- Это обязательно?
- Да. Ахуры не узнают меня в этом обличье.
Артабан закрыл глаза и напрягся. Негромко затрещали кости, по парче,
прикрывающей тело, пробежала рябь. Облик вельможи начал изменяться. Исчез
внушительный живот, плечи стали уже, руки и ноги слегка вытянулись.
Подобная метаморфоза произошла и с лицом. Прошло всего несколько мгновений
- и на месте Артабана стоял маг Заратустра. Он открыл глаза и устремил на
Таллию их голубой взор. Девушка усмехнулась.
- Так ты смотришься гораздо лучше!
- Еще бы! Ведь это мой настоящий облик! Ладно, я пошел. Будь умницей!
Маг запустил руку в артабанов сундук и извлек оттуда портативный
телепортатор. Он нажал кнопку, из прибора вырвался тонкий, почти
бесцветный луч. Заратустра коснулся луча рукой и медленно растворился в
воздухе. Выждав несколько мгновений, Таллия отключила упавший на пол
телепортатор и улеглась на пушистые подушки. Она пила рубиновое вино,
терпеливо дожидаясь ночи.
И ночь пришла.
Минуло немало времени с тех пор, как Заратустра растворился в луче
телепортатора. Таллия по-прежнему полулежала на мягких подушках, обняв
ладонями золотой бокал. Изредка она подносила его ко рту и делала
маленький глоток, наслаждаясь терпким привкусом вина. Стемнело, и девушка
зажгла несколько свечей. Из-за полога шатра доносились негромкие возгласы
стражников. Где-то в горах выли волки, созывая собратьев на кровавую
трапезу. Но эти далекие звуки не могли разрушить умиротворяющую тишину, в
которую вплеталось пение цикад; тишину, заставляющую глаза слипаться в
сладком забытьи...
Негромкий звонок разорвал тишину подобно грому. Таллия вздрогнула. Ее
дыхание невольно участилось. Девушка с тревогой посмотрела на серебряную
шкатулку, под резной крышкой которой прятался радиофон. Звонок прозвучал
еще раз. Таллия задумчиво коснулась рукой подбородка. После третьего
сигнала она решилась и коснулась рукой небольшой завитушки, прикрывавшей
замочек шкатулки.
Тотчас же раздался голос. Он принадлежал не тому, одно имя которого
заставляло ее сердце биться страхом. Но от этих звуков, металлически
отлетающих от златотканых стен шатра, оно дрогнуло и наполнилось истомой,
что посещает, когда вспоминаются сладкие мгновения минувшего. Это был
голос из ее далекого прошлого. Это был голос того, что некогда безумно
любил ее, безропотно выполняя самые дерзкие капризы.
Девушка дождалась, когда голос трижды повторит сигнал вызова, затем
негромко произнесла:
- Я слушаю.
Собеседник умолк и возникла пауза, наполненная взаимным смятением.
Таллия почти не дышала, ожидая, когда он заговорит вновь. Неужели он узнал
ее после стольких лет, или же он просто озадачен тем, что ему ответила
незнакомая женщина. Но он узнал ее и назвал по имени. В его низком
хрипловатом голосе было безмерное удивление и радость - то, чего ей так
недоставало долгие годы.
- Да, это я, - отозвалась Таллия и живо представила себе ошеломленное
выражение его лица. - Здравствуй, Командор.
Он не верил тому, что слышит ее голос. Его можно было понять. Ведь он
считал свою Леду погибшей. Таллия засмеялась.
- Значит пришло время мертвецам вставать из своих могил.
Он остался недоверчив, как и тысячи лет назад, а, может быть, был
просто ошеломлен. Он никак не мог поверить в то, что она жива. Он хотел
знать, как ей удалось спастись из растворившегося в пламени и волнах
города. Но знать ему это было совсем необязательно. И потому Таллия
отрезала:
- Жива и все! Не спрашивай меня больше об этом.
Он был согласен. Еще бы он попробовал не согласиться. Ведь кому как
не ему знать, что прекрасная Леда имеет привычку исчезать словно синяя
птица - бесследно и безвозвратно. Он спрашивал, что она делает у Гумия.
- Я уже давно рядом с ним.
Давно. Месяц, год, столетие. В их понимании все было давно и все
недавно. Ведь время не имело почти никакого значения. Пусть в его сердце
вопьются коготки ревности. Ревность лишь подстегивает мужскую любовь.
Когда у мужчины появляется соперник, то возлюбленная кажется ему вдвое
прекрасней - тщеславие самца, терзаемого вечным сомнением в правильности
своего выбора, удовлетворено, ведь его женщину оценил другой самец.
Командор интересовался, знает ли о ней Русий. При упоминании этого имени
Леда невольно вздрогнула, представив, что случится, если Русий и вправду
узнает, что она жива. Хотя... Хотя сейчас она очень сильна. Но друг
предупреждал, что разъяренный Русий может разламывать звезды.
- Он не знает обо мне. Гумий ничего не рассказал ему.
Командор предостерегал насчет Гумия. Леда была согласна - Гумий
вполне мог предать, но только не ее. И не сейчас. В данный момент он
всецело находился в ее власти. Леда была уверена в этом. И потому она
засмеялась.
- Предать? Меня? Скажи, ты бы смог предать такую женщину?
Вопрос был чисто риторический. Он не требовал ответа, и все же Леде
было приятно услышать: нет!
- Вот и он тоже. - Девушка сделала паузу, а затем поинтересовалась:
- Ты хотел поговорить с ним?
Командор ответил утвердительно. Конечно же, его интересовало, как
обстоят дела. Дела, дела... Он всю жизнь думал лишь о своих делах, и в
этом была его беда.
- Его сейчас нет. Он отбыл на Восток.
Как он однако рассердился! Сколько эмоций и все по пустякам. Его
крик, пожалуй, могли услышать даже часовые у входа. Хотя Гумий внушил им,
что он и Таллия время от времени беседуют с богами, прося их даровать
парсийскому воинству победу, следовало быть осторожней. Девушка сказала,
понизив голос.
- Не кричи. Все уже решено. Пять тысяч отборных воинов уже обходят
гору. А что касается Гумия, так он отправился на Восток не по своей воле.
Русий вызвал его во Дворец. У него какие-то неприятности.
Командор понизил голос. Леде почему-то показалось, что он доволен
тем, что у его сына не все ладно. Наверняка доволен. Хотя бы потому, что у
него тоже были какие-то проблемы. Пришлось поинтересоваться какие, хотя
это было совсем ни к чему.
- Что случилось у тебя?
Судя по его словам, Командор воевал с восставшими артефактами. Из
рассказов Гумия Леде было известно, что Командор создал себе сильных
помощников, обладающих стабильным энергетическим полем. Гумий считал это
ошибкой. Леда вообще придерживалась мнения, что создание любых
энергетических помощников, которые в любой момент могут выйти из-под
контроля, является недопустимой глупостью. Куда вернее иметь в качестве
слуг трусливых и падких до денег людей.
- У него тоже неприятности с демонами, - как бы невзначай сказала
она. - Совпадение ли?
Командор считал это совпадением и уговаривал не волноваться. Ее не
надо было уговаривать. Она никогда не волновалась. Ни любовь, ни страх, ни
ярость не могли вызвать у нее волнения. С тех пор, как она познала звезды,
ее душа стала холодна как лед. Командор хотел придти к ней.
- Приходи. - Таллия едва заметно усмехнулась. - Но ты уверен, что у
тебя все в порядке?
Она задала этот вопрос как раз в тот момент, когда все началось.
Таллия поняла это, потому что в голосе Командора появилось волнение. Но он
еще не до конца осознал, в чем дело, и храбрился, обещая навести порядок,
а затем прийти к ней. Ну что ж, не стоило отнимать у него надежду.
- Я буду ждать тебя. Славной ночи тебе...
На этом их разговор оборвался. Улыбнувшись своим мыслям, Таллия
вернула завитушку на прежнее место, поднялась и начала одеваться. Она
знала, что Командор уже не придет.
Мало кто мог заснуть в эту последнюю ночь. Каждый понимал, что должен
выспаться, чтобы вернуть силы, и каждый сопротивлялся сну, потому что
завтра им всем предстояло заснуть навечно. Эллины разожгли костры и
расселись вокруг них. Огонь негромко потрескивал, поедая сухую древесную
плоть. Воины молчали, устремив глаза на оранжевые язычки пламени. Самые
деятельные готовились к последнему бою - точили мечи и копья, чинили
поврежденные вражеским оружием доспехи. Но таких было немного. Большинство
просто сидело и смотрело на огонь. Он завораживал своей медленной игрой и,
чтобы не заснуть, воины вели неспешный разговор. Они говорили о чем-то
своем и в общем, но никто ни словом не обмолвился о том, что ожидало
завтра. Никто не хотел разрушать очарования последних мгновений.
Леонид расположился около самого большого костра, разожженного
посреди лагеря. С ним сидели воины его эномотии, несколько убеленных
сединами голеев и Гилипп. Здесь же был и отважный беглец с мидийского
корабля, назвавшийся киммерийцем Дагутом. Спартиаты негромко беседовали,
царь слушал их разговор, рассеянно ковыряя прутиком багровеющие угли: Речь
шла о доблести. О чем еще можно говорить в такую ночь! Вспомнили о Менелае
и Диоскурах, об отважных врагах Спарты Аристодеме и Аристомене. Гилипп
воодушевленно декламировал зовущие на подвиг строки Тиртея.
Воины те, что дерзают: сомкнувшиеся плотно рядами,
В бой рукопашный вступить между передних бойцов,
В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают,
Трусов же жалких вся честь гибнет мгновенно навек.
Называли имена героев из других земель - эфиопа Мемнона и мидянина
Кира, Мегистий поведал историю благородного Зопира [Зопир - персидский
вельможа; выдав себя за перебежчика, пострадавшего от царя Кира, помог
персидской армии овладеть Вавилоном]. Плохо знавший койне киммериец долго
прислушивался к разговору и, дождавшись паузы, внезапно вставил:
- Конан.
При упоминании этого имени царь резко поднял голову и взглянул на
Дагута. На его плечах точно по сигналу вздулись могучие бугры мышц, через
миг они расслабились, возвращая тело к блаженной истоме.
- Кто такой этот Конан? - поинтересовался Гилипп. - Я впервые слышу
это имя.
- Конан - воин из рода киммерийцев, самый величайший герой,
когда-либо живший на свете! - с достоинством ответил Дагут.
- Если он и в самом деле величайший герой, то почему мы ничего не
слышали о его подвигах?
Киммериец пожал плечами.
- Наши сказители утверждают, что он жил так давно, что лишь самые
седые скалы помнят легкую поступь его ног. Конан победил великое множество
врагов и создал могучее царство.
Эфор снисходительно усмехнулся.
- И куда же оно подевалось?
- Его сокрушили дикие народы Севера, пришедшие спустя много лет после
того, как исчез Конан.
Гилипп покачал головой.
- Герои не исчезают.
- Но он исчез. Ушел и о нем никто больше не слышал.
- Чудна твоя сказка, чужеземец, - сказал эфор, ревниво относящийся ко
всякой попытке оспорить первенство эллинов в бранной славе. - И не было
никакого Конана, иначе Гомер или Тиртей донесли б до нас его имя, как
донесли имена Ахилла и Диомеда, Аякса и Одиссея.
Спартиаты дружно кивнули, соглашаясь со словами своего товарища.
Киммериец помрачнел.
- Он был, - внезапно сказал Леонид. Царь поднял голову и обвел
взглядом сидящих у костра людей. - Он был, я слышал о нем.
- Почему в таком случае ты никогда не упоминал его имени, если он и
вправду был великим воином? - спросил Гилипп, заподозривший, что Леонид
просто желает ободрить хвастуна-киммерийца.
- Я полагал, что о нем позабыли. Ведь минуло множество лет с тех пор,
как исчезли рыцарские королевства и колдовские державы востока. Люди уже
не помнят ванов и котхийцев, аквилонцев и пиктов.
- Да-да! - восторженно подхватил киммериец. - Король Конан правил как
раз Аквилонией!
- И не только ей, - сказал Леонид. Его устремленные на костер глаза
неподвижно застыли, в голубых зрачках плясал бешеный огонь пожаров.
- Так расскажи нам, царь, об этом воине. Поведай о его жизни и
деяниях. Пусть его великие дела подвигнут бойцов на подвиги! - немного
напыщенно воскликнул Гилипп.
- Чтоб выслушать историю его жизни, потребовалось бы бессчетное
множество ночей. Я расскажу лишь о том, что неизвестно даже киммерийским
сказителям, хоть им и ведомы предания самой седой старины. Я расскажу о
последнем походе Конана, варвара из Киммерии.
Царь устроился поудобнее.
- Начать свой рассказ о Конане мне хотелось бы следующей фразой:
"Король Конан был стар, очень стар". Мне хотелось бы расписать его хвори,
болезни, показать трясущиеся от пьянства руки и похотливый взгляд, который
он бросает на аккуратные попки молоденьких девушек. Мне хотелось бы
показать его дряблые мышцы и сытый животик. Ведь именно таков финал жизни
людей, сменивших полную опасностей судьбу на клетку, именуемую королевским
дворцом. Это мечта любого рассказчика - показать героя, вдруг ставшего
толстопузым развратником и трусом, или негодяя, отчего-то решившего
пожертвовать собственной жизнью ради спасения чужой. Это парадокс: белое -
в черном, черное - в белом. Именно это наиболее интересно в человеке,
создании, облаченном в костюм домино.
Ведь человек не может быть выкрашен одним цветом. Он - в многоцветную
полоску. И как бы хотелось представить Конана именно таким. И я бы
поступил так, не раздумывая ни мгновения, не будь мой герой варваром из
Киммерии. Как сладко звучит - варвар! А варвар более, чем человек. Он
может потерять все, кроме своей дикой сути. Он рожден ломать шеи
зажравшимся и погрязшим в неге народам. Поэтому моя история будет
правдивой, именно такой, какой ее слышал я.
Итак, я расскажу вам быль о последнем походе Конана, варвара из
Киммерии.
Последний поход Конана, варвара из Киммерии
Король Конан был стар, очень стар. Три десятилетия минуло с того дня,
когда удачливый авантюрист-киммериец овладел троном Аквилонии, задушив
перед этим полубезумного короля Нумедидеса. Три десятилетия непрерывных
войн и приключений, в ходе которых противниками аквилонского короля
выступали не только правители соседних государств, но и маги, колдуны,
волшебники, пускавшие в ход чары древнего Ахерона, Лемурии и Туле. Одна и
волшебство, и многотысячные армии Немедии, Офира, Котха, Аргоса и
Бритунии, и полудикие воинственные орды киммерийцев и пиктов оказались
бессильны перед мощью Аквилонии, возглавляемой самым бесстрашным и умелым
воином того времени - Конаном-киммерийцем.
Постепенно все государства были вынуждены признать законность его
власти над королевством, большинство из них заключили союз с грозной
Аквилонией, многие попали в прямую зависимость от нее. Армия Конана
захватила Аргос, который вскоре был официально включен в состав Аквилонии,
провозглашенной к тому времени империей. Аквилонские купцы получили
свободный выход в Западный океан, что не замедлило благотворно сказаться
на состоянии экономики. Затем силой оружия был установлен протекторат над
Зиггарой, правитель которой фактически превратился в наместника Конана.
Притихли, устрашенные мощью аквилонской конницы, Немедия, Офир и Котх.
Многочисленные крепости, воздвигнутые в Боссонском приграничье,
обезопасили империю от набегов пиктов. В них стали селиться киммерийцы,
охотно принимаемые королем-варваром на службу.
Покровительствуемые правительством, снизившим налоги, процветали
ремесла, бурно развивалась торговля. Крестьяне, не опасавшиеся больше
набегов диких племен и вторжения вражеских армий, увеличивали посевы
ячменя и пшеницы; из Шема и Стигии были завезены новые растения, отлично
прижившиеся на плодородных землях Аквилонии. Привлеченные богатством
империи, роскошью королевского двора, щедростью Конана в Тарантию
устремились лучшие певцы и актеры, художники и поэты. За треть века
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг