- Как хочешь. Ты только усложнил свою задачу - ведь ты не сможешь
следить за его глазами.
- Я буду смотреть на его клинки.
- Ну что ж... Ты готов?
Конан кивнул, и мраморная кукла перед ним ожила.
Звонко лязгнула сталь, лезвия мечей протяжно заскрежетали, застонали,
как смертельно раненные звери, что выискивают, куда нанести последний удар
клыка... Две фигуры, цвета бронзы и цвета мрамора, метались по арене,
играя серебристым сиянием; оно вспыхивало меж ними, мерцало в лучах
солнца, разбрасывая искры, гудело набатным колоколом. Человеческий глаз не
смог бы уследить за быстрым полетом клинков, движениями рук, незаметным
поворотом кисти; да и лица сражавшихся не привлекли бы внимания ни
знатока, ни жадного до крови ротозея. Одно, с твердо сжатыми губами,
казалось неподвижным, и лишь зрачки, горевшие синим огнем, оживляли его;
другое... Другого просто не было.
Шло время. Два бойца, смуглокожий и бледный, как снега Ванахейма,
кружились в стремительном танце; два вихря, неразличимых человеческим
взглядом... Учитель, однако, смотрел с интересом и видел все.
Его питомец защищал свою жизнь.
С первого касания клинков Конану стало ясно, что поединок сей -
проверка, а не игра. Смертельная проверка! Успеет ли наставник остановить
выпад, нацеленный ему в горло или в сердце? Да и захочет ли? Ученики
должны побеждать или умирать; тут не было иного выбора.
Тварь, с которой он обменивался яростными ударами, была быстрой, как
всплеск молнии. Нечеловечески стремительной! Прежде ему не удалось бы
справиться с таким темпом; но теперь поток Силы, падавший сверху, с небес,
поддерживал его, а клинки Рагара, раскрывшись двумя стальными веерами,
хранили от ран. От серьезных ран, но не от царапин, которых было уже
получено немало.
Правда, и он дважды поразил плоть бледнокожего безглазого монстра:
первый раз - пробив его защиту мощным ударом наискосок, от правого плеча к
бедру, и второй - коварным выпадом из-за спины, после ложной атаки.
Жидкость, сочившаяся из этих порезов, не походила на кровь; она была
густой и желтоватой, точно сосновая смола. Киммериец не знал, насколько
чувствителен его противник к таким ранениям и можно ли рассчитывать на то,
что он ослабеет. Пока бледнокожий не выказывал признаков усталости; Конан,
впрочем, тоже.
Удар, отбив, шаг в сторону... Правый клинок идет вверх, левый - прямо
от бедра, в грудь голема... Выпад, обманный финт, лязг металла...
Сверкающая полоса проносится над головой, срезая прядь волос...
Бледнокожий казался неутомимым. И он превосходно владел оружием! Он
бил из любого положения, с левой и правой руки, с поразительной точностью
посылая меч в любую уязвимую точку тела. На плечах Конана багровели
царапины, кровь сочилась из ранки в бедре, алыми точками пятная песок;
клинки противника серебристыми всполохами мелькали перед глазами. Парируя
атаки безглазой твари, он, словно в танце, провел голема по кругу - раз,
другой, третий. Потом ему стало некогда считать.
Выпад, еще один! Прыжок! Оба клинка идут вперед словно бивни
нападающего слона, сверкающий веер раскрывается перед ними... Удар! Лезвие
звенит, обрушившись на подставленный эфес...
Отбив очередную атаку, Конан стремительным нырком ушел в сторону,
затем резко выпрямился. В следующий момент его меч грохнул о клинок
монстра, скользнул вдоль лезвия, змеей метнулся к горлу; выпад был опасен,
почти неотразим, и противник, похоже, это понял. Защищаясь, он подставил
рукоять второго меча, чтобы ослабить удар - и киммериец, торжествующе
взревев, пнул врага в колено. Голем отпрянул, приоткрывая бок.
Укол! Прямо под ребра, в желудок и печень! Быстро дернув меч на себя,
Конан не сомневался, что лезвие вышло на ладонь из спины бледнокожей
твари. После такой раны дорога одна - на Серые Равнины, в царство
Нергала... Он высоко занес клинки, готовясь добить противника.
Сталь лязгнула о сталь.
Возможно, душа человека уже отлетела бы в небытие, а плоть его,
пронзенная насквозь, корчилась на земле в последних конвульсиях, но это
безглазое чудище не было человеком. Монстр снова шел в атаку, и мечи его
свистели в опасной близости от лица Конана. Похоже, смертельная рана лишь
раззадорила его.
Удар, обманный финт, прыжок... Теплый воздух овеял щеку... Острая
боль в бедре - вторая царапина алеет рядом с первой... Капает кровь...
Сконцентрироваться, закрыть ранку... Не время! Сила течет с небес, омывает
мышцы, вливается в клинки... Они полыхают, как два колдовских факела...
В какой-то миг Конан понял, что колющие удары не дадут ничего. Ему
противостояла кукла, а не человек; он мог поразить бледнокожего в сердце
или печень - вернее, в те места, где полагалось находиться сердцу или
печени - и все же проиграть. Тут требовалось нечто иное...
Упав, он быстро перекатился по песку, вытягивая вперед руки; кончики
лезвий чиркнули по левой лодыжке голема. Тот пошатнулся.
- Кром!
Киммериец был уже на ногах, и его боевой клич заставил дрогнуть
воздух над ареной. Клинки Рагара взлетели и ринулись вниз, неотразимые,
как молнии Митры; раздался тупой звук, словно сталь врезалась в дерево.
Левый меч лишь задел ребра безглазого, правый же опустился прямо на его
плечо, рассекая неподатливую плоть, прочную, как ветвь дуба.
Конан с гневным рычанием замахнулся снова. Одна рука голема валялась
на земле, но он, видно, не собирался сдаваться; приволакивая ногу, монстр
даже сделал шаг вперед. Но тут клинок киммерийца с размаху врезался в
страшное безглазое лицо, раскромсав его от лба до шеи, а в следующий миг
победитель внезапно ощутил, что меч его не встречает сопротивления. Где-то
за спиной раздался резкий хлопок в ладоши; затем мраморная фигура как бы
осела, стекла вниз и с едва слышным шорохом исчезла. Перед Конаном
высилась лишь куча песка.
- Неплохо! - подошедший сзади Учитель похлопал его по плечу. - Ты
неплохо бился, Секира... Вот только зачем кричал?
Киммериец смахнул пот со лба.
- Привычка, наставник. Люди моего племени ревут и воют, когда
сражаются, да и все другие тоже. Воин всегда шлет проклятья врагу - и
побеждая, и умирая.
- Лучше забудь об этом, парень. Тот, кто вопит во время боя, зря
теряет дыхание; тот, кто злится, обречен на поражение... И ты теперь не
разбойник-варвар, а слуга Митры, коему пристало исполнять Его повеления
без ярости и гнева.
Склонив голову к плечу, старик уставился на груду песка, словно
коршун на добычу, потом ткнул ее босой ногой.
- Ну, ты понял, с кем скрестил мечи?
- С великим воином, как ты и говорил, - Конан усмехнулся и в свою
очередь ткнул песок. - С таким же, как я сам.
- Верно! Он ничем не уступал тебе, и все же ты победил. Победил
самого себя! Ты доволен?
- Да, Учитель.
- Это хорошо. Если ты доволен, значит сердце твое спокойно. - Покачав
головой, наставник провел ладонью по плечам Конана, и его раны стали
закрываться. - В каждом человеке, Секира, доброе бьется со злым, и
побеждает то одно, то другое. Как и во всем мире, понимаешь? - продолжал
он. - Нельзя искоренить зло, ибо чем станет без него добро? Может быть,
еще большим злом? Того не ведает никто, даже светозарный Митра... А посему
стремится Он не уничтожить зло, но лишь установить Равновесие...
Равновесие между тьмой и светом, ночью и днем, водами и твердью, печалями
и радостями... И ты, Его боец, Его слуга, должен хранить Равновесие в
собственной душе. Не становись злым, сын мой, и не становись добрым; будь
справедлив и верен долгу.
Помолчав, старец обратил немигающий взгляд к жаркому полуденному
солнцу и тихо произнес:
- Омм-аэль! Вот тебе мое последнее поучение.
Привалившись спиной к шершавому древесному стволу, наставник следил
за крохотной фигуркой, медленно взбиравшейся по склону бархана. Несмотря
на возраст, он обладал орлиным зрением и мог без труда разглядеть
темноволосую голову и широкие плечи карабкавшегося вверх человека, мечи,
закрепленные на его спине, да увесистый тюк, что висел меж ними. Впрочем,
даже с закрытыми глазами он не потерял бы связь с этим шагавшим на юг
путником; ниточка Силы, соединявшая их, будет тянуться еще долго, два или
три дневных перехода - возможно, и все четыре.
Вот и уходит его Ученик... Уходит в огромный мир, овладев тем, чего
так жаждал, к чему стремился, ради чего принес нерушимый обет... Что сулит
ему дар Митры? Радость служения великому богу? Горечь вечных скитаний?
Страдания? Победы? Поражение? Гибель?
Не спуская глаз с темной фигурки на вершине бархана, старец задумчиво
покачал головой. Как бы то ни было, подумал он, путь этого северного
варвара окажется непрост, очень непрост! Туманны грядущие дни и годы, но
на нем, на этом киммерийце, без сомнения, почиет взгляд богов! Что было
там - в той картине, сложившейся из обрывков и мимолетных видений?
Корона... да, корона и сверкающий талисман... Великая власть и великая
сила - земная сила! - что позволит сокрушить Зло... Нет, не сокрушить -
урезать! Урезать настолько, насколько желает того божественный хранитель
Равновесия... Омм-аэль!
Он повернулся и пошел к пещере.
...Прошло восемь иди десять дней; может быть, половина луны. В саду
наставника, в его пещере и на учебной арене ничего не изменилось; все так
же цвели и плодоносили деревья, благоухали травы, и шальной ветер,
прилетавший то с пустынных просторов равнины, то с северных гор, доносил
запах накаленного солнцем песка или свежие ароматы снегов. Казалось, время
не властно над обителью старца; за пределами ее весну сменяло лето, потом
наступала осень, за ней - зима, но тут, на трех нависавших друг над другом
террасах, все оставалось прежним. Волею Митры сей уголок на краю мира не
ведал холодов и зноя, бурь и снегопадов, леденящих зимних ветров и жарких
ураганов пустыни. Лишь изредка, раз в десять-двенадцать дней, по ночам
выпадали дожди - теплые, прозрачные, ласковые.
Досуг свой наставник посвящал медитации - как обычно, когда не было
учеников. Заботы по хозяйству его не тяготили; ел старец немного, и
приготовление лепешек и овощной похлебки не занимало много времени, а мед,
орехи и фрукты он мог собрать и того быстрее. Трапезовал же Учитель дважды
в день, на восходе и закате солнца, в светлые часы не прикасаясь ни к
пище, ни к питью.
Расположившись под дубом, что рос у входа в пещеру, он замирал в
неподвижности, прикрыв глаза и размеренно втягивая воздух; спустя
несколько мгновений его дыхание делалось едва слышным, щеки бледнели,
брови, похожие на крылья хищной птицы, чуть опускались, затеняя глазные
впадины - он расслаблялся, готовясь к соединению с божеством. Теплые
солнечные лучи, руки всеблагого Митры, гладили его нагое тело, нежили,
ласкали, напоминая, что Податель Жизни не забыл о своем достойном слуге,
что путь, предписанный ему в сей земной жизни, остается неизменным и
единственно правильным. Постепенно золотистые зрачки старика гасли, разум
растворялся в беспредельной ауре могущества и силы, сливаясь с богом,
вырастая ввысь подобно дереву, чьи корни питаются земными соками, а ветви
омывают астральные течения, вихри и ветра.
То была его особая привилегия, награда за верную службу, воздаяние за
труды. Хотя приобщение к миру божественного никогда не являлось
совершенным и полным - ибо кто же из смертных способен говорить с Митрой
на равных? - оно неизменно дарило покой и Силу. Новую Силу, что наполняла
его разум и плоть; Силу, которую он мог передавать ученикам - по крайней
мере, тем из них, кто оказывался в состоянии принять и использовать сей
дар.
Митра, однако, наделял своего верного слугу не только частицей
божественной мощи; погружаясь в нирвану, Учитель приобщался и к вечности.
Он не помнил своего возраста, не ведал, сколько десятилетий или веков
пролетело над его обителью; время здесь не значило ничего - или почти
ничего. Однако старцу было известно, что он не первый хозяин сих
зачарованных мест на краю мира. Тут всегда жил кто-то - кто-то, избранный
Митрой для особого служения, кто-то, способный учить и наставлять. Длинная
череда этих людей проходила перед старцем; он говорил с ними, он слушал
их, черпая уверенность в мысленной беседе с равными, с теми, кто жил на
земле до него. Случалось, они толковали с ним о грядущей катастрофе, что
изменит лицо мира; случалось, вспоминали былые подвиги, канувшие во мрак
тысячелетий; случалось, молчали - но и молчание их одаривало дружеским
теплом. Старец не знал, где они и что с ними - восседают ли прежние
Учителя, сохранившие свое телесное обличье, по правую руку Митры или же,
став частицей Его разума, превратились в некую божественную эманацию,
бесплотных духов, чьи голоса были слышны лишь ему одному -
одному-единственному на всей земле. Старый наставник не пытался ни
разгадать сию загадку, ни говорить о ней с предшественниками; он провидел,
что придет время и для этого - когда он присоединится к ним, войдет в их
круг, воспарит в астрал, в объятья Владыки Света. Тогда он узнает все; а в
пещере над вечно цветущим садом появится новый хозяин - тот из Учеников,
кто будет избран Подателем Жизни, как некогда был избран он сам.
Он никогда не задумывался о том, кто сменит его, ибо многие были
достойны этой чести - если еще оставались в живых. Ибо новому наставнику в
молодые годы полагалось совершить три деяния, пройти три искуса, три
проверки на зрелость. Первая выглядела простой - он должен был добраться
сюда, на самый край мира, преодолев губительную пустыню. И вторая казалась
несложной, ибо включала постижение боевых искусств и астральной Силы -
теми, кто мог принять сей божественный дар. Но третья... Третий искус
занимал десятилетия; пора свершений, когда Ученики, направляемые рукой
Митры, трудились на благо Великого Равновесия. Правда, не у всех он был
столь долог - случалось, что Ученики погибали, не достигнув зрелости.
Наставник ничего не знал об их судьбе. Он выращивал их словно плоды в
своем саду, шлифовал на тренировочной арене как драгоценные самоцветные
камни и вкладывал то, что получилось, в ладони всеблагого бога; бог же вел
их туда, куда ему было угодно. Омм-аэль! Да славится Великий! Он, лишь
один Он ведал, когда нужно отразить Зло и где ему не следует чинить помех.
Ибо Пресветлый, коего чтили под именем Митры в странах Запада и под
многими иными именами - в бескрайней Гиркании, в далеком Кхитае, Вендии и
даже в Черных Королевствах - не являлся божеством Добра. Так считали люди,
существа наивные и недалекие, ибо золотой глаз бога каждый день разгонял
тьму, утешал и дарил радость, согревал и живых тварей, и злаки в поле, и
плодоносящие деревья, и цветы, и земли, и воды. Так полагали и жрецы Митры
- почти все, за исключением немногих, с коими воистину говорил бог. Те,
как и сам наставник, провидели истинную суть: Митра - хранитель Равновесия
между Добром и Злом, между светом и мраком, между счастьем и горем.
Ибо нет доброго без злого, светлого без темного, радостей без
печалей! И если уничтожить Зло, то Добро может стать еще большим Злом! Так
белый чародей превращается в черного, если не с кем ему бороться и некого
защищать...
Омм-аэль!
Возвращаясь к реальности, Учитель проводил ладонями по лицу,
всматривался немигающими глазами в диск закатного солнца. Потом мысль его
устремлялась в пустыню, расстилалась над ней, накрывала, точно волной, на
день или два пути; он искал среди барханов крохотную человеческую фигурку,
бредущую на север, к горам, высматривал нового своего ученика.
Нет, никого... Значит, и завтра, и послезавтра он будет один... будет
по-прежнему вкушать покой, неспешно беседуя с тенями ушедших... впитывая
тепло и Силу, коими бог одаряет своего слугу... протягивая нить разума к
астралу... купаясь в потоках бесконечности...
Но в один из дней он вышел из транса, когда солнце еще стояло в
зените и тени барханов были коротки, как овечий хвост. Он долго сидел,
опустив руки на колени, пытаясь сообразить, что же случилось, что прервало
сладкое забвенье медитации; потом начал медленно раскачиваться, не спуская
взгляда с повисшего в голубом небе светила.
Бог гневался! Определенно гневался! И был готов опустить карающую
длань на святотатца - впервые за много веков! Да, впервые, ибо в
милосердии своем уничтожал лишь самое черное зло, относясь со
снисхождением к человеческому несовершенству и мелким грехам. Но сейчас
произошло необычное, небывалое, кощунственное! То, что Митра не мог
простить - во всяком случае, сразу...
Кто-то из Учеников нарушил обет, а значит, его ожидали и кара, и
искупление. И бог пожелал, чтобы наставнику было известно об этом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг