Затем сняли с обсуждения в литературном объединении заявленную за три
месяца рукопись. Руководитель объединения шепотом выматерил Дара в туалете
и посоветовал думать, с кем ссориться. Дару отказали в приеме на работу
машинистом сцены театра оперетты. И наконец, пополз по городу слушок,
после чего особо впечатлительные знакомые поэта при встрече с ним стали
переходить на другую сторону улицы.
Хуже всего, что ничего не делалось в открытую. Стихи вернули? Так
газета вообще стихов печатать не обязана, только к праздникам специальные
"датские", места же нет, вы же знаете, как перегружены газетные площади!
Рукописи не стали обсуждать? Так дрянь же рукопись, автор - явный
Графоман. На работу не взяли? А товарищ по специальности, простите, кто?
Актер драматического театра? Так вот пусть по специальности и работает,
только не в нашей труппе, у нас комплект. Ах, ближайший театр в соседней
республике? Так пусть уезжает! А за слухи вообще никто не отвечает.
Мистика прямо. Сильна у нас "общественность"...
Пусть уезжает... В самом деле, в маленьком городе Дару теперь
деваться некуда. Путь один, нахоженный чуть ли не всем нашим поколением,
нынешними "моцартами" - в сторожа и дворники. С глубоким мерси, что не в
лагеря и тюрьмы.
Я мстительно свела счеты с обоими гостями Дара: наделила каждого из
них стихотворческим даром. Дар от Дара... Ну, небольшим таким талантишком,
но назойливым, как болотный комар. Причем один из них должен был писать
иронические поэзы в стиле Иртеньева, а второй - деревенские стихи
гекзаметром. Посмотрим, как вы теперь покувыркаетесь!
После описанных событий мы долго не виделись. Как-то не тянуло
собираться по-прежнему, трепаться беззаботно, читать друг другу новые
произведения и всласть их потом топтать. Тягостно было как-то и немного
стыдно. Я потихоньку подбирала рукописи для сборника стихов, чтобы
впоследствии предъявить его местному издательству как бесспорное
доказательство существования в городе новой поэтической волны. По слухам,
Дар засел дома, отключил телефон и перечитывает "Трех мушкетеров". Матвей
опять исчез, подался на Южный Берег, где в бархатный сезон любая компания
будет рада барду, стакан вина нальют, кусок хлеба отломят. Стас, как мне
донес Кешка, работает над крупной вещью. Смотри-ка, семинар на пользу
пошел...
А Санька... поговаривали, что Санька пьет, куражится в городе, поимев
уже мелкие стычки с милицией, таскается за Темной Звездой. Вскоре мне
пришлось повидать Саньку, и встреча эта меня не обрадовала.
Накануне позвонила Ирина и принялась ныть. Мол, де, она тут, в дыре
провинциальной совсем закисла, и хорошо бы посидеть в приличном ресторане,
упаси боже, ничего такого, а просто две молодые солидные женщины обедают с
шампанским и чинно беседуют, и вообще у нее скоро день рождения. И что это
с Иркой? Подобные эскапады отнюдь не в наших правилах. Какие рестораны,
что вы! Наше место в дешевых кофейнях...
Но Ирка была так взбудоражена, она принялась так орать в телефон, что
чуть не сломала мембрану. Ну уж если ей так хочется... Я заказала столик.
И вот сижу это я в "Астории" слева от эстрады, прямо за фонтаном, пью
ледяную пепси-колу, вызывая кислое удивление официантов. Впрочем, время
еще не самое горячее, часов пять, так что они надеются быстренько скормить
мне какой-нибудь шницель и выставить за зеркальную дверь, освободив место
более стоящему клиенту. Ирка изволит запаздывать, поэтому ужин мне
пришлось заказывать на свой вкус. С каждой цитатой из меню лицо официанта
менялось, приобретая задумчивое выражение. Он удалился, часто оглядываясь
на меня. Ничего, ничего, тащи заказанное, а я посмотрю, как Ирка все это
будет есть... Пусть не нарывается.
В ресторане между тем появляется интересная компания. Сабаневский,
Темная Звезда, тихий мальчик по имени Сэм - известная в городе личность,
ходячий уголовный кодекс и до сих пор на свободе. Ну и еще пара-тройка
незначительного народа. Все мрачные, скучные, а Темная Звезда в холодном
бешенстве. Садятся они за столик и резво принимают с места в карьер. Через
полчаса - буквально дрова. Даже Сабаневский. А Темная Звезда пьет лишь
сладкий мускат, щеки ее пламенеют, она желает танцевать и развлекаться.
Дудки, в этом городе нет самоубийцы, который отважится танцевать с нею на
глазах глубоко нетрезвого Сабаневского. Мужчины за столиками старательно
отводят глаза от требовательного взора Темной Звезды и усиленно ухаживают
за своими дамами.
Ирки все еще нет, а на стол уже начинают сгружать первую серию
заказанного ужина. И, между прочим, у входа появляется бледный Санька,
огрызаясь на швейцара. Темная Звезда делает ему ручкой, и швейцар тотчас
же отпускает Санькину куртку. Санька, задевая стулья, подходит к столику.
Сабаневский поднимает многодумную голову, смотрит на Саньку, потом
наливает ему полный фужер водки. Круто...
Темная Звезда и Санька танцуют на пятачке возле оркестра. Лабухи
переглядываются юмористически. Да уж... зрелище. Стервозно-элегантная дама
в вечернем туалете с малым количеством бриллиантов и худой мальчишка в
жеваном джинсовом костюмчике последнего срока носки, с запущенными
грязными ногтями, в драных кроссовках.
А тут еще моя близорукая Ирка, пробираясь ко мне, натыкается на них,
наступает на шлейф платья Темной Звезды, мило извиняется и плюхается на
стул против меня, очень обижаясь, что я не желаю выслушать ее сию секунду.
А Сабаневский, глядя на Саньку змеиными глазами, медленно наливает второй
фужер водки. Мне вдруг срочно понадобилось выйти подкрасить губы. Я
скольжу мимо столика Сабаневского, задеваю сумочкой фужер, разбиваю его,
прошу пардона, исчезаю... Черта лысого... Сабаневский наливает следующий.
Ирка задает мне слишком громкие вопросы. На ее пронзительный голосок
реагируют гвардейцы Сабаневского, в результате чего мы оказываемся за их
столиком. Официант смотрит на нас мудрыми глазами и усмехается - так он и
знал, две шалые бабы пришли в кабак мужиков снимать. Санечка совершенно не
рад меня видеть, и пусть это будет на его совести. Впрочем, он в таком
состоянии, что совесть его уже лежит в обмороке. Сэм навешивает Ирке
чугунные комплименты, Сабаневский, кажется, спит.
Полночь. Нас очень вежливо просят покинуть зад. У входа Сабаневский
выражает желание пройтись пешком и отпускает машину.
Черт с тобой, Сабаневский! Я ненавижу тебя, Сабаневский! Я только
сниму туфли, Сабаневский...
Процессия растянулась на два квартала. Впереди - висящая на руке
Санечки Темная Звезда. Санька вне себя от счастья, читает ей стихи, мечет
бисер. Далее - Ирка в кураже и совершенно потерявшийся Сэм. Он явно в
первый раз видит выпускницу Лицея Муз. Это зрелище... В хвосте процессии -
я и Сабаневский, элегантный и страшный. Я топаю босиком и разговариваю с
ним весьма вольно. Он безропотно глотает все мои дерзости. Я бы на его
месте давно меня убила.
Каблуки туфель Темной Звезды подламываются, она не может дальше идти.
Она совершенно пьяна. Санька, не раздумывая, подхватывает ее на руки и
исчезает в ближайшем переулке. Но Сабаневский...
Он против ожидания не устраивает погони. Провожает Саньку глазами и
поворачивается ко мне. Он абсолютно трезв. Вынимает из кармана пачку
дорогих сигарет, щелкает золотым "Ронсоном" и говорит:
- Мне бы надо с тобой потолковать...
Я вспоминаю давнишний разговор с Даром, и мне становится смешно:
захотел-таки Сабаневский со мной толковать!
- Идиотская ситуация, весь город смеется...
- А ты женись на ней, Сабаневский. И тогда вполне официально можешь
побить морду Санечке.
- Морду - это не проблема. Не хочу я ему морду бить, не понятно?
- Неужели? Брось, Сабаневский, не поверю я в то, что для тебя
моральная победа значит больше, чем физическая.
Сабаневский смотрит на меня с интересом, прищурив блестящие глаза.
- А ты штучка...
Я киваю головой, соглашаясь - еще бы! Конечно, штучка.
И вот так мы мило беседуем, не подозревая, что в эту минуту пьяная
Звезда жестоко измывается над Санькой. А тот сидит напротив нее в убогой
кухне, молчит и жует собственное сердце.
Я виновата - увлеклась беседой с Сабаневским, незачем мне не нужным,
а Саньку проморгала...
Ну какие они все-таки мальчишки. Здоровенный Санечка, всегда
нервно-веселый Дар, даже этот инфернальный пижон Сабаневский - мальчишки.
И отношения у них, счеты их - мальчишеские. Я чувствую себя гораздо старше
их. И как бы ни старалась я понять их, как бы ни пыталась говорить с ними
на их языке, жить их проблемами, не получится. Как сказал один мой
знакомый фантаст: "Что вы мне все - марсианцы, марсианцы! Какие марсианцы,
мы друг друга понять не можем!" Вот уж, воистину...
Стоп, матушка. Рано ныть начала. Между прочим, а где Ирка? Если меня
память не отшибает, она прикатила сюда, чтобы поговорить со мной о чем-то,
весьма серьезном. А вместо того быстренько нахлебалась шампанского и
теперь оттачивает остроумие на твердокаменных мозгах Сэма, который только
хватает ртом воздух и беспомощно оглядывается на меня. Парня надо спасать.
Ирка в кураже - это последний день Помпеи. Как говорит Кешка, вырванные
годы.
Я отклеила Ирку от Сэмова локтя, церемонно раскланялась с Сабаневским
и повернула на Сиреневую. Ирка спотыкается о корни старого тутовника,
ворчит и оглядывается. Сабаневский со своим телохранителем стоит на углу в
странной нерешительности. Ну, этого мне только не хватало...
Сабаневский тихо входит в Сиреневую улицу. Не-ет, ребята, это что-то
уж совсем не то у нас получается. Я лично пас. Мы с Иркой взялись за руки
и просто-напросто стали невидимыми, прислонившись к шершавой коре
шелковицы. Сабаневский беззвучно - даже дыхание, кажется, придержал -
проходит мимо, возвращается, пристально оглядывая улицу.
- Ведьма чертова... - сквозь зубы произносит он и решительно
удаляется, сделав Сэму короткий ясный знак "К ноге!"
Приятно, однако, когда ценят по достоинству.
Невидимыми - на всякий случай - мы поднимаемся в мансарду. Ирка с
облегчением стряхивает босоножки и буквально рушится на кушетку. Я вынимаю
из холодильника две бутылки "Фанты".
- Ну, рассказывай, подруга.
- Чего?
- Здрассьте. Ты примчалась из Коктебеля на попутном автокране только
для того, чтобы не поужинать со мной в кабаке? Ты ж там и не ела ничего...
- Ага. Сообрази мне бутербродик какой-нибудь.
Глухая южная ночь... Я покорно мажу бутерброды, Ирка сидит на
кушетке, поглощает мои изделия и рассказывает банальную до противности
историю. Ну сколько можно?.. Ну опять какой-то старый хрыч, ба-альшой
художник и лауреат, тонкая, непонятая душа, капризный гений, которому
позарез понадобилась моя Ирка в качестве музы, кухарки, прислуги за все,
жилетки для плаканья и вешалки для фамильных драгоценностей. Ирка,
естественно, страдает: а вдруг гений помрет от неразделенной любви, тем
более, что два инфаркта у него уже было. И тогда Ирка замучается совестью
и виной перед человечеством. Видела я последнюю работу этого мэтра -
полнометражное полотно под названием "Уборка кокосов в африканском колхозе
имени красного комдива Опанаса Коротыло".
Скучно. Профессиональный риск, производственная рутина. Выпускницы
нашего лицея девчонки, как правило, хорошенькие, любезные, веселые.
Обхождению с нервными гениями нас специально учат. Поэтому и случается
так, что наши взбалмошные клиенты принимают весь блеск профессиональной
выучки за редкостные достоинства, уникальные душевные качества случайно
встреченной девушки и очень легко обалдевают. В самом деде, ну где еще вы
найдете молодую женщину, способную час внимательно слушать ваши жалобы: не
печатают, не выставляют, затирают, ходу не дают, денег нет, жить негде,
меня никто не любит... А далее - все по ритуалу: цветы, духи, смокинг,
белые перчатки, марш Мендельсона... и очередная маргарита, йоко, гала
потеряна как профессионал. Она становится очень узким специалистом по
неврозам и радикулитам конкретного мастера. И толку от нее - дневники,
которые вряд ли кому-нибудь понадобятся.
Так что Иркина история не вызвала у меня никакого интереса, слушала я
ее вполуха. И что-то погано мне было, тревожно. Ирка эта еще бухтит, а
Санечка-то, между прочим, уволок Темную Звезду.
И я незримо переношусь в старенький дом, ожидающий сноса, где Санька
роскошно обитает на веранде с отдельным входом. В углу ситцевой занавеской
выгорожена кухонька - двухконфорочная газовая плита, кастрюли, сковородка,
ведро с водой. Удобства во дворе.
Посреди веранды над тазиком корчится Темная Звезда. Ее мучительно
рвет. Санька, одной рукой бережно придерживая женщину за плечи, другой
гладит ее по голове и нежно шепчет:
- Ну что ты, маленький, плохо нам и нехорошо? Ну, давай, постарайся
еще, потом легче будет... вот, умница. Ну что ты, ну дрянь шампанское,
несвежее попалось... ну, глупенький мой, не стесняйся...
Звезда рычит и отталкивает Саньку вместе с тазиком:
- К-козел... с-стесняться я его буду... на! Языком вылижешь!
Она мотает головой, запрокидывает лицо - и я вижу, что эта женщина
попросту безобразна. И дело не в размазанном гриме, не в распухших глазах,
не в злом опьянении - она просто уродина. Черт ли их, мужиков, поймет!
Она бесстыдно сидит перед Санькой в одних трусиках и чулках с
подвязками, жадно пьет. Сверкающие капли катятся ей на грудь. Санечка
провожает взглядом каждую каплю, оставляющую на смугловатой коже влажную
дорожку.
- Что, нравлюсь? - издевательски спрашивает Звезда.
И глаза Санечки вспыхивают ненавистью. Но он кивает головой
утвердительно. Вот еще...
Я не могу удержаться и делаю шаг вперед, непроизвольно сжимая кулаки.
Но под ногами оказывается тазик. И из него, наполненного обрывками платья
Темной Звезды, кровью и всякой дрянью, вдруг взвивается треугольная голова
змеи. Гадина смотрит прямо на меня холодными желтыми зрачками, стреляет
языком и угрожающе шипит. И я вижу, что таз кишит змеями. Головы гадюк
тянутся ко мне, разевают бледные пасти, яд цвета гноя течет по кривым
клинкам смертоносных зубов...
Холодная рука падает мне на шею, ногти впиваются в кожу, и
разъяренная. Ирка втаскивает меня обратно в мансарду.
- Ты что, мать, ошалела?!
- С-спокойно... чего ты орешь...
- Ну ты идиотка... - Ирка насильно вливает в меня валерьянку.
Жидкость попадает не в то горло, я страшно кашляю и обливаюсь слезами.
Ирка колотит меня по спине, я отбиваюсь, и мы валимся на кушетку, умываясь
слезами уже от хохота.
- Однако... - отдышавшись, говорит Ирка. - Дела тут у тебя веселые...
- А ты думала. Это тебе не твой жених из Коктебеля. У нас тут
с-стр-расти.
- Да ладно, - отмахивается моя незадачливая гала, и я понимаю, что
проблемы больше не существует. Не будет Ирка варить манную кашку лауреату.
Уснули мы на рассвете и продрыхли почти до вечера. Разбудил нас
Кешка, непривычно тихий и благонравный. Он вежливо шаркнул ножкой и
поклонился Ирке, послушно сварил двум заспавшимся дамам кофе и скромненько
сел в уголку. Что-то слишком много скромности и послушания...
- Кешка, ты не заболел?
- Нет... благодарю.
- А что с тобой такое? Чего такой отмороженный - август вроде еще не
кончился? Перекупался? Мороженого объелся?
- Нет...
Вот тут я и насторожилась. Села поближе, разглядела лукавых бесенят в
глазах мальчишки и категорически потребовала объяснений.
Кешка возвел очи горе - явно для того, чтобы раньше времени не
расплескать затаенное веселье - и вредным голосом сказал:
- Я у Стаса был...
- И что же? С каких это пор визит к Стасу служит поводом для
ехидства?
- Стас новый роман пишет...
- Слушай, ты, юный садист! Кончай испытывать мое терпение!
- А я что? Я ничего. Просто Стас пишет новый роман.
Ну, вредничать я тоже умею. Не хочет говорить - не надо. Вот назло не
буду спрашивать, ведь сам взорвется от своих новостей. Я презрительно
пожала плечами и выплыла на кухню, где в течение пяти минут и устроила
себе прочтение трехсот страниц нового шедеврального произведения Стаса.
Прийти в себя я не могла долго. Всего, чего угодно, я могла ожидать
от Стаса, но такое!.. С-сукин кот, да как он мог!
Это оказалось произведение, написанное на конкурс, объявленный МВД.
Так называемый "милицейский роман" про доблестных сержантов, бравых
лейтенантов и мудрых полковников. Ну что тут скажешь?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг