несколькими фразами, они подъехали к послам. Гилипп представился:
- Я Гилипп, эфор Лаконии.
Скупые слова, бесстрастное выражение лица, мускулистая фигура, мощь
которой не мог скрыть тонкий хитон, произвели на послов должное
впечатление. Толстяк поклонился и произнес длинную тираду. Толмач, судя по
выговору фиванец, перевел ее, безуспешно стараясь сделать как можно более
краткой.
- Посол великого и могущественного, сияющего подобно солнцу, царя
царей, владыки Востока Ксеркса Абрадат выражает свою искреннюю радость по
поводу встречи с храбрым слугой спартанского царя, слава о великодушии и
мудрости которого, дошла до стен Парсы, и желает узнать, благоденствует ли
он.
Сжав губы, эфор покачал головой. Он, как и прочие спартиаты, не
привык к подобным пышным речам. Согласно традициям Лакедемона изъясняться
нужно было кратко и четко или, как позднее стали говорить, лаконично.
Болтунов, если даже они говорили по делу, не уважали. Царь Клеомен некогда
дал такой ответ говорливому беглецу с Самоса, долго и убедительно
доказывавшему спартиату, что лаконцам необходимо свергнуть тирана
Поликрата: "Начало твоей речи я не запомнил, поэтому середины не понял,
конец я не одобряю". Выражать свои мысли кратко спартиатов учили еще в
детстве, вырабатывая у юношей стиль речи, подобный четкому приказу.
Лакедемонян можно было смело считать величайшими молчальниками Эллады, но
воистину - краткость сестра таланта! Одной фразой они могли выразить
больше, чем чужеземный оратор целой речью. Спартиаты редко общались с
говорливыми иноземцами, поэтому длинная вычурная речь вызывала у них
раздражение. Гилипп, ошарашенный несвязной фразой мидянина, не сразу
нашелся, что ответить. После неприлично долгой паузы он наконец произнес:
- Благодарю. Благоденствую. Благоденствуют. У наших царей нет слуг,
ибо они цари прежде всего на поле брани. Прошу гостей следовать за мной.
Не дожидаясь, пока толмач переведет его слова, вызвавшие изумление
мидян, Гилипп дернул поводья и повернул коня к городу. Он соблюдал законы
гостеприимства и позволил послам ехать рядом с ним, но всю дорогу упорно
молчал, невзирая на все попытки толмача разговорить его.
Когда всадники подъехали к Спарте толстяк удивленно забормотал,
указывая рукой на город. Толмач перевел:
- Он интересуется, где городские стены.
И Гилипп ответил, указывая рукой на скачущих рядом Еврита и Креофила:
- Вот наши стены!
Толстяк не понял его слов или не захотел понять, так как не верил,
что человек может сравниться в крепости с камнем.
Когда же спустились сумерки, покой засыпающей Спарты нарушил дробный
стук копыт. Десяток всадников вихрем промчались по направлению к центру
города. Изумленные часовые признали в первом из них царя Леонида.
Закон был нарушен. Герусия [совет старейшин в Спарте,
подготавливающий решения по важнейшим государственным делам] впервые
собралась ночью. Подобного не случалось ни разу со времен Ликурга. Но
обстоятельства были таковы, что требовалось принять решение, поэтому
геронты не прекословя собрались в храме Аполлона. Не самое лучшее место
для заседания, но в каменном доме герусии разместили послов и их свиту.
Леотихид приказал на всякий случай окружить это здание стражей, сказав
толмачу:
- У нас по ночам небезопасно. Илоты.
Послы похоже поверили. А если и нет, спартиатов это мало волновало.
Храм Аполлона, воздвигнутый двадцать лет назад великим Батиклом, был
выдержан в строгом стиле, отличавшем быт и нравы спартиатов. Это было
относительно небольшое, но величественное сооружение, сложенное из гранита
и дикого камня. Стены, покатая крыша, беломраморные колонны - все было
сделано без излишеств, присущих коринфянам или ионийцам. Именно такой
ордер предпочитали заселившие Пелопоннес светловолосые дорийцы, недаром он
был назван дорическим.
Столь же строгим было и внутреннее убранство храма. Ни ваз, ни
рельефов, ни мозаичных фресок. Лишь алтарь, увенчанный статуей Аполлона.
Бог выглядел чрезмерно мускулистым и держал в руке не лук, а меч. Ведь это
был Аполлон спартиатов!
Собравшихся было человек сорок, а если быть точным - тридцать девять.
Здесь были оба царя, двадцать восемь геронтов, пять эфоров, три посланца
из Афин, которых Леонид и Павсаний повстречали в нескольких оргиях от
соседней со Спартой Селассией, а также прибывший вместе с афинянами феор
Артион.
Из афинских послов спартанцам был известен лишь один - Тирпен. Он был
одним из десяти стратегов, некогда разгромивших союзных лаконцам беотян.
Эта победа положила начало колониальной экспансии Афин. С тех пор прошло
уже тридцать лет. Тирпен стал слишком стар для того, чтобы командовать
войсками и охотно брался за исполнение всякого рода дипломатических
поручений. Он не раз прежде бывал в Спарте, улаживая взаимные обиды.
Спартиаты считали его достойным человеком. Именно поэтому коллегия
афинских архонтов поручила Тирпену возглавить посольство.
Утомительная скачка совершенно измотала старика-афинянина. Принимая
во внимание его возраст и заслуги, эфоры велели принести для него кресло.
Остальные слушали стоя.
Говорил Леотихид как старший из царей.
- Мы рады видеть достойнейшего из афинян. - Он отвесил легкий поклон,
адресованный Тирпену. - С какой вестью ты прибыл к нам?
Тирпен откашлялся и начал говорить. Осанисто восседающий в кресле, он
был похож на пророка, дающего заветы своим ученикам. Это впечатление
усиливалось из-за большой белой бороды, придававшей облику Тирпена особое
величие.
- Мой славный город прислал меня к вам, львосердные лакедемоняне с
грозным известием. Три дня назад в Афины прибыли послы златолюбивого
Ксеркса, чей разум помутнен стремлением к власти и наживе. Мы приняли их с
почетом, хотя догадывались, о чем пойдет речь. Какое дело могут иметь
парсы к народу, сокрушившему их воинство у Марафона. Наши опасения
подтвердились. Надменные мидяне потребовали землю и воду. Я спрашиваю вас:
как должны были поступить мы, афиняне, чей гордый и свободолюбивый нрав
известен всей Элладе? Решение демоса было единым - нет! И, чтобы не
допустить колебаний и отбить у партии миролюбцев охоту договариваться с
мидийским царем - ведь все мы знаем, что любые уступки есть первое звено
цепи, которая скует руки эллинскому народу, - мы сбросили послов со скалы,
отрезав тем самым путь к примирению. Я знаю, подобные посольства
отправлены и в другие эллинские города и многие из полисов намерены
покориться мидянам, променяв свободу на безопасный хлеб раба. Как думаете
поступить вы, спартиаты? Не скрою, граждане Афин питают великую надежду,
что бесстрашные лакедемоняне не оставят их в одиночестве перед лицом
мидийских полчищ.
Посол замолчал и выжидающе посмотрел на окружавших его спартиатов.
- Спасибо за добрые слова, Тирпен, хоть ты и принес нам недобрую
весть, - медленно проговорил Леотихид. - Ты и твои спутники успели
вовремя. Мидяне лишь не намного опередили вас.
- Мы спешили изо всех сил, царь, загоняя лошадей и покупая новых.
- Я знаю. Полагаю, Афины не забудут подвига своих посланцев. -
Прислушиваясь к мерному потрескиванию освещающих храм факелов, царь
обратился к спартиатам. - Какой ответ следует дать заносчивым мидянам?
Напоминаю вам: перед тем, как принять решение, хорошо обдумайте его, ибо
выбор, который мы сделаем, может дорого стоить лакедемонянам. Может быть,
даже жизни.
- Но не свободы! - воскликнул Леонид.
Леотихид искоса взглянул на него и провозгласил.
- Пусть скажут свое слово эфоры!
Четверо из пяти эфоров, в том числе и Павсаний, высказались за войну
с мидянами. Лишь старый Прокон, терпеливо дожидавшийся, когда освободится
место в герусии, предложил попробовать договориться. Голоса геронтов
разделились почти поровну. Тринадцать выступили даже против самой мысли,
чтобы рассматривать предложения мидян, предлагая вспороть им животы,
пятнадцать хотели мира. В их "нет" войне явственно слышалось недоверие к
афинянам и желание отомстить им за старые обиды.
Семнадцать на шестнадцать. Афинские посланники заволновались. Тирпен
не преувеличивал - они уже сожгли свои мосты, им не было пути назад. Но
победить гигантскую мидийскую армию без спартиатов было невозможно. Кроме
того, если лаконцы решат договориться с Парсой, большинство полисов,
которые сейчас подумывают о сопротивлении, немедленно покорятся.
Настало время объявить свою волю царям. Первым должен был говорить
Леотихид. От собравшихся не укрылось, что Гераклид сильно взволнован.
Известный своей расчетливостью он и сейчас колебался, боясь прослыть
трусом или поставить Спарту на грань гибели.
Опуская глаза под направленными на него взорами, Леотихид сказал:
- Власть мидян не столь обременительна. Возможно они даже не поставят
сатрапа над Лаконией или этим сатрапом будет Демарат. Думаю, он не таит
обиды на родной город, а если она и осталась в его сердце, то этот гнев
обрушится на нас, а не простых спартиатов. Война же принесет гибель
Лакедемону, разорит наши клеры и поднимет на восстание илотов, которые
только и ждут, чтобы ударить нам в спину. Я выступаю против войны.
Голоса разделились поровну. Теперь все зависело от Леонида. Он обвел
присутствующих взором, задержавшись на Тирпене.
- Так значит вы сбросили послов со скалы, дав им землю?
От этого вопроса, не требовавшего ответа, у старика задергалась щека.
Он решил, что Леонид, злорадствуя, осудит афинян на гибель. Слишком много
свар лежало между двумя великими эллинскими городами.
Леонид не торопился с решением, продолжая пытку, становившуюся все
более невыносимой.
- Павсаний, друг, ответь мне, цел ли колодец, в который эфоры бросали
сиракузские побрякушки?
- Цел, - запинаясь сказал Павсаний, не понимая, куда клонит царь.
- Я полагаю, златолюбивые мидяне не откажутся выбрать себе украшения
по вкусу. - Леонид улыбнулся старику афинянину. - Вы дали им землю, а мы
дадим воду. Вот мое слово!
Агиады были слишком взволнованы происшедшим, чтобы спать этой ночью.
Покинув храм Аполлона, они направились в дом Леонида.
Леотихид не солгал, объявив послам, что их дом окружен стражей по
соображениям безопасности. Ночью в Спарте было действительно небезопасно,
особенно во времена, когда Лакедемону грозило нападение извне. В эти дни
поднимали голову илоты - обращенные в рабство коренные жители Лаконики и
Мессении. Спартиаты держали их в страшном угнетении, безжалостно истребляя
самых сильных и непокорных во время криптий [криптия - форма обучения
молодых спартиатов, в ходе которой осуществлялось наблюдение за поведением
илотов, а в случае необходимости организовывались карательные операции
против них].
Илоты платили своим господам лютой ненавистью, самые отчаянные из них
по ночам подстерегали на дорогах одиноких лакедемонян, а то и пробирались
в Спарту в надежде прикончить из-за угла припозднившегося гуляку.
Спартиаты отвечали на подобные вылазки жестокими репрессиями, но не
пытались искоренить их вообще. Постоянное напряжение сил в борьбе против
илотов поддерживало в лакедемонянах боевой дух и приучало их к чувству
опасности. По той же причине герусия запрещала ходить по ночным улицам с
факелом.
Улица была извилистой и очень неровной. Спартиаты посчитали, что нет
необходимости выкладывать ее камнем или хотя бы выровнять. Почти на каждом
шагу встречались рытвины. Павсаний то и дело оступался и яростно
высказывал все, что он думает о прячущейся в эту ночь Селене [Селена -
древнегреческая богиня Луны]. Леонид лишь посмеивался. Он обладал кошачьим
зрением и видел ночью хуже, чем днем.
Наконец они дошли. Царь несколько раз стукнул кулаком в дверь.
- Кто? - послышался голос Горго. Беспокоясь о муже, она не ложилась
спать.
- Я и Павсаний.
Мягко звякнул крепкий запор - тоже не лишняя предосторожность. Бывали
случаи, когда илоты забирались прямо в дом. Леонид пропустил гостя, а уж
потом зашел сам. Горго зажгла свечу.
- Ужинать будете?
- Пожалуй. - Леонид вопросительно взглянул на племянника.
- Не откажусь.
Если царь был голоден потому, что не имел возможности поужинать, то
Павсаний был ко всему прочему большой любитель поесть. Злые языки
поговаривали, что сразу после фидитии он отправляется домой, где съедает
полтуши барана. Так это или не так, царь поручиться не мог, но был лично
свидетелем того, как на пиру Павсаний съел три свиных окорока, каждым из
которых могли насытиться по крайней мере три спартиата.
Горго знала об аппетите ночного гостя и подала на стол целый котел
тушеных с мясом овощей. Не тратя время на церемонии, Агиады уселись за
стол. На какое-то время установилась тишина, прерываемая лишь чавканьем и
хрустом хрящей. Первым отодвинулся от стола Леонид. Налив себе вина, он
окропил им съеденную пищу. Спустя несколько мгновений, устал и Павсаний.
- Уф! - фыркнул он и оба спартиата рассмеялись.
- Значит завтра точить мечи!
- Точно подтвердил Леонид.
Павсаний поковырял пальцем во рту, извлек застрявший в зубе кусочек
мяса и проглотил его.
- А не сделал ли ты ошибку, отказавшись от мира с мидянами?
- Странно... - протянул Леонид, удивленно глядя на родственника. - Ты
ведь и сам высказался против. К тому же ничего еще не решено. Апелла может
отвергнуть наше решение.
Павсаний пренебрежительно махнул рукой.
- Апелла сделает так, как решила герусия.
Затем он бросил на собеседника быстрый взгляд и спросил:
- Почему ты настоял, чтобы голосовали и эфоры? Знал, что геронты
будут колебаться?
- Догадывался.
- Хитрый маневр. - Павсаний рассеянно коснулся деревянной ложкой края
миски. - Послушай, Леонид, ты никогда не задумывался над тем, чтобы стать
полновластным повелителем Лакедемона? Ведь предложи ты подобную сделку
парсам, думаю, они согласились бы поддержать тебя. Да что там Лакедемон!
Они отдали бы тебе всю Элладу!
Могучие мышцы на руках царя заиграли, словно он собирался ударить
Павсания. Лишь усилием воли Леонид успокоил себя.
- Считай, что я этого не слышал.
- Понял.
Леонид бросил взгляд в сторону узкого окна, из которого сочились
блеклые полосы рассвета.
- Уже утро. Тебя проводить до дома?
- Спасибо. Дойду сам. - В голосе эфора слышалась едва сдерживаемая
злоба.
Когда Павсаний покидал дом царя, солнце уже вставало. Ведь кончался
май и дни становились все длиннее.
То было впечатляющее зрелище. Восемь тысяч спартиатов плечом к плечу
стояли на площади перед зданием герусии. Отсутствовали лишь несколько сот
человек, несших постовую службу, да отправленных феорами в дружественные
державы. Прочие, заблаговременно предупрежденные о созыве апеллы, пришли
на площадь. Восемь тысяч мужественных обветренных лиц, восемь тысяч мощных
загорелых тел, облаченных в одинаково грубые гиматионы, восемь тысяч
отточенных коротких мечей у пояса. Поставь рядом царя и едва наскребшего
плату за фидитии воина и не сразу угадаешь, кто есть кто. Все они были
царями своей судьбы и все они были воинами - так эта судьба решила.
Скрестив на груди мускулистые руки, они ожидали объявления эфоров. А
те в свою очередь ждали, когда появятся мидяне.
Наконец послы вышли на окруженный вооруженными воинами пятачок перед
зданием герусии. Очевидно толстяк Абрадат рассчитывал произвести
впечатление на лаконцев. Для этого он облачился в еще более роскошный
халат, чем накануне, тщательно завил бороду и волосы и навесил на себя
массу украшений. Одних колец на его пухлых руках было не менее десятка.
Спартиаты взирали на эту разряженную куклу со сдержанным неодобрением.
Товарищ Абрадата выглядел куда скромнее, золото на нем вообще
отсутствовало, если не считать золоченого эфеса сабли. Рядом с ними стоял
толмач. Он знал суровые нравы спартиатов, поэтому был бледен и трясся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг