Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
разумную  деятельность  в  мире,  где  роль  случайности  превышает  некий
критический порог. И предел этот - предел Зигмунда, как звали мы его между
собой  -  с  каждым  годом  приближался.  Когда  Зигмунд,  проанализировав
предварительные данные, вычислил, что до него  осталось  двести  пятьдесят
плюс-минус тридцать лет, далеко  не  все  из  тех,  кто  был  поставлен  в
известность, поверили его интерпретации. Но с тех пор многое изменилось. В
работу включились новые неизвестные нам факторы, и сегодня,  спустя  сорок
восемь лет, предел Зигмунда приблизился настолько, что ни у кого  из  тех,
кто знал о нем, не оставалось сомнений в его истинности. Сегодня  до  него
оставалось всего полвека - плюс-минус семь лет. А завтра  он  мог  скачком
приблизиться еще больше. И было бы  глупо  и  преступно  закрывать  теперь
глаза на его существование. Мы знали - если мы сегодня не раскроем причину
нарастания  флуктуаций,  человечество  обречено,  и  гибель   человеческой
цивилизации произойдет на наших глазах.
     Год назад Ламю  не  вернулся  из  обычной  инспекционной  поездки  на
Кабенг. Он вылетел с Кабенга, но в отдел не прибыл. Только через  полгода,
после того, как Роман  проверил  все  возможные  пути,  Зигмунд  пришел  к
выводу, что сигнал о вылете Ламю с Кабенга был ложным. К тому  времени  он
уже знал о Кабенге достаточно, чтобы понять,  что  планета  находится  под
угрозой. Но у него были связаны руки  -  катастрофа  могла  разразиться  в
любой  момент,  и  он  боялся  инициировать  ее  каким-либо   неосторожным
действием. Ведь на Джильберте, как  он  рассказал  мне  на  том  финальном
инструктаже, все, быть может, и обошлось бы, если бы  он  не  послал  туда
меня. И потому он решился на активные  действия  только  после  того,  как
поступил в Академию доклад Панкерта, и  стало  ясно,  что  медлить  дальше
немыслимо. От момента  прибытия  Ламю  на  Кабенг  до  момента,  когда  он
отправил свой последний доклад, прошло чуть больше восьми суток. И  ничего
существенного не удалось обнаружить в его докладах, ничего,  что  говорило
бы об опасности, угрожавшей ему. Но о том, что грозило мне, мы уже кое-что
знали. И рассчитали так, чтобы  вероятность  моего  возвращения  превышала
пятьдесят процентов.
     Но одним из условий  столь  высокой  вероятности  было  существование
блока в моей памяти. Только из-за него, возможно, я был  еще  жив.  Теперь
же, когда я вдруг  вспомнил  столь  многое  -  и  благодаря  этому  нашел,
наконец, разгадку Нашествия - задание оказалось практически  невыполнимым.
Прикладная психология - наука точная. И тот, кто  нам  противостоял,  имел
достаточно средств для того, чтобы постоянно держать меня  под  контролем.
Пятьдесят процентов за то, что  мне  удастся  вернуться.  Черта  с  два  -
пятьдесят процентов! Теперь, зная все и не имея возможности хоть что-то из
своего знания передать тем, кто меня послал, я не дал бы за свою  жизнь  и
одного процента. И это не было еще самым страшным. Гораздо  страшнее  было
то, что в опасности оказывались все, с кем я так или иначе соприкасался, в
опасности была вся планета, и одним своим присутствием я  незримо  повышал
вероятность катастрофы.
     Все вставало на свои места.
     Информация есть то, на основе чего принимаются решения. Все остальное
- шум. Таков  основной  закон  управления.  Человек  принимает  правильные
решения лишь тогда, когда оперирует  верной  информацией.  Мы  -  разумные
существа,  потому  что  способны,  обобщая  информацию,  отсекать  шумовые
факторы, выделять из  нее  главное,  и  на  его  основе  планировать  свою
деятельность. Лиши нас этой возможности, и мы перестанем быть  людьми,  мы
не сможем противостоять неразумной природе и будем обречены на гибель.
     А  сделать  это,  оказывается,  очень  просто.  Достаточно  поставить
препятствия на пути информации - пусть и препятствия случайного характера.
Достаточно  ослабить  контроль  за  правильностью  информации.  Достаточно
просто перегрузить наше сознание информацией - так, чтобы оно оказалось не
способным выделить в ней главное. Но чтобы сделать все  это,  нужно  взять
под  контроль  то,  что  считается  незыблемым,  то,   что   защищено   от
вмешательства извне  самыми  изощренными  системами  кодирования  и  самой
строгой иерархией доступа  -  нашу  информационную  систему.  За  столетия
своего развития мы настолько привыкли к ней,  настолько  срослись  с  ней,
настолько  свыклись  с  ощущением  ее  как  некоего   продолжения   своего
собственного "я", что сама мысль о том, что наша же информационная система
-  всевидящая,  всезнающая,  та,  без  которой  немыслима  сегодня   любая
деятельность человека - что она способна нас обманывать звучит  дико.  Как
для каждого человека дико звучит, скажем, мысль о  том,  что  он  способен
постоянно обманывать самого себя.
     Но мне эта мысль дикой не  казалась.  Я  слишком  давно  наблюдал  за
симптомами заболевания и был готов к тому, чтобы разглядеть суть  болезни.
Я прекрасно помнил, как поразило меня - уже после катастрофы, уже во время
реконструкции событий на Джильберте - то, что никто в Академии не  знал  о
постоянных перебоях в связи, к которым там привыкли. Я  прекрасно  помнил,
как Зигмунд, изучая отчет о событиях на "Массиве-239" бросил сквозь  зубы:
"Это обман". И я сам  в  последние  годы  только  тем,  по  сути  дела,  и
занимался, что творил обман. Такая уж у меня работа -  ведь  всякая  тайна
несет  в  себе  необходимость  обмана  для  ее  сокрытия,   и   раз   есть
необходимость в соблюдении тайны, значит следует признать и  необходимость
в обмане. Режим секретности по сути своей есть  лишь  один  из  алгоритмов
отсечения шумовой информации на разных уровнях управления - если  понимать
шум как излишнюю информацию.
     Сегодня я знал - здесь на Кабенге, и, видимо, не только здесь, кто-то
помимо человека взялся осуществлять этот режим. И самое страшное  состояло
в том, что люди усиленно ему подыгрывали. В первую очередь - я сам. У меня
просто не было другого выхода.
     Все вставало на свои места.
     Кому-то  -  неважно  сейчас  кому,  неважно  зачем  -   потребовалось
остановить  экспансию  человека  в  Галактике,  остановить  ударную  волну
разума,  зародившуюся  в  Солнечной  системе.  Глупо  было   бы   пытаться
противопоставить силе  человека  явное  противодействие.  Мы  не  раз  уже
доказывали,  что  препятствия,  встающие  на  нашем  пути,  вызывают  лишь
концентрацию человеческих усилий на их преодоление, лишь раскрывают  такие
возможности человечества, о которых мы раньше и сами  не  подозревали.  Мы
самой природой  созданы  для  борьбы  с  препятствиями,  мы,  возможно,  и
развиваемся-то лишь потому, что встают они  на  нашем  пути,  что  без  их
постоянного вызова нашему разуму мы потеряем  ориентиры  в  развитии.  Как
примитивная  бактерия,  плывущая   туда,   где   больше   пищи,   сознание
человеческое все время движется туда, где существуют проблемы, которые оно
может разрешить. И, если подумать, все цели, которое ставило  перед  собой
человечество в своем развитии, сводилось в конечном  счете  к  преодолению
тех или иных препятствий. Так уж мы устроены. И  потому,  столкнись  мы  с
явным противодействием - и все ресурсы человечества  будут  направлены  на
его преодоление, и неизвестно, есть ли во Вселенной  сила,  способная  нам
противостоять.
     Победить нас  можно  -  но  только  если  заставить  нас  самих  идти
навстречу  гибели,  только  если  направить  на  гибельный  путь   ресурсы
человеческого разума. Мы искали следы вмешательства извне  в  человеческие
дела, следы чьей-то чуждой нам деятельности - и не находили ничего,  кроме
чудовищных ошибок, сделанных самими же людьми. Мы наивно пытались найти  в
своих рядах следы замаскированного противника, сами  для  себя  выдумывали
сказки о  пришельцах,  столь  популярные  в  эпоху  детства  человечества,
выявить там, где Нашествие проявило себя достаточно явно, следы чуждой нам
логики - и ничего, ровным счетом ничего не обнаруживали. Никакой  мыслимый
враг не смог бы разрушить усилия человечества в  освоении  Галактики  так,
чтобы его разрушительная деятельность проявилась чисто случайным  образом,
так, чтобы полсотни лет лучшие инфоры  Академии  бессильны  были  выделить
хоть что-то общее в нарастающей лавине случайных явлений.
     Никакой  враг  -  кроме  того,  который  сумел  бы  каким-то  образом
поставить под контроль нашу информационную систему.
     В памяти всплыла старая учебная лента. Австралия,  сто  сорок  первый
год. Эпидемия наймора среди зерновых муравьев. На огромном пространстве от
океана до океана миллионы муравейников были  за  несколько  дней  поражены
странной болезнью - позже оказалось, что виной  всему  мутировавший  вирус
ТЛС - когда безо всяких видимых причин рабочие муравьи резко изменили свое
поведение, нарушив программу культивации. Годовой урожай был потерян  -  и
все из-за небольшого изменения  одного  из  белков  в  пахучих  выделениях
насекомых, лишь  из-за  того,  что  они  чуть  по-другому  стали  понимать
подаваемые друг другу сигналы.
     Что-то подобное происходило теперь с человечеством.
     Только все было гораздо сложнее. И нам противостоял не какой-то вирус
в информационной системе - нам явно противостояла  разумная  воля.  Потому
хотя бы, что Ламю не был первым. Я  вспомнил  сотрудников  нашего  отдела,
погибших или пропавших за те годы, что я занимался Нашествием - без малого
каждый пятый разделил судьбу Ламю. Каждый пятый, хотя мы не  выбирали  для
своей работы самые горячие, самые опасные внешне участки,  хотя  мы  всеми
силами старались действовать так, чтобы  не  выделяться  из  числа  других
инспекторов Академии. Мы лишь одним выделялись из общей среды -  тем,  что
занимались явлениями, связанными с Нашествием - и наши  потери  в  десятки
раз превосходили потери любого другого отдела в  инспекции  Академии  и  в
сотни раз - потери передовых разведочных отрядов в  глубоком  космосе.  Мы
занимались Нашествием, мы шли туда, где подозревались  его  Проявления,  и
наш  противник  по  каким-то  признакам  умел  выделять  нас  среди   всех
остальных.
     Видимо, я был не первым, кто догадался об истинной природе Нашествия.
И то, что эта очевидная теперь для меня мысль оставалась до сих пор тайной
даже для инфоров группы Дьереши, даже для  самого  Зигмунда,  снижало  мои
шансы практически до нуля. Я вдруг вспомнил  Сашу  Курского.  Его  нелепая
смерть - на Земле, в двух  шагах  от  собственного  дома,  в  квартале  от
прекрасной  клиники...  Все  можно  объяснить  случайностью  -  но   порой
случайностей  становится  слишком  много.  Из  этих   случайностей   вдруг
выступает не осознанная прежде закономерность.
     До моего отлета с Кабенга оставалось двое с половиной  суток.  Я  был
уверен, что знаю разгадку. И знал, что не смогу никому сообщить  об  этом,
знал, что уже  нахожусь  под  прицелом,  что  наш  противник  сделает  все
возможное для того, чтобы меня устранить. А заодно устранить и всех,  кому
я мог передать какую-то информацию, исключить любые способы передачи  мною
сообщения в  Академию.  Значит,  катастрофа  на  Кабенге  была  неизбежна.
Катастрофа, возможно еще более жуткая чем та, что произошла на Джильберте,
катастрофа, которая не должна оставить никаких следов  нашего  присутствия
на планете. И то, что я узнал - на базе, на Каланде,  здесь,  на  Туруу  -
говорило о том, что такая катастрофа вполне реальна.
     Но я должен был выжить - любой ценой.


     Определенного плана у меня не было.
     Я знал лишь одно - я должен был бежать как  можно  дальше.  Прочь  от
всего, подверженного воздействию информационной системы. Значит - прочь от
всего, связанного с  человеком.  Я  должен  был  бежать  для  того,  чтобы
выполнить свое задание, для того,  чтобы  просто  уцелеть.  И  я  старался
совсем не думать о том, что может ожидать остальных. Ставка  была  слишком
высока, и все равно изменить хоть что-то в их судьбе я  был  не  в  силах.
Удар мог последовать в любую секунду, и  те,  кто  будет  проводить  потом
реконструкцию происшедшего, вряд ли сумеют раскопать хотя бы один из  моих
шифрованных докладов. Ведь все мои сообщения с Кабенга, как и  вообще  все
сообщения любого из людей в  любой  точке  Галактики,  шли  под  контролем
информационной системы.  И  было  бы  наивно  надеяться  на  то,  что  наш
противник их не задержит. А те листки, что я заполнил от руки  по  пути  с
Каланда и спрятал за  обшивкой  грузового  отсека  транспорта...  Кто  мог
гарантировать, что они уцелеют?
     И я бежал в надежде уцелеть самому, в  надежде  пережить  катастрофу,
которую считал неизбежной. Уцелел же ведь тот чудак на Джильберте, который
за два часа до того,  как  все  началось,  как  раз  во  время  очередного
перерыва в связи потерпел аварию на своем флаере  в  горах.  Его  даже  не
успели хватиться, даже не начали поисков, и только  потому,  наверное,  он
был еще жив, когда через трое суток туда прибыли спасатели.
     Транспорт, на котором я улетел с Туруу, шел на третью  биостанцию  за
бета-треоном, который там получали. Прошло уже почти два  часа  полета,  и
ничего пока не случилось. Внизу  под  нами  тянулись  бесконечные  равнины
Южного Аллена, поросшие обычным для этих мест сетчатым лесом -  сверху  он
выглядел  как  сплошное  переплетение  темно-фиолетовых  побегов.   Иногда
попадались  участки,  покрытые  каким-то  желтым  налетом,  а  кое-где  по
вершинам холмов были раскиданы красные поля. Местами лес  рассекало  русло
какой-нибудь реки с мутно-желтой или бурой водой. Солнце  стояло  почти  в
зените.
     И вдруг все резко, без какого-то плавного  перехода  изменилось.  Лес
внезапно кончился, и до самого  горизонта  впереди  простиралась  пустыня.
Внизу под нами был песок, были невысокие каменистые холмы, были  блестящие
ленты искрящихся на солнце  ручьев  -  и  никакого  признака  жизни,  даже
мертвой жизни. Казалось, что пустыня здесь была всегда, хотя еще два  года
назад, когда бета-треон лишь временами брали здесь  для  исследовательских
целей, этой язвы на теле Кабенга еще не было. Теперь здесь не было никакой
жизни, и значит было относительно безопасно. Так я подумал тогда.
     Через десять минут транспорт достиг третьей биостанции.  Я  спустился
вниз и вышел  на  посадочную  площадку,  залитую  свежим,  небесно-голубым
пластиформом. В лицо сразу же дохнуло жаром набравшего силу дня,  запахами
раскаленного песка и  пластиформа  и  еще  каким-то  уловимым,  но  резким
ароматом. На площадке передо мной было пусто - все, наверное,  работали  с
другой стороны транспорта, у грузового  люка.  Я  огляделся  по  сторонам,
отыскал взглядом едва  выступавшие  над  гребнем  бархана  голубые  купола
биостанции и двинулся в  ее  сторону,  содрогаясь  при  мысли,  что  через
полсотни метров придется выйти  из  тени  транспорта  на  открытое  солнцу
пространство.
     Но я успел сделать не больше десятка шагов.
     - Стой! - раздался чей-то резкий выкрик слева. - Назад! С ума сошел!
     Я резко обернулся. Ко мне шел - почти бежал - человек  в  серебристой
термозащитной одежде. Лицо  его  было  закрыто  респиратором  и  защитными
очками.
     - Назад! - закричал он снова. - В шлюз!
     Он напрасно так старался. Я все понял с первого раза,  я  уже  бежал,
задержав дыхание, к темному проему шлюза. Три прыжка -  и  я  был  внутри.
Через пару секунд с громким хлопком лопнула защитная  мембрана,  пропуская
человека в респираторе, и тут  же  восстановилась  за  его  спиной.  Дунул
свежий ветер из вентиляционных отверстий,  заменяя  атмосферу  в  шлюзовой
камере, и почти сразу же загорелись зеленые  огоньки  индикаторов.  Теперь
можно было дышать.
     Человек в респираторе прислонился спиной  к  стене,  снял  респиратор
вместе с очками и вытер ладонью пот со лба. Потом исподлобья посмотрел  на
меня и сказал в пространство:
     - Мало мне двоих покойников.
     Бывало, что меня принимали за идиота и  недоумка  -  в  нашей  работе
всякое случается, и порой приходится изображать из себя черт те что. Но  я
впервые чувствовал себя в действительности идиотом и недоумком, потому что
краем глаза отчетливо видел теперь горящий над выходом сигнал о химической
опасности.
     - Кто вы такой? - спросил тот, кому я теперь обязан был жизнью.
     - Инспектор Академии Алексей Кромов, - ответил я, с трудом выталкивая
из себя слова. Я достал из  своего  кармана  карточку  наблюдателя,  хотел
протянуть ее  своему  спасителю,  но  неожиданно  выронил  на  пол.  Хотел
нагнуться, но не увидел карточки у себя под ногами - вообще ничего не  мог
разглядеть. Глаза потеряли фокусировку, разбрелись в разные стороны, и мне
никак не удавалось свести их вместе. И еще  этот  отвратительный  вкус  во
рту...
     Очнулся я почти сразу от острой боли в левом плече. Хотел дернуться в
сторону, но вовремя вернулось сознание,  и  я  задержал  дыхание,  стиснув
зубы, чтобы не застонать.
     - Ничего, обойдется, - сказал склонившийся надо мной человек,  убирая
инъектор в карман. - В самый раз надышались, для  науки  даже  полезно.  В
другой раз осторожнее будете. Вдохните глубоко пару раз и можете вставать,
- он выпрямился, отошел к пульту  связи  в  глубине  шлюза  и  остановился
вполоборота ко мне, с кем-то там разговаривая.
     Я медленно вдохнул и выдохнул. В голове прояснилось, но тело было как
ватное, и я не чувствовал ни рук, ни ног. Через несколько секунд  ощущения
вернулись - вместе с резкой болью как от тысяч вонзившихся в меня  иголок.
Но боль эта почти сразу прошла. Я встал, немного постоял, прислонившись  к
стене,  пережидая,  пока  пройдет  головокружение,  потом  отряхнулся   и,
выпрямившись, спросил:
     - Вы, видимо, Ист Ронкетти?

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг