Уничтожить пиктов, и заносчивых аквилонцев, и дикарей с севера,
поклонявшихся ледяным истуканам! Но - увы! - силы любого мага не
безграничны... Там, где речь идет о тысячах и тысячах, волшебство почти
бессильно; искусный чародей может справиться с десятком или с сотней
человек, но судьбы народов и племен в руках богов... Только они способны
повелевать мириадами, вкладывая в их души то, что угодно их воле.
Все так, подумал стигиец, подавив вздох разочарования. Все так; но
этот-то северный бродяга был в полной его власти! Тоже неплохая добыча, и
участь его послужит предостережением остальным!
Внезапно воины, валявшиеся у лестницы, вскочили, обнажив мечи;
ожившие мастафы вмиг бросились к пленнику, наполняя ночь грозным рычаньем.
- Не трогать! - выкрикнул Неджес, еще больше перегибаясь через
подоконник. - Не трогать! - повторил он, и псы остановились, а люди
подняли к нему головы. Их лица в неярком лунном свете казались
мертвенно-бледными и недоумевающими.
- Обыскать, разоружить и связать, - распорядился чародей. - На
рассвете отвезете его на Обглоданный остров. А днем пусть на всех базарах
объявят: вор, замысливший зло против первого советника милостивого шаха,
понес заслуженную кару!
Стигиец медленно отошел от окна; решение было принято, приговор
вынесен, и судьба этого человека Неджеса более не интересовала. Он вновь
устроился на ложе, потом вознес горячую молитву Сету, благодаря его за то,
что нападение, которого он так жаждал и страшился, в эту ночь не
свершилось. Схватка с истинным противником - с тем, кто упорно выслеживал
его - требовала всех сил и полной сосредоточенности; любая дополнительная
угроза, даже столь ничтожная, как этот северный бродяга, могла стоить
жизни.
Размеренно дыша, Неджес погружался в привычное состояние
полусна-полубодрствования, не обращая внимания на звуки тупых ударов,
доносившихся со двора; вероятно, стражи решили все-таки поучить пленника
уму-разуму. Пленника? - мелькнула у него мысль. А где же второй? Где эта
демоническая тварь, что помогала юнцу - или, быть может, властвовала над
его душой? Стигиец сосредоточился, но не мог ощутить ее присутствия ни в
доме, ни во дворе, ни в ближайших окрестностях.
"Проклятый недоумок, - подумал он. - Ладно, ты от меня не уйдешь! Не
скроешься! Еще несколько дней, и, если Багровый Плат солгал, я смогу
заняться тобой..."
Проверив паутину своих защитных заклятий, Неджес приготовился к
долгому ожиданию.
6. ОБГЛОДАННЫЙ ОСТРОВ
Конан, угрюмо уставившись вниз, сидел на невысокой скале. Он был
крепко избит, из прокушенной губы сочилась кровь, но синяки и ссадины не
слишком его волновали, как и тягучая боль в ребрах; поражение жгло
сильнее. Он потерял все: и свой меч, и мешок с золотом, и котомку с
припасами, и даже рваные сапоги - охранники почтенного Неджеса не
побрезговали даже этим! Однако киммериец не имел к ним претензий; хорошо
еще, что стражи развязали его, высадив на берег островка. И хорошо, что он
успел добраться до этой скалы и каким-то чудом залезть наверх!
У подножия утеса в молчаливом ожидании застыло с полсотни собак. Одни
мастафы, по большей части облезлые и старые, но достаточно сильные и
многочисленные, чтобы справиться с человеком, лишенным оружия. Обглоданный
остров оправдывал свое название; тут не росло ни дерева, ни травинки, и
раздобыть дубину сумел бы разве что волшебник. Песок, опаленная солнцем
земля, галька, камни, скалы... Больше - ничего! Когда Конан карабкался на
скалу, преследуемый по пятам собачьей сворой, он успел прихватить с собой
пару булыжников величиной с кулак; сейчас они были его единственным
оружием.
Киммериец злобно плюнул в оскаленную морду пса, пожиравшего его
голодным взглядом. Итак, он вновь попал на свалку, на одну из местных
помоек, куда свозили старых собак и убогих людей, предоставляя им сводить
счеты подальше от благополучного и богатого Шандарата. Тут, вероятно,
разыгрывались целые баталии - клык против камня, ногти против когтей, две
ноги против четырех. Но человеческие черепа и кости, усеивавшие песок,
доказывали, что эти сражения кончались одинаково: псы выживали, люди
гибли.
Подняв голову, Конан мрачным взглядом проводил большую лодку,
уходившую на запад. Гребцы мерно наваливались на весла, свежий ветерок
надувал косой парус, корма суденышка подпрыгивала на мелких волнах. Слугам
почтенного Неджеса предстояло как следует потрудиться; путь до берега был
неблизкий, и вряд ли они окажутся дома к ужину.
Конан встал, погрозил кулаком удалявшейся лодке и выругался.
Проклятый колдун! Поймал его, как младенца! Жуткое было ощущение - ни руки
не поднять, ни ногой шевельнуть... Зря он полез к нему в дом, польстился
на ларцы с самоцветами... Но кто ж знал! Кто знал! Конечно, этот рыжий
ублюдок Глах нарочно подставил его... наплел всяких басен, рассказал про
груды драгоценностей... может, их никогда и не было!
Он вытер подбородок, взглянул на ладонь - ее покрывала кровь. С
яростным криком Конан схватил камень, прицелился, швырнул, и стая собак
взвыла в ответ. Камень попал в здоровенного тощего пса; вскочив, тот
завертелся на месте, тряся перебитой лапой, и тут же на него бросились два
соседних мастафа, таких же огромных и облезлых. Затем остальные вмешались
в свалку, и некоторое время под скалой катался большой пестрый клубок, из
которого клочьями летела шерсть и доносилось утробное рычание. Киммериец с
мрачным удовлетворением наблюдал за дракой, шепча ругательства; потом,
когда клубок распался, пересчитал оставшихся в живых псов. Их было еще
слишком много.
Проклятый колдун, проклятый Глах и проклятый Шеймис, подумал он.
Отродье Нергала, которого море в злой день принесло к его ногам! Ублюдок,
неудачник! Не просто неудачник - тварь, способная заразить несчастьями
любого! Если бы не этот собачий кал, он не полез бы в Шандарат... На кой
ему сдался этот город, где заправляет колдун? Проще было обобрать
какого-нибудь купца на Туранской дороге и, раздобыв оружие да малую толику
денег, отправиться в Замору... Или прибиться к пиратам... Или к
разбойникам с Кезанкийских гор... Или отправиться домой в конце концов!
Так нет!.. Воистину, этот Шеймис был послан ему на горе...
Но сейчас Конан был бы рад даже его компании. По крайней мере,
сумеречный дух мог бы избавить его от псов и сотворить черствую лепешку и
прогорклое пойло, которое он именовал пивом... Солнце пекло неимоверно, и
киммериец понимал, что вскоре ему придется выбирать меж скорой и медленной
смертями: либо спуститься вниз, чтобы закончить жизнь в собачьих утробах,
либо погибнуть от жажды на своей скале. Пожалуй, он предпочел бы первое;
гибель в бою была почетней медленного угасания.
Где же, однако, Шеймис? Присев на корточки и потирая бок, Конан
принялся размышлять на эту тему. Может быть, Неджес, столь неожиданно
оказавшийся искусным колдуном, уничтожил дряхлого демона? Или пленил его,
снова заточив в каком-нибудь гнусном сосуде? При этой мысли киммериец
мрачно ухмыльнулся и сплюнул кровавую слюну. Впрочем, существовали и
другие объяснения; несмотря на все клятвы Шеймиса насчет преданности
молодому хозяину, дух все же мечтал получить свободу и отправиться на
север, к своим скалам, дождям, покою и безмятежности. Смерть господина
была бы ему выгодна... и, кто знает, не поспособствовал ли он ей?..
Конан покачал головой. Нет, не стоит обвинять демона в предательстве!
Конечно, он жалкий неудачник, приносящий одни только беды, и его
колдовское искусство способно вызвать лишь оторопь у собак да колики в
животе у людей... Но он не предатель! Помнится, Шеймис почуял что-то
неладное, когда они приближались к усадьбе колдуна... даже пытался
предупредить... Вполне вероятно, что...
Сзади раздался резкий шипящий звук, словно из проколотого бурдюка
выпустили воздух, и Конан стремительно обернулся. Над бурой поверхностью
скалы дрожало и вихрилось небольшое облачко - точь-в-точь такое же, как
вырвалось несколько дней назад из зеленого стеклянного сосуда. Миг - и оно
отвердело, обрело знакомые очертания; киммериец увидел вытянутую крысиную
мордочку с уныло обвисшими усами, лысый череп, кургузые крылья, тощие
мосластые ноги с огромными ступнями. Вздрогнув от неожиданности, он
сглотнул слюну и подался вперед.
- Хмм... м-да! - Шеймис прочистил горло. - Наконец-то я нашел тебя,
хозяин! - Он покосился вниз, на собак, и, оглядев пустынный горизонт,
добавил: - И, кажется, в самом бедственном положении!
- Хуже не придумаешь, - согласился Конан, с удивлением замечая, что
вся его злость, весь гнев испарились без следа.
Шеймис, склонив голову к плечу, рассматривал его.
- Думаю, тебе не помешает кружечка пива и что-нибудь съедобное, -
произнес он.
- Две кружечки, - уточнил Конан. - И побольше!
Кислый напиток в жалкой глиняной чаше показался ему божественной
амброзией. Утерев рот ладонью, он заметил, что губа уже не кровоточит; в
боку тоже вроде бы стало меньше саднить.
- И где же ты был? - поинтересовался он, с жадностью принимаясь за
каравай, тут же сотворенный Шеймисом. Хлеб, разумеется, оказался черствым
и твердым, как камень.
- Ох, хозяин, этот колдун, на которого мы напоролись, так меня
напугал! - покачивая лысой головой, демон принялся чесать нос: видно, эта
процедура его успокаивала. - Он злобный и сильный, и запросто мог меня
развоплотить!
- Ну, ты-то сумел улизнуть, - заметил Конан, поглядев на скалившихся
внизу собак. - А вот я...
- Ничего, мы что-нибудь придумаем! - Шеймис тоже покосился на псов. -
Словом, когда он принялся за тебя, я пришел в такой ужас, что, неведомо
каким путем, вдруг очутился на севере, у моря, среди своих серых утесов...
Ну, я уже говорил тебе об этом месте...
- Где тишина, покой и вечный дождь?
- Да. Наверно, в голове у меня что-то сдвинулось, я припомнил
Заклятье Перемещения и произнес его, пожелав очутиться в самом безопасном
месте... Ты уж прости меня, хозяин, что я сбежал...
Физиономия Шеймиса жалобно сморщилась, но киммериец лишь махнул
рукой.
- Ладно, чего там... Если не можешь сражаться, надо бежать... Но
почему ты вернулся только сейчас?
- Так я опять забыл это проклятое заклинание! Клянусь богами Ночи и
Дня! Я сидел на камнях под дождем, уставившись на воду, и вокруг была
благословенная тишина... только волны шелестели у скал... Но в сердце моем
не было покоя, хозяин! Я думал, что же случилось с тобой, и пытался
вспомнить нужные слова... Я думал, думал и думал, а потом - щелк! трах! -
и очутился здесь. Видать, что-то там, внутри, - он ткнул себя пальцем в
висок, - опять сработало.
Конан, дожевывая хлеб, кивнул.
- Это хорошо. Пусть сработает еще разок и перенесет нас с этого
поганого острова куда-нибудь подальше.
- Увы, - дух сумерек виновато опустил глаза, - я не могу снова
вызвать нужное заклятье... Но ты не расстраивайся, господин мой, я же
сказал, мы что-нибудь придумаем!
- Придумаем так придумаем, - кружка Конана вновь наполнилась, и он
торопливо прильнул к ней, чувствуя, как силы возвращаются с каждым
глотком. - Для начала надо бы разделаться с поганью, что стережет меня
внизу. Ты мог бы зачаровать их - так же, как псов Неджеса?
- Хмм... - Демон окинул взглядом собачье войско. - Уж больно их
много, хозяин... желудки их пусты, голод и ярость туманят головы... Боюсь,
мне не справиться со всеми разом.
- Голод и ярость... - повторил киммериец, задумчиво взвешивая на
ладони тяжелую, окатанную морем гальку. - Знаешь, я недавно подшиб одного,
и остальные тут же разорвали беднягу в клочья. По-моему, они ухитрились
сожрать еще двоих, но точно поручиться не могу... - Он подбросил камень. -
Вот если б они жрали друг друга без остановки, это было бы то, что надо!
Шеймис покивал головой.
- Можно попробовать, хозяин, можно попробовать. Ты не представляешь,
насколько легче вселить в сердце зверя либо человека гнев, бешенство,
жажду крови, чем покой и умиротворение. Стремление убивать вспыхивает
словно искра, высеченная огнивом; потом остается только подбрасывать и
подбрасывать в костер ярости поленья злобы...
- Ну, за искрой дело не станет, - произнес киммериец, поднимаясь. Он
оглядел собачью стаю и тщательно прицелился. - Сейчас я проломлю череп
во-он той облезлой зверюге... А ты, Шеймис, не зевай! Пусть они жрут друг
друга так, чтоб одни превратились в скелеты, а другие околели от сытости!
Камень свистнул в раскаленном воздухе, и снизу донеслось рычание.
Затем оно перешло в хриплый яростный лай, в рев, от которого заложило уши:
мастафы были огромными псами, и глотки их могли испускать чудовищные
звуки.
Свора сцепилась. Кое-кто сразу добрался до горла ближайшего
соплеменника и теперь бешено душил его, не обращая внимания на то, что
задние ноги и бока рвут клыки соседей. Меж камней перекатывались клубки из
пяти-шести грызущихся псов; их шкуры, черные, коричневые и серые, начали
окрашиваться алым. Кровь выступала вначале точками, затем пятнами и,
наконец, потекла потоком, заставив дерущихся совсем освирепеть. Мастафы
пустили в ход когти, иногда поднимаясь на задних лапах, словно медведи;
полетели клочья шерсти, на тощих ребрах вспухли кровавые рубцы. Жалобный
вой придушенных стал переходить в смертельный хрип.
Несколько собак не участвовали в этом побоище. Вероятно, то были
вожаки, самые крепкие и сильные псы, питавшие друг к другу давнюю
неприязнь; сейчас они кружили парами на периферии всеобщей свалки,
выгадывая момент для атаки. Конан видел, как большой черный мастаф
метнулся вперед, вцепившись в загривок пестрому; тот опрокинулся на спину,
терзая живот противника тупыми когтями. Пока черный расправлялся с
пестрым, к нему подползал здоровенный пес с истерзанными ногами и
откушенным ухом. Подобравшись ближе, он, будто примеряясь, несколько раз
разинул огромную пасть, затем с неимоверным усилием приподнялся; миг - и
его челюсти сомкнулись на позвоночнике черного. Тот жалобно, придушенно
взвыл, не разжимая клыков, и вдруг словно переломился у самого таза,
привстав на передних лапах. Одноухий тут же вцепился ему в живот.
Некоторые клубки стали распадаться: одни мастафы оставались с
остекленевшими глазами на песке, политом их кровью, другие, шатаясь, слепо
брели вперед в поисках новых противников. Странно, подумал киммериец, что
они не терзают трупы; видно ярость, вселенная в них Шеймисом, превозмогала
голод. Он скосил глаза на демона. Его слуга выпрямился во весь рост на
самом краю скалы и слабо помахивал крыльями, словно разгоняя жаркий
воздух. Крысиная мордочка духа сумерек казалась весьма сосредоточенной,
руки были вытянуты вниз, узловатые пальцы безостановочно шевелились, как
будто Шеймис сучил тонкую пряжу. Иногда он морщил нос, и верхняя губа
вздергивалась, обнажая мелкие острые зубы; в такие моменты рев и рык под
скалой вспыхивали с новой силой.
Решив не отвлекать демона, Конан вновь уставился на поле битвы.
Теперь он не испытывал к мастафам прежней ненависти, поскольку никто из
этих огромных зверей не мог уже покуситься на его собственную плоть и
кровь; он развлекался зрелищем, размахивая руками, поощряя пронзительным
свистом наиболее удачливых бойцов. Эти псы походили на рыжеволосых
обитателей Ванахейма, обуянных боевым безумием, и так же, как
берсерки-ваны, отправлялись сейчас один за другим в свою Валгаллу, к своим
четвероногим сородичам, уже скалившим клыки в предчувствии грандиозного
побоища. Они, эти псы, и мертвые, и умирающие, заслуживали уважения, ибо
встретили свой конец в битве, как полагается настоящим воинам и как
надеялся когда-нибудь расстаться с жизнью сам Конан. И потому он подбодрил
их - тех, кто еще мог двигаться и сражаться - долгим улюлюканьем, похожим
на волчий вой в зимних киммерийских горах.
Несколько сведенных судорогой глоток испустили в ответ предсмертный
хрип. Юноша взглянул на Шеймиса; фигура демона уже не выглядела
напряженной, крылья опустились, а лице застыло обычное жалобно-унылое
выражение.
- Пожалуй, можно спускаться, - произнес киммериец.
- Можно, - подтвердил сумеречный дух. - Но ты все же держись от них
подальше, хозяин. Живучие твари, клянусь горшком, в котором я отсидел
целую вечность! Вдруг бросятся...
Конан молча подошел к краю утеса и полез вниз. Он не боялся
издыхающих псов; теперь они были лишь грудами окровавленного мяса, над
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг