трудом удержался, чтобы по тем же традициям не попытаться поцеловать ее на
прощание.
Я шел обратно по еще уцелевшим старым переулкам мимо Ботанического
сада, по проспекту Мира, Садовой, Цветному бульвару, Трубной, курил не
знаю какую по счету сигарету, ловил губами капли мелкого дождя, не спеша
приводил в порядок эмоции и мысли.
Разумеется, все это можно и нужно считать приятным приключением,
подарком судьбы, сведшей меня если и не с "девушкой моей мечты", то уж во
всяком случае с женщиной, наиболее отвечающей самым строгим критериям
внешней привлекательности. И если не заглядывать слишком далеко вперед, и
всем другим критериям тоже. А ее изощренные космогонические построения
следует считать ее сугубо личным делом. Я сам не чужд тому, чтобы в
подходящей компании потешиться мыслью, и не поручусь, что все и всегда
понимают меня правильно. Так что "не судите, да не судимы будете". И на
этом можно было бы и прекратить прения, если бы...
Как и для чего она меня нашла? Как сумела три раза за день
перехватить на никому неизвестном и непредсказуемом маршруте? Ей что,
больше в Москве я поговорить не с кем? Рационального объяснения этим
вопросам я дать не мог. Иррациональные же объяснения меня устраивали еще
меньше, ибо иррационального не приемлю в принципе. Хотя бы потому, что
тогда исчезает всякая возможность действовать адекватно обстановке.
Зато все это еще более усиливало мой к Ирине интерес. Ну, ладно,
предположим, что рано или поздно все объяснится... И будем с нетерпением
ждать завтрашнего вечера и дальнейшего развития событий.
...Она уже ждала меня у Сретенских ворот, как раз в тот час, когда
люди с улиц вдруг, как по сигналу, исчезают все разом и в городе
становится неожиданно просторно, только светят радужными огнями витрины да
с шелестом пролетают машины, мелькая белыми и красными огнями. Еще десять
лет назад такого явления не наблюдалось и Москва, как любой крупный город
мира, до глубокой ночи кипела людскими водоворотами, а по улице Горького и
вообще было не протолкаться. А теперь только одинокие прохожие попадались
нам навстречу. При виде вполне обычной пары могли ли они представить, что
не просто мужчина и женщина идут рядом, а осуществляют контакт две
цивилизации, нет - даже две вселенные.
Говорили мы с ней на этот раз о вещах практических. Я, в силу
ограниченности своего воображения и излишней начитанности, представлял
вмешательство в историю слишком драматически. Вплоть до физического
устранения каких-то значительных личностей, создания анахронизмов,
экспорта техники и технологии, еще чего-то столь же конкретного и
впечатляющего, вполне в мухе лучших образцов нашей и зарубежной
фантастики.
Ирина же меня одновременно разочаровывала и успокаивала. Наша
история, говорила она, и наша цивилизация выглядят такими, как есть,
оттого что в силу неведомых причин, в ограниченном регионе Земли, а именно
в Европе, вдруг изменился стиль и способ человеческого мышления. Люди
стали по-иному смотреть на мир, иначе оценивать связь явлений. Возникла
европейская психология и философия, вызвавшие развитие науки в нашем
понимании, прогресс, научно-техническую революцию и так далее. Нигде
больше ничего подобного не произошло. Ни в Индии, ни в Китае, ни на
американском континенте самые гениальные открытия и озарения не
стыковались, не воздействовали друг на друга, не подкреплялись хоть
какой-то общей теорией. Те же китайцы сотни лет жгли порох в фейерверках,
но так и не догадались засыпать его в подходящую трубу, вложить
какой-нибудь снаряд, хоть камень, и поджечь с другого конца... Ну, и так
далее. Значит, без европейского поворота в способе мышления мир был бы
совсем другой, на наш никаким образом не похожий. Все было бы другим - и
культура, я уровень материального производства, и психология. Лучше это
было бы или хуже - совсем другой вопрос. Все остальные народы жили
по-своему тысячи лет и не испытывали потребности в чем-то ином. Кстати,
для наших пришельцев сама концепция так называемой истории - вещь
совершенно чуждая. Да и на Земле история, как цепь взаимосвязанных
событий, определяемых объективными законами, тоже чисто европейское
понятие, в других местах имели место совсем другие мнения на этот счет.
Вот и у тех (тут Ирина махнула рукой куда-то вверх и в сторону) и логика
совершенно иная, и взгляд на то, что важно и что нет в жизни разумных
существ, и даже представление о том, что это такое вообще - событие. И
какие из этого события воспоследуют причинно-следственные связи... Мы, к
примеру, думаем, что цель постройки электростанции - снабдить энергией
промышленность и граждан, а с их точки зрения гораздо важнее, что в
освещенном городе ночью не видны звезды, следовательно, мышление его
обитателей будет совершенно иным, нежели при регулярном тек же звезд
созерцании...
- Так как же! - возмутился я, уже захваченный правилами предложенной
ею игры. - Как же они в таком случае могут понимать что-то в нас, в нашей
жизни, определять, что и как нам делать? Они могут решить, что главная
цель появления на свет, скажем, Лермонтова - в том, чтобы он принял
участие в сражении при Валерике и убил там кого-то, кто мог стать
основателем новой религии. Или создать великую мусульманскую империю. А
стихи - так, побочное...
Ирина тихо рассмеялась.
- А вы действительно непоколебимо уверены, что это не так? Что
невозможны другие варианты и другие выводы из известных вам событий? Ну,
если вы решили прибегнуть к литературным примерам, давайте рассмотрим еще
один. Что если поручик Лев Толстой обязан был погибнуть в Севастополе? Но
произошло недоразумение и он выжил чисто случайно. И от этого совершенно
изменилась жизнь и судьбы миллионов людей, прочитавших его романы,
воспринявших его философию. Может быть - именно в этом основное значение
Крымской войны! Что на ней не погиб Лев Толстой...
В предложенных обстоятельствах возразить мне было нечего. Но
сдаваться тоже не хотелось.
- Ладно, допустим, можно выстроить цепочки внешне неадекватных причин
и следствий, найти примеры самых неожиданных корреляций, которые наиболее
важны. Но - для кого? И чем более вы правы, а не я, с тем большим
основанием я повторяю: как же они могут решать наши проблемы своими
способами? Пусть с точки зрения высшего разума мое существование абсолютно
бесполезно и даже вредно, я вряд ли соглашусь это существование
добровольно прекратить. Но это частность. Как вообще может осуществляться
хоть какой-то контакт столь несопоставимых разумов?
Ирина, не переставая улыбаться, словно мои возражения доставляли ей
приятную возможность блеснуть находчивостью и остроумием, тут же
возразила:
- Ничего странного. Представьте - мы и муравьи. Мы не имеем и
никогда, пожалуй, не будем иметь понятия о внутреннем мире каждого
отдельного муравья, о взаимоотношениях между двумя конкретными особями,
нас крайне мало волнует персональная судьба данного представителя вида
формика руфа, но даже при нынешних знаниях специалисты довольно уверенно
судят о жизни и деятельности муравейника, знают способы обмена
информацией, распределение ролей внутри сообщества, могут прогнозировать
поведение и реакции этого суперорганизма. Есть способы с помощью
механического и химического воздействий заставить этих муравьев
прокладывать новые дороги, воевать с себе подобными я не трогать подлинных
врагов, изменять наследственность и вообще играть по отношению к
несчастным муравьям роль высших сил... Устроит вас такая аналогия?
Я поморщился, но опять не нашел, что возразить. Обидно, но
убедительно, к сожалению. Я живо представил себе все эти штуки, что
придуманы любознательными естествоиспытателями: искусственные ульи,
экспериментальные муравейники, крысиные лабиринты. Если стать на такую
позицию, что угодно можно допустить... Капелька душистого вещества для
муравья или бабочки - то же самое, что для меня вилла на Рижском взморье,
белый "мерседес" и четыре персональные выставки в год. Капнул аспирант
пипеткой перед помеченной особью - и порядок, заноси результат в
лабораторный журнал. Конечно, если он достигает желаемого, зачем ему мой
внутренний мир? Но - на равных этот аспирант с муравьем не общается.
Диалога между ними нет. Меня, то есть муравья, надо бы еще убедить принять
этот самый белый "мерседес", учитывая мои воззрения, жизненные принципы и
прочие, еще менее осязаемые моменты. А если мы с муравьем не пожелаем
слизывать капельку меда, что делать аспиранту? Учесть мою точку зрения
или... поменять особь? Примерно так я и ответил Ирине.
- Вот здесь вы правы, - ответила она и посмотрела на меня слишком,
по-моему, пристально. - Здесь главная сложность. И контактеру, чтобы
действительно общаться с нами на равных, приходится искусственно снижать
уровень интеллекта на несколько порядков. И они вынуждены идти на это,
рискуя, что многие потерн окажутся необратимыми. Вообразите себя в такой
роли. Не будем больше трогать муравьев, слишком они вас шокировали, даже
обезьян не надо. Вообразите, что вам предстоит роль Штирлица, но не в
Германии, а при дворе даря Хаммурапи. Справитесь, если вашу психику не
изменять, моральный порог до безопасного уровня не занизить? Боюсь, дня вы
там не продержитесь. А до того паря нет и четырех тысяч лет, и культура
близкая, и общественный строй известен... Что же сказать о существе совсем
иной биологической, социальной, психической организации, которое мы даже и
вообразить не можем?
Беседуя столь содержательно, мы словно бы незаметно вновь оказались
возле моего дома. Поднялись наверх. Сегодня на ней был другой туалет, как
бы праздничный - нечто такое облегающее и в то же время свободное, из
тонкой серебристой шерсти. Сидели у огня, снова пили кофе и шартрез и
продолжали все ту же тему, хотя я бы лучше поговорил совсем о другом.
- И вся цель наших пришельцев, - тоном лектора из общества по
распространению, так не вяжущимся с ее обликом, говорила Ирина, - внести в
наш мир некий импульс, который - может, через десятилетия, а может, через
века - проявится в новой тенденции прогресса, откроет иные перспективы в
науке или философии, позволит как-то иначе сформулировать сверхзадачу
человеческого существования. А снабжать Дмитрия Донского пулеметами или
Пирогова антибиотиками - это слишком по-человечески получится. Вроде как
регулировать компьютер зубилом и кувалдой.
- Пулеметы лучше не Донскому, а Мстиславу Удалому... - машинально
поправил я Ирину и сам рассмеялся. Опять она меня побила. Но слишком уж у
нее все это проработано! Далеко зашло дело, ничего не скажешь.
Чтобы сохранить душевное равновесие, я стал смотреть на нее глазами
японца, любующегося цветущей сакурой. Как там у Басе:
Перед этой вишней в цвету
Померкла в облачной дымке
Пристыженная луна.
Стало легче.
- Ну ладно, - сказал я, чтобы поскорее с этим покончить и перейти к
чему-нибудь более мирскому, - а как все это мыслится практически?
Она поудобнее устроилась в кресле, поправила упавшую на глаза косую
прядь волос:
- Представим все ту же реку. Мы сейчас находимся в некоторой ее
точке, и нас несет вниз по течению, допустим, на плоту. Против течения,
как вы понимаете, плот двигаться не может. Но если приложить к нему нужную
силу извне, толкнуть как следует против течения... Насколько-то он
продвинется в обратную сторону, остановится на миг в мертвой точке и снова
поплывет вниз, все с той же скоростью течения. Это грубая аналогия, но
достаточно ясная. Остальное - дело техники. Они переместят вас в будущее -
с их точки зрения. Движение в будущее не запрещено даже Эйнштейном.
Парадокс - впрочем, вполне условный - этим снимается. Вы достигаете
нужного момента в нашем прошлом, проводите там определенное количество
часов или дней, пока действует импульс, а потом давление времени сдвинет
вас вниз, к моменту отправления, то есть тоже в будущее. И все. Никаких
машин времени и прочих механических ухищрений.
И опять же звучало все вполне убедительно, точнее - непротиворечиво.
Если принять основные посылки. Но в багаже у меня оставались и еще доводы,
почерпнутые все из некоего свода околонаучных званий, именуемого серией
"Эврика".
- А как же с прочими парадоксами? Каноническими? Насчет безвременно
убитого мною дедушки, женитьбы на собственной матери, и прочих безобразий?
Их разве ваше объяснение снимает?
- Ну, Алексей, это несерьезно. В нормальной жизни вы тоже имеете
массу возможностей еще и не на такие вмешательства в настоящее и будущее.
Но, кажется, еще никого не убили из любопытства? И даже ни один из тех,
кто может сбросить с самолета атомную бомбу, за сорок лет не сделал этого,
чтобы посмотреть, как это повлияет на будущее. И когда вы собирались за
границу, вас специально даже и не предупреждали, что нельзя, например,
приехав в Париж, поджигать Лувр, ибо это вредно скажется на истории. Или
все же предупреждали? - Она вздохнула. - По-моему, вам просто фантасты
голову заморочили...
Я только развел руками и склонил голову. Конечно, есть определенные
моральные ограничения, а если уж они нарушаются, так не все ли равно,
когда это происходит? Это для меня мое эфемерное время жизни и все, с ней
связанное - самое-самое главное. А на самом-то деле? В школьном учебнике
отводят по полстраницы на век. Для нас Хеопс и Македонский - почти
современники. И что там судьба моего дедушки, был он, не был... В США вон
и про вторую мировую некоторые уже почти все забыли, и про пятьдесят
миллионов убитых тоже.
- Ладно, Ира, опять сдаюсь. Но, знаете, в таких дозах я новую
информацию плохо усваиваю. Давайте отвлечемся. Как писал ваш Уайльд,
простые удовольствия - последнее прибежище для сложных натур. А мы с вами
- натуры явно сложные.
Она согласилась вполне охотно, и мы поехали в одно очень приятное
место, где можно было и в полночь поужинать, послушать музыку, встретиться
с не вполне ординарными людьми ну и, не скрою, показать в том круге Ирину.
Отчего-то это для меня было важно, словно появившись с ней на людях, я
как-то закреплял наши отношения.
Вечер, в общем, удался. Ирина была весела, раскованна, пользовалась
безусловным успехом, и один человек, мнение которого по ряду причин было
весьма для меня важным, конфиденциально сказал: "Ну, старик, ты даешь!" -
с уважением и вроде даже с завистью в голосе. И настолько Ирина была в
этот вечер светской и женственной, что я почти успокоился насчет ее
умственного состояния.
Когда мы ехали обратно в такси, она спросила между прочим:
- А машины у вас нет?
- Нет, знаете ли. С одной стороны, не так уж много я зарабатываю, с
мастерской и то не до конца развязался, а к машине и гараж нужен, и
бензин, и время, и все прочее... Да и потребности особой не чувствую.
Иногда, конечно, очень бы пригодилась, а в целом обхожусь.
В полумраке мне проще оказалось взять ее за руку, потом я слегка
обнял ее за талию, и она не отстранилась, но чуть позже сказала шоферу:
- Сначала на Переяславку, пожалуйста.
И дальше мы встречались каждый день. И так получалось, что на фоне
наших целомудренных и культурных развлечений - театр, концерт, вечер в
обществе - она находила время и способ, чтобы продолжать и галактическую
тему. Я привык к этому, как к неизбежности, строго соблюдал правила и
вполне уже профессионально ей подыгрывал. Сам Станиславский не мог бы
бросить мне своего грозного "Не верю!".
Я послушно запоминал все ее инструкции, правила техники безопасности
и прочее, задавал глубокомысленные вопросы. Даже спросил однажды, когда мы
сидели у костра на даче одного из знакомых:
- А вот нескромный вопрос, Ира, - за мой героизм и мужество,
проявленные при выполнении особо сложного задания, мне что-нибудь будет?
Рукопожатие перед строем или премия в размере месячного оклада? Я однажды
в чине лейтенанта воздушно-десантных войск уже участвовал в решении
мировых проблем. Удостоен медали "За отвагу". А у них с этим как?
Ирина сбоку посмотрела на меня с интересом. Как-то по-новому.
- Ну а, к примеру, какой награды ты бы хотел? Если допустить, что для
них все возможно?
Я задумался. С детства люблю игру в желания.
- Да как тебе сказать? По Козьме Пруткову, зубочистка в бисерном
футляре, данная нам в сувенир, несравненно дороже двух рублей с
полтиною... Я человек не гордый, не честолюбивый даже. Таланта они мне не
прибавят, какой ни есть, а мой, другого не надо, замки и сокровища вышли
из моды, к высоким постам не стремлюсь, бессмертие, говорят, невозможно, а
может, и не нужно. Вот если б мы с тобой дожили до свадьбы нашего младшего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг