Тартаре. Должно быть, она страдала на берегу Ахерона, ибо никто не предал
земле бренные останки героя.
Минули века. Память о дурных поступках Тесея канула в Лету, а число
подвигов, совершенных им, сказочно умножилось. Право быть родителем героя
стали оспаривать Зевс и Посейдон.
Спустя триста лет со дня первых Олимпийских игр [спустя 300 лет со
дня первых Олимпийских игр, т.е. в 476 году до н.э.], афиняне порешили
перенести останки героя на родину. На Скиросе были раскопаны кости воина
огромного роста. При нем нашли нетронутые временем копье и меч.
Ареопаг объявил, что это останки Тесея, и они были торжественно
погребены в центре города.
Был ли это в самом деле Тесей или какой-то безвестный богатырь, но
Аид так никогда и не обнаружил тени героя на асфоделевых лугах. А тень
Пирифоя загадочно улыбалась.
2. АФИНЫ. АТТИКА
Круг плавно вращался, подгоняемый мерными ударами ноги. Влажная
глиняная лепешка постепенно принимала коническую форму, пока не
превратилась в изящный лекиф [древнегреческий сосуд для масла
цилиндрической формы]. Лиофар смочил в плошке с водой чуть липкие пальцы и
сгладил стенки так, что они жирно заблестели в тусклом свете скупо
проникающих в мастерскую полуденных лучей. Затем он умело скатал тонкую
глиняную колбаску, чуть расплющил ее края и соединил ею горлышко и тулово
лекифа.
Сосуд был готов. Лиофар подозвал к себе раба-финикийца Тердека и
знаком показал ему, что изделие следует отправить в печь. Раб поклонился,
ножом аккуратно срезал лекиф с гончарного круга и установил его на медную
доску, где красовались еще два сосуда. При этом он мычал какую-то грустную
мелодию - наверно тосковал по родине. Тердек попал к нему совсем недавно.
Лиофар купил его на распродаже пленных с двух захваченных афинскими
триерами купеческих судов, Болван никак не мог выучиться хотя бы азам
эллинского языка, объясняться с ним приходилось жестами.
Второй раб, Врасим, жил у Лиофара уже давно. Он был куплен еще
мальчиком и долгие годы пользовался особой благосклонностью хозяина.
Сейчас он уже не интересовал Лиофара, но тот сохранил к рабу доброе
отношение. Врасим был занят тем, что расписывал вазы и покрывал их лаком.
Получалось это у него очень здорово. Недаром многие мастера завидовали
Лиофару и предлагали за умелого раба большие деньги. Но горшечник не
соглашался продать своего помощника, понимая, что в этом случае ему
придется разрисовывать лекифы самому, а глаза его были уже не те.
Лиофар подошел к столику, за которым сидел Врасим и взял в руки уже
готовый сосуд. Тонкими кистями раб изобразил на нем сцену битвы. Пять
гоплитов в шлемах с гребнем бились над телом смертельно раненного воина.
Ослабев от боли, тот пал на одно колено, а из бока его обильно текли
струйки крови, мастерски изображенные Врасимом киноварью. Покупатели любят
подобные сцены, и лекифы не залеживались на прилавке.
Лиофар пощелкал по стенке сосуда пальцем, а затем провел ладонью. Ни
трещинки, ни неровности. Добрая работа. Прослужит лет десять, не меньше. А
если он попадет в кенотаф [надгробный памятник или могила умершего,
останки которого захоронены на чужбине] павшего на чужбине воина, то будет
служить вечно. Хорошая работа!
- Молодец, Врасим! - похвалил Лиофар своего помощника. - Закончишь
работу, можешь отправляться на агору щупать девок. Проследи только, чтобы
лентяй Тердек прибрал мастерскую.
- Хорошо, хозяин.
Теперь Лиофар мог без волнения оставить мастерскую. Врасим очень
добросовестный раб и сделает все как нужно. Через небольшой внутренний
дворик горшечник прошел в свой дом. Это скромное по афинским меркам жилище
состояло из четырех комнат. В одной из них, самой большой, жил Лиофар,
другую занимали подмастерья-рабы, а третью - кухарка Фиминта, к которой
прежде Лиофар был не прочь залезть под подол. Эллин прошел в четвертую
комнату, служившую сразу кухней и столовой.
Фиминта, толстая и крикливая баба, колдовала над жаровней. Та нещадно
чадила, клубы дыма собирались под потолком и улетали в специально
проделанную щель. "Опять опрокинула горшок с водой на угли", -
неприязненно подумал Лиофар. Фиминта славилась своей безалаберностью. И
вообще, она была никудышней хозяйкой, и Лиофар время от времени подумывал
о том, чтобы избавиться от нее, но все не решался это сделать. Она
досталась ему в качестве приданого жены, которая умерла несколько лет
назад при родах. Терпеливое отношение к неряшливой кухарке было своего
рода данью памяти ушедшей в царство мертвых Полимнии.
Подавив зевоту, Лиофар бросил:
- Дай чего-нибудь пожрать!
- Успеешь! - буркнула в ответ кухарка.
Как уже имел возможность не единожды убедиться Лиофар, спорить было
бесполезно. Фиминта давно свыклась с мыслью, что хозяин позволяет помыкать
над собой. Она по-прежнему неторопливо шевелилась у жаровни и, наконец,
швырнула на стол две миски. В одной была рыба, в другой оливки и кусочек
ячменной лепешки.
- А вино? - спросил Лиофар, подозрительно принюхиваясь к рыбе.
- Сейчас.
Фиминта подала ему вместительный килик. Горшечник немедленно
продегустировал вино. Как и обычно, оно было разбавлено сильнее, нежели
следовало. Но такой уж скверный характер был у Фиминты. Она старалась
выгадать на всем, а прежде всего на своем хозяине. В очередной раз
вздохнув, Лиофар принялся за еду. Рыба была пересоленной. Наверняка
скупердяйка купила дешевую кефаль, что привозят в бочках из Боспора, и
забыла вымочить ее. "Что б тебя в Тартаре всю жизнь кормили только этой
рыбой!" - подумал Лиофар, торопливо сглатывая последний кусок. Затем он
допил вино, отставил от себя килик и не говоря ни слова, вышел из
столовой.
Очутившись в своей комнате, он стал рыться в сундуке, пытаясь найти
новый хитон. Но под руку попадались лишь старые, в которых перед любимым
было стыдно показаться. Отчаявшись обнаружить нужную вещь, Лиофар заорал:
- Фиминта!
Ему пришлось подождать, прежде чем кухарка явилась на зов.
- Что тебе?
- Где мой новый пурпурный хитон, что я купил у торговца-милетянина?
- С золотой каймой по подолу?
- Да! Да! - заорал горшечник, досадуя на тупоумие рабыни. Как будто у
него десять пурпурных хитонов!
Фиминта хмыкнула.
- Он еще спрашивает! Да ты же сам его изгваздал на симпосионе
[симпосион, симпосий - попойка, организуемая после совместной трапезы].
Залил вином и финиковым соком. Мне пришлось выстирать его, сейчас он
сушится на улице.
Лиофар помянул Лернейскую гидру и прочие порождения Ехидны. Затем
вновь заорал:
- Что же мне делать?!
- Надень что-нибудь другое.
Горшечник расстроился.
- Я не могу пойти к Педариту в старом хитоне.
- Ничего, сойдешь и так. Тебе на нем не жениться!
Отмахнувшись от злоязыкой бабы, Лиофар выбрал хитон поприличнее и
переоблачился. Он побрызгал волосы благовониями и тщательно вычистил грязь
из-под ногтей. После этого горшечник придирчиво осмотрел себя. Жаль
конечно, что на нем не пурпурный хитон, но смотрелся он вполне прилично.
Велев Фиминте приготовить нормальный - он подчеркнул - нормальный! - ужин,
Лиофар отправился на свидание.
Педарит должен был ждать в гимнасионе [гимнасион, гимнасий -
первоначально помещение для физического воспитания, позднее высшее учебное
заведение] на Киносарге [Киносарг - холм близ Афин, где находился
гимнасион, посещать который могли люди, не имеющие афинского гражданства].
В последнее время гимнасионы вошли в моду и их стали посещать не только
аристократы, но и простые граждане, и даже незаконнорожденные. Юноши
развивали здесь свою силу, граждане постарше беседовали да любовались
стройными телами своих молодых друзей.
Чинно здороваясь с знакомыми, Лиофар направился вокруг окруженного
колоннами двора для занятий. Находившиеся здесь юноши бегали, метали копье
и диск, боролись друг с другом. Обнаженные тела, увлажненные потом, жирно
блестели на солнце. Педарита здесь не было. Горшечник отправился дальше к
бассейнам с ключевой водой.
Его любимец стоял у перевитой плющом беседки и разговаривал с
каким-то мужчиной. Незнакомец был высок и плечист, тело его облегал
дорогой белый хитон, на плечи был небрежно наброшен пурпурный фарос
[парадный плащ]. Он что-то, горячась, доказывал Педариту, нежно держа его
за локоть.
С трудом сдерживая раздражение, Лиофар подошел к беседующим. Мужчина
бросил на него недобрый взгляд. Педарит подарил улыбку, невинную, как у
ребенка.
- Здравствуй, Педарит, - ласково сказал Лиофар своему любимцу.
- Здравствуй, Лиофар. - Юноша обвел чуть лукавым взглядом вызывающе
разглядывающих друг друга мужчин. - Позволь тебе представить - Клеодул,
гость из Абдеры. А это Лиофар, афинский гражданин.
Лиофар и Клеодул дружно кивнули.
- О чем вы здесь с таким живым интересом разговариваете? -
полюбопытствовал горшечник.
- Да вот Клеодул рассказывает мне о тех бедах, которые постигли его в
последнее время.
- И что же произошло с уважаемым абдеритом?
- Представлять, к их городу подошли мидяне, переправившиеся через
Геллеспонт. Это так ужасно, так ужасно!
- Точно так, мой мальчик, - подтвердил Клеодул. - Мне пришлось спешно
собрать все свое добро и бежать прочь, чтобы не попасть в руки этих
варваров.
Лиофар, которого очень раздражал покровительственный тон чужеземца и
особенно то, что он назвал Педарита "Мой мальчик" с ехидцей спросил:
- И много было добра?
- Я не смог взять все. У меня под рукой были лишь три судна. Погрузил
золото, статуи и картины, а также запас дорогих тканей и благовоний. Все
остальное пришлось оставить на разграбление мидянам.
Упоминание о трех кораблях, груженых золотом и серебром, словно нож
полоснуло по сердцу горшечника. Но он постарался вынести этот удар судьбы
достойно.
- А велика ли сила мидян?
Клеодул понизил голос.
- Я сам не видел и не могу поручиться, но люди говорили, что их
неисчислимая тьма. Будто одних коней они ведут пятьдесят раз по сто сотен,
а на каждого конного приходится по пять пеших воинов.
Горшечник покачал головой.
- Врут, - сказал он не очень уверенно.
- Наверно, - согласился купец. И добавил с кривой усмешкой.
- У меня не возникло желания проверить.
Абдерит посмотрел на горшечника, словно вопрошая, остались ли у того
какие-либо вопросы. У Лиофара их не было. Вместо этого, он обратился к
Педариту:
- Я пришел, как мы и договаривались.
- Хорошо, - протянул тот. - Идем. А ответ на твое предложение,
Клеодул, я дам сегодня вечером.
- Я буду ждать, - сказал гость.
Лиофар не стал прощаться. Когда они отошли достаточно далеко,
горшечник спросил:
- О каком предложении идет речь?
- Да так! - отмахнулся Педарит. - Не будем об этом говорить.
Немного подумав, Лиофар решил не настаивать.
Они спустились с холма и вышли на поросший кустарником берег мелкой
речушки. Идеальное место для любовных игр. Так судя по всему, считали не
только они. Неподалеку в густой траве мелькали чьи-то смуглые тела и
слышались приглушенные вскрики. Ничуть не стесняясь, Лиофар и Подарит
устроились под ближайшим кустом. Пока Подарит стягивал с себя хитон,
горшечник извлек из кошеля небольшую золотую застежку, изображавшую
сплетенных в любовном объятии Зевса и Ганимеда.
- Это тебе. Подарок.
Юноша рассеянно посмотрел на безделушку. Еще вчера подобная вещица
привела бы его в восторг, но сегодня он остался равнодушен.
- Спасибо. Очень красивая застежка.
Не в силах больше сдерживать себя, горшечник заключил Педарита в
объятия и жарко поцеловал его в уста. Его ласки были в этот день неистовы,
Подарит же, напротив, оставался прохладен. Когда пресытившись любовью, они
облачались в хитоны, он сказал своему любовнику:
- Я хочу, чтобы ты знал - это наша последняя встреча.
- Почему? - изумился Лиофар.
- Я охладел к тебе. Нам надо подобрать себе новых партнеров.
- Ты уже, кажется, себе подобрал... - протянул горшечник, вспоминая
волевое лицо абдерита.
- Ты о Клеодуле? Да, он мне нравится, и я наверно соглашусь стать его
возлюбленным.
- Так, значит, вот о каком предложении шла речь?
Юноша лениво усмехнулся.
- Ты пойми, Лиофар, - он положил руку на бедро любовника, - ты не
можешь содержать меня достойно, а он богат и с ним я не буду знать никаких
лишений. Смотри, что он подарил мне сегодня.
Педарит продемонстрировал перстень с изумрудным цветком удивительно
изящной работы.
- Ты ведь не можешь делать мне таких подарков.
- Не могу, - согласился горшечник.
- Поэтому я и ухожу к нему. Ты сам говорил, нужно наслаждаться
жизнью, пока молод.
С этими словами Педарит поднялся и пошел прочь. Ошеломленный
горшечник остался сидеть на примятой траве. Он смотрел на мутную реку, а
потом заплакал.
Отвергнутая любовь вселяет в сердце печаль.
Их встречу нельзя было назвать теплой. Слишком многое лежало между
ними. Но сейчас каждый из них был нужен родине и это заставило прежде
непримиримых противников сесть за одну сторону стола. Что они и сделали,
отвесив взаимный поклон.
Очень легко поссориться, неимоверно трудно помириться. Друзья их
понимали это и потому взяли на себя роль посредников. Они не спорили - для
споров не было времени - и оба без возражений явились на обед в пританей
[здание, в котором собирались на общественную трапезу пританы, члены буле,
исполнявшие текущие государственные обязанности; обед в пританее считался
для афинянина высокой почестью].
Теперь они сидели рядом, ловя на себе косые взгляды окружающих. Но
они не хотели дать толков к пересудам. Одинаково не доев мясо с миндалевой
подливой, оба встали со своих мест и вышли.
По-прежнему не говоря ни слова, они пересекли город, миновали
городские ворота и направились по Священной дороге в оливковую рощу.
Усевшись под одним из деревьев, они внимательно посмотрели в глаза друг
другу.
- Я не уверен, что рад видеть тебя, - сказал тот, что был чуть
помоложе.
- А я вернулся сюда не для того, чтобы доставить тебе радость. Хочешь
ты этого или нет, тебе придется смириться с моим присутствием, Фемистокл.
- Я знаю, Аристид...
Так встретились два виднейших политика Афин Аристид и Фемистокл. Вот
уже более двадцати лет они стояли по разные стороны баррикад, поочередно
одерживая верх.
Аристид был богат, а главное, знатен. Последнее обстоятельство
открывало перед ним большие возможности. Аристократ по рождению, Аристид,
естественно, возглавлял партию аристократов. Он как нельзя лучше подходил
для этой роли. Он был храбр, щедр и очень честен. Столь честен, что даже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг