-никак, а завтра будет война, причем совершенно незнакомая ему
сухопутная, а не морская, к которой он имел некоторую привычку. И хотя он,
в отличие от других людей на войне, сможет быстро уйти с нее и почти
наверняка останется жив, все-таки серьезнее этого момента у него еще в
жизни не было.
Уж больно плохо сейчас там, в отмеченном на карте квадрате
северо-западнее Киева...
Утром он встал в четыре по восточно-европейскому времени. Еще раз
проверил свое снаряжение: автомат ППД, несколько круглых дисков к нему,
гранаты, бинокль, планшет с картами, кое-какое продовольствие на первый
случай. Обычный командирский "тревожный чемодан". Все это он загрузил в
маленький штабной броневичок "БА-20". Он тоже в полном порядке. Из башни
торчит тонкий ствол пулемета ДТ, баки заправлены, снаружи на броне
укреплены канистры с водой и бензином, лом, лопата, топор, две запаски.
Все по уставу. Протекторы в меру стерты, примерно как после тысячи
километров пробега, окраска тоже не новая, номера наркомата обороны.
От серийной машины броневик отличали две подробности.
Накануне он попросил Натащу:
- Ты окажи им... Пусть, если можно, бронирование заменят. Титановую
поставят или хромоникелевую, я не спец, чтоб хотя бы крупнокалиберную пулю
выдержал, а то же его из винтовки прострелить можно. Для их же пользы,
между прочим. За себя я не боюсь, не думай, мог бы и на мотоцикле
сбегать... - Он не удержался, чтобы не отвести от себя возможное
подозрение в трусости. Тоже своего рода офицерский гонор. - И движок
желательно помощнее, мерседесовский, например, сил на двести. С его родным
полстасильным далеко не уедешь, приличный дождь пойдет - и привет...
- Разумеется, Дим, - заверила его Наташа, - все, что нужно, они
сделают.
Словно оттягивая время, Воронцов вновь вернулся в Замок и вызвал
Наташу. Она появилась на экране сонная, в наброшенном на плечи пеньюаре.
"Вот сволочи", - подумал он про авторов этой мизансцены и спросил:
- Ну, как у меня вид, подходяще? - Расправил под ремнем гимнастерку,
самую по тем временам модную, из тонкого коверкота с легким красноватым
отливом, с двумя рубиновыми ромбами на петлицах и звездами на рукавах. На
груди два ордена Красного Знамени, монгольская "Полярная звезда", медаль
"ХХ лет РККА" и значок за Халхин-Гол. Дело не в честолюбии, если нужно, он
мог бы надеть и форму рядового, просто в роли дивизионного комиссара из
центра, облеченного неограниченными полномочиями, он обеспечивал себе
полную свободу действий.
- Как в кино, - сказала Наташа, и ему показалось, что говорит она
искренне и от себя, а не поручению пришельцев.
- Тогда я пошел. Не скучай тут...
- Ты там поосторожней, Дим, - попросила она.
- Как-нибудь... Кое-чему меня тоже учили. Восемь лет подряд. А ты
повторяй про себя стихи Симонова. Те самые. А я отбыл... - Щелкнул
каблуками, поднес руку к козырьку и вышел.
7
...Пронизанный отвесными лучами солнца лес, густой залах сосновой
смолы, хвои, цветущих трав, заброшенная грунтовая дорога, по которой,
похоже, давно никто не проезжал - все создавало ощущение ленивого,
дремотного покоя, и Воронцов на какое-то время этому ощущению поддался.
Поэтому, когда из-за вершин мачтовых сосен вдруг беззвучно
выметнулись и пошли на бреющем полете вдоль просеки два желтых, с черными
консолями крыльев и коками винтов "мессершмитта", он на мгновение
замешкался, и лишь строчка пылевых фонтанчиков, косо резанувшая дорогу в
нескольких шагах, заставила его броситься на песок и откатиться к обочине,
в колючие заросли кустарника.
Ударил по ушам сдвоенный грохот моторов, сквозь которые едва слышен
был пулеметный треск, и пара исчезла, словно ее и не было. Воронцов
полежал еще секунд десять, вывернув голову и глядя в сияющее небо.
Немцы не возвращались. Да и нужен он им - одинокий, едва различимый с
высоты человечек в зеленой форме. Так, для забавы нажали да спуск, не
пожалели десятка патронов и полетели дальше по своим фашистским делам.
Чего-чего, а целей им сейчас хватает. Не в воздухе, где практически нет
сейчас русской авиации, в именно на земле.
Он поднялся, отряхивая бриджи и гимнастерку, выругался сквозь зубы,
зябко передернул плечами. Пройди он еще метра три - и лежал бы сейчас,
изорванный пулями, на всеми забытой дороге, на быстро впитывающем кровь
песке, и вся его эпопея на том и закончилась бы...
Впрочем, у него еще все впереди.
Воронцов отошел чуть в сторону, где под низко нависшими ветвями стоял
его броневичок с открытой дверцей, сел на подножку, закурил длинную, еще
довоенную папиросу "Северная пальмира".
- Ладно, не вибрируй, - сказал он сам себе вслух. - Всего и делов-то,
сутки-другие продержаться. Так что покурим - и вперед. Но отпуск, конечно,
получается своеобразный. А начинался совершенно банально...
Воронцов вдруг насторожился. С дороги послышались голоса. Он встал и
потянул с сиденья автомат.
...Утром этого дня 14 немецких моторизованных дивизий нанесли
внезапный удар по измотанным в предыдущих, непрекращающихся от самой
границы боях войскам юго-западного фронта, прорвали оборону южнее
Новоград-Волынского и устремились вперед по расходящимся направлениям,
отрезая от основных войск фронта несколько наших корпусов.
Наступали немцы сравнительно узкими клиньями, и тот район, где
высадился Воронцов, оказался своего рода ничейной зоной. Наши части,
разрозненные и потерявшие управление, начали отход, пытаясь прорваться из
окружения, кто к Коростеньскому укрепрайону, а кто - на Киев.
Немецкие пехотные дивизии, догоняя ударную группировку, в этот район
еще не подошли, да и двигались они только по основным магистралям, пока не
отвлекаясь на выполнение второстепенных для них задач.
Ориентируясь по карте, Воронцов определил, что очутился почти на
семьдесят километров юго-восточнее того места, где должен был появиться
контейнер. Сработал принцип неопределенности, не позволявший с абсолютной
точностью обеспечить совпадение по месту и по времени. Но это как раз
Воронцова не очень огорчило. Километры можно проехать за несколько часов,
хуже, если бы он опоздал. И даже то, что придется двигаться в глубь
захваченной врагом территории, его не смущало. Вот оказаться по другую
сторону линии фронта он бы не хотел...
Стволом автомата Воронцов раздвинул кусты. Прямо на него шли двое -
лейтенант и старшина, оба с черными артиллерийскими петлицами. Старшина
держал наперевес короткий кавалерийский карабин, а плечо лейтенанта
оттягивал тяжелый вещмешок.
Его внезапное появление, а особенно звание смутили их, однако
лейтенант взял себя в руки и довольно четко доложил, что является
командиром огневого взвода из гаубичного дивизиона, три часа назад
полностью уничтоженного на позициях неожиданно появившимися с тыла и
флангов танками.
Лейтенант Долгополов, как значилось в его документах, окончил училище
всего два месяца назад, к войне в таком ее варианте не был подготовлен ни
тактически, ни политически, и смотрел на Воронцова, вернее, на его знаки
различия, с надеждой, что товарищ дивкомиссар все объяснит и скажет, как
жить дальше. Старшина же Швец, кадровый сверхсрочник, служил в армии
двенадцатый год и знал по опыту, что от большого начальства добра ждать не
приходится. Было ясно, что больше всего он мечтает как-нибудь незаметно
скрыться в лес и действовать по своему разумению.
Да и Воронцов тоже предпочел бы не встречаться ни с кем.
Ощущение, что он говорит сейчас с людьми, которые на самом деле
давно, наверное, погибли, сорок с лишним лет лежат под бесследно
сравнявшимися с землей холмиками и вновь существуют только потому, что сам
он оказался здесь чужой волей, нельзя было назвать приятным.
Но положение обязывало, и он стал вести себя соответственно. Как и
должен был поступить в сложившейся ситуации старший по званию и должности
командир.
Раскрыв планшет, Воронцов предложил лейтенанту показать на карте
позиции его дивизиона и батареи, направление танкового удара, задал
несколько уточняющих вопросов.
- Хорошо, - наконец сказал он. - Документы у вас в порядке, личное
оружие оба сохранили, это говорит в вашу пользу. Я - дивизионный комиссар
Воронцов, представитель Ставки Главнокомандующего. Вы поступаете в мое
распоряжение. Машину водите, лейтенант? Тогда вы - за руль, а старшина - к
пулемету. Да, а что это у вас в мешке? Личное имущество?
- Никак нет, товарищ дивкомиссар. Это прицелы от орудий моей батареи.
Те, что уцелели. Согласно инструкции положено... "Господи, - подумал
Воронцов, - прицелы... Хорошо еще, что гильзы, согласно той же инструкции,
не собрал... Но парень, значит, надежный. Генералы дивизии бросают, а он -
прицелы через фронт тащит".
- Молодец, лейтенант, - сказал он вслух. - Благодарю от лица службы.
Положите мешок в машину, и поехали. Только так - аккуратно. Скорость
тридцать, и не газуйте, здесь двигатель форсированный...
В течение ближайших часов они несколько раз встречали группы
выходящих из, окружения бойцов и командиров, и неожиданно для себя
Воронцов на практике убедился в правильности философского положения, что
не только содержание определяет форму, но и наоборот. Причем в данном
случае форма подразумевается не в философском, а в военно-интендантском
смысле.
Проще говоря, он оказался здесь не просто старшим по званию. Он ведь
имел высшее военное образование, был взрослее всех не только реальным
возрастом, но и опытом войны и послевоенных лет, знал и умел такое, что
здесь и сейчас никому, вплоть до командующего фронтом, и в голову прийти
не могло, и очень быстро почувствовал, что не в силах проезжать мимо этих
людей, как богатый сноб мимо голосующих в дождь пешеходов.
И форма на нем была дивизионного комиссара, что немаловажно.
Бойцы, на время потерявшие возможность, но не желание сражаться с
врагом, нуждались в руководителе, и Воронцову пришлось им стать.
В течение первой половины дня он собрал на лесных дорогах и тропах
больше полусотни окруженцев.
Построив людей на глухой поляне, он быстро распределил их по званиям,
должностям и специальностям, из майора, двух капитанов и четыре старших
политруков сформировал штаб опергруппы, бойцов свел во взводы -
управления, комендантский и охраны штаба.
Теперь, имея штаб и штабные подразделения, Воронцов мог подчинять
себе не только одиночек, но и целые воинские части.
У него по ходу дела возник некий стратегический замысел, который он и
решил осуществить не в ущерб своей основной задаче. Ход войны он, конечно,
не изменит, но кое-что сделать можно. На этом как раз участке фронта.
...Он вел свою группу через лес, туда, где согласно его карте
находилась разгромленная немцами колонна тыловых подразделений шестой
армии, попавшая сначала под удар пикирующих бомбардировщиков, а потом -
передовых отрядов 48-го немецкого моторизованного корпуса.
Дорога с обеих сторон была плотно зажата лесом, и сворачивать с нее
некуда. Поэтому, насколько хватало взгляда, она была забита сотнями машин
- исковерканных бомбами и снарядами и совсем целыми, сползшими в кюветы,
уткнувшимися радиаторами в стволы сосен, сцепившимися бортами и крыльями.
Некоторые уже сгорели дотла, остались только рамы и диски колес, от других
еще тянуло черным зловонным дымом.
Убитых осталось сравнительно мало, большинство водителей и
сопровождающих успели укрыться в лесу и разбрелись кто куда.
Но все равно смотреть на картину внезапного, беспощадного и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг