я, вот пиво, вот еда, а однажды в Сухуми идем мы с ним по набережной, в
"Амре" музыка играет, модная тогда была такая джазовая песенка, "Тень
твоей улыбки", старик по набережной ящик деревянный катит на колесиках, в
окошечки с четырех сторон можно в ящик смотреть, а там картинки, старый
город и тому подобное, а я только на него смотрю, он загорел, бородка
выцвела, рубаха черная, по той моде, я ему сшила сама, до пупа
расстегнута, джинсы белые, там же в порту купил за последние тридцать пять
рублей, и идем мы с ним от тира, где он на пари стрелял и десятку выиграл
на жизнь, к кофейне "Черноморец", ну, вот, посмотрела я на него, и,
конечно, поняла, девки, что в конце концов он меня обязательно бросит, и
что поганец он, врун, бабник, что все его таланты невеликие, а все равно -
лучше мне уже никогда не будет, так и вышло, вы не слушайте, что я говорю,
я ведь была хороший книжный редактор, а как на пенсию вышла, да внук, да с
соседками-старухами по очередям, так я скоро вообще говорить разучусь, но
я вам точно говорю, подруги, его стоит любить, никому из нас ни с кем
другим так не было и не будет, конечно, и если у нас не то что совесть
есть, у баб совести-то немного, но если мы хоть немного его любили и
любим, давайте его вытянем, одним этим ангелам его долбаным его не спасти,
я вам точно говорю, девки, а недавно я шла, а из модной какой-то
обжираловки, там одни бандиты сидят, опять эта песня, как ее
по-английски... "The shadow of your smile", вся моя жизнь прошла, а песню
все играют, и помру я, а ее все играть будут, тень твоей улыбки, вот мать
твою, девки.
- Не знаю, почему вы так говорите... Все было совсем не так... Мы
познакомились просто в гостях у общих знакомых... Танцевали, я была без
мужа, он уехал куда-то, не помню... Потом пошли вместе пешком, через мост,
целовались, стояли... Стоим, смотрим на остров, он что-то сказал... Про
то, как хочется пожить чужой жизнью, выйти, например, из проходящего мимо
маленькой станции поезда, оказаться там, где светятся окна... Или сейчас
уплыть на остров, провести ночь в маленьком домике на причале, где живет
сторож, и остаться там, сторожить этот дурацкий причал, прожить там до
самой смерти... А потом мы встречались, он выбегал из своей дурацкой
конторы в обеденный перерыв и бежал ко мне через улицу, переминался,
пережидая трамвай, длинный, с развевающимися волосами, тогда только стали
носить длинные волосы, мне не нравилось, но я ему не говорила... Мы шли на
пустой днем заводской стадион и сидели там под ярким солнцем, был очень
жаркий июль, и я была вся мокрая от жары или от него, невозможно было
понять... И однажды там нас застала старуха, которая убирала трибуны и
стала кричать, позорить, а он убрал из меня руку, полез в задний карман и
дал ей три рубля, а потом еще пять, и она открыла нам чулан с ведрами,
метлами и сломанной скамейкой... После мои родители уезжали в отпуск, я
привела его в их квартиру, впервые вся разделась при нем, от стеснения
закрылась спереди и сзади дурацкими диванными подушками, он засмеялся и
сказал, что я самый лучший бутерброд... А зимой он навсегда уехал из
нашего города, где мост, остров посреди реки, стадион, жуткая его контора
и я, оставшаяся с мужем в хорошей квартире, как раз перед его отъездом
родители мужа подарили мне шубу из каракуля, и я пришла в ней его
провожать... Теперь я стала ужасно толстая, даже не могу себе представить,
что это меня он держал на себе, у меня трое детей, старшему уже двадцать,
у нас две машины, иногда мальчик отвозит меня к эндокринологу, мы
переезжаем мост, я смотрю на остров, домик сторожа цел... Извините меня, я
не верю вам, я не верю, что он был во всей этой грязи, иногда я читаю о
нем в газете или журнале, видела однажды фотографию, он совсем старый, но
все-таки, больше похож на того, который смотрел с моста на остров, чем на
того, который был с вами... Но я согласна, если ему нужно помочь, мы все
должны... Со мной он совсем не пил, если ему это помогло бы.... Я брошу
детей, они уже взрослые, я брошу дом, машины, мужа, его стариков, всех...
Я помню это дурацкое солнце, стадион, его руку, выползающую из меня, чтобы
достать деньги... Простите... мы тогда в гостях танцевали под такую
музыку, кажется, она называлась "Кил ми софтли", кажется, "Убей меня
нежно", кажется пела Роберта Флак, кажется, он убил меня нежно, кажется...
- Ну что мне говорить? Меня он вообще из метро привел домой - и все.
Какая-то комната, он снимал ее в квартире парализованной хозяйки, ночью,
помню, она поехала на своем кресле в уборную, было слышно. Потом еще раз
или два у меня. И еще ходили один раз на какой-то концерт, какой-то клуб,
ребята какие-то страшно долго ставили на сцене колонки, барабаны, потом
еще была какая-то музыка, не помню точно, все сразу зааплодировали. Вот,
вспомнила: "День из жизни глупца", он мне перевел. Правда, хорошее
название? И потом я может еще раз приходила к нему. Не помню. Ничего не
помню, представляете? Вы все вспоминаете, какой он необыкновенный, а я
ничего не помню. Просто склеил меня в метро. День из жизни глупца, вот это
помню.
- Ничего не хочу рассказывать. Не хочу вспоминать. Он просто перестал
звонить тогда. Я звоню - да, милая, да, конечно, люблю. И опять не звонит.
Просто тварь, быдло, а кажется, что такой то-онкий! Просто член здоровый и
совести нет, и слюнтяй. Лучше бы говорил честно - раздевайся, ложись,
получи удовольствие и пока, лучше было бы. Он же ничего не видит, он и
бабу не видит, чем он отличается от жлобов, которые женщину станком
называют? Да ничем. Просто ему станок говорящий нужен. Сука он
сентиментальная, вот кто. Господи, как я жила, это ж в страшном сне не
приснится! Двое детей, старший школу кончает, что дальше делать,
непонятно, у нас в городе ни в один институт тогда без больших денег
нельзя было и сунуться, значит, в армию. Младший вообще больной был,
только сейчас выправляться стал. У мужа как раз неприятности были, тогда
начали все эти кооперативы появляться, он в один такой влез, стали жить
просто прекрасно в материальном смысле, а тут их с двух сторон прижимать
начали, и милиция, и из Нальчика какие-то, уголовники настоящие. И тут он
приезжает, одноклассничек ненаглядный, родные края, видите ли, навестить
решил, знаменитость хренова. Вот уж точно, все в говне, а он в белом. Я
кручусь, как не знаю кто, школа, репетиторы, адвокаты, больница детская, в
магазинах нет ничего. Когда муж стал хорошо в своем кооперативе получать,
я работу бросила, а я, между прочим, ведущий технолог была, замначальника
бюро, двести восемьдесят по тем деньгам получала, а тут сразу в долги
влезли. И он явился. Принц в белом костюме. Слушай, ты так прекрасно
выглядишь! Я и не помнил, что ты такая красавица! Слушай, пойдем
поужинаем, потанцуем! Заеду за тобой в семь, ладно? Я за ночь платье
сшила, у подруги купила в долг тряпку итальянскую, туфли достала - вышла,
он просто умер. Я же умею это все, просто всегда не до того было, а тут
началось кино, самый лучший в городе ресторан, все на нас смотрят, он в
белом, я в белом, черт его знает что. В гостиницу провел, как так и надо,
дежурная сунулась, он ей десятку сразу дал, она прямо очумела. И всю ночь,
всю ночь, как бешеный, свет не погасил, я открыла глаза, вижу над собой
его лицо, улыбается, как черт, я просто испугалась. Это уже потом я
поняла, что он играет все время, то дьявола в постели изображает, то
джентльмена с дамой, то влюбленного одуревшего, то страдальца
совестливого. А сам ничего не чувствует, актер, он и есть актер, только на
сцене он бездарный и примитивный, я все его видела, а в жизни, для таких
дур, сходит за гения. Конечно, актер, что вы мелете, какой художник, какой
еще поэт?! Да у меня его афиши до сих пор лежат и фотография из театра. А
вечером снова пошли, я даже не представляю теперь, что я дома врала.
Оркестр там играл паршивый, а потом лабухи поесть сели, и включили записи.
Фрэнк Синатра, "It Happened in Monterey", мы пошли танцевать, и он мне
сказал: "Не знаю, что с нами будет, но любить тебя я буду всегда". И
знаете, сколько после этого пролюбил? Меньше года. За это время я от него
аборт успела сделать, и триппером он меня наградил, когда я к нему в
Ленинград приезжала, у них там гастроли были полтора месяца. Вот так он
меня любил необыкновенно и вечно. Это случилось в Монтерее, он был весь в
белом. Ничтожество. Будь он проклят. Я потом года три с мужем отношения
восстанавливала, а стыдно до сих пор, хотя уже вся та жизнь забылась, и
расстояние до него - лету четырнадцать часов. Гадина он и мразь, и
сдохнуть под забором ему как раз по заслугам. Вот, денег могу дать, вот,
две сотни, это теперь сколько по-вашему? Ну, и хватит с него за тот танец.
Боже мой, какой же все это ужас!
- Первый и последний раз я здесь. Я в научно-практических
конференциях по бывшему общему ебарю не участвую. Что он умеет из бабы всю
дрянь, сколько ее в ней есть, вытащить - это точно. А что потом с этим
делать, сам не знает, в ужас приходит и, скорей-скорей, в сторону. Вот я
слушала вас, милые дамы, и удивлялась - ведь со всеми одно и то же, а
действует! Улыбается, как бы смущенно, обязательно насчет тяги
непреодолимой бормочет тихонько, как будто радио тише сделали, а выключить
забыли, какой-нибудь бунинский рассказ вспомнит - и ведь действительно
похоже! Вдруг, шепотом, как будто ему неловко, но распирает, скажет
что-нибудь совсем из пододеяльной жизни, ты еще с ним и не спала, а он,
например, такое может залепить, в глаза глядя: "Как же вы теперь пойдете?
Мокрая... Простудитесь же..." Мне так и сказал, а мы с ним второй раз
только виделись, кофе где-то пили... Казалось бы, что мне мешало ответить,
чтобы отлетел? Я же умею. Казалось бы... А не ответила. Наоборот. Тут же и
вправду намокла, и не то чтобы восхитилась, а удивилась: ловко он умеет. А
что за особенная ловкость? Поручик Ржевский из анекдота, вот и все. И
вообще по этой части он, на мой взгляд, так себе, и силенок уже не
очень... может, когда был помоложе, и не выпил еще столько... Ну, это вам
видней, у кого-то же двадцать пять лет стажа, да? А меня в основном
шепотами такими привязал и делал, что хотел. Я перед ним на коленях
стояла, просила в рабство взять, мужа молодого бросала, дочь к бабке, а
сама машину хватаю, несусь... И вижу, что уже достала его, что ему скучно,
что ему то выпить с друзьями хочется, то просто где-нибудь на людях
покрасоваться, а у меня проблемы, дом, еды надо добыть, приготовить, дочку
к офтальмологу везти... Стоим мы с ним перед зеркалом голые, он меня обнял
сзади, а я вижу, что разглядывает в зеркале мой живот, каждую складку, и
хочет меня, и отвращение испытывает... Точно! Не сумел скрыть, повернул к
себе, оскалился - это вы совершенно точно заметили, улыбка
отрепетированная - и на ухо: "Жирный мой... жиртрестик... ну, иди сюда,
пузатик..." Кстати, не задумывались, девушки, почему он так любит к нам в
мужском роде обращаться? Думаю, что латентный "голубой", вот что... А
подарки его чего стоят! Поднесет, весь торжественный и надутый,
какую-нибудь цацку, иногда и действительно слишком дорогую, а иногда и
барахло какое-нибудь, на парижском углу у индуса купленное, а в глазах
цифры пляшут, а то и сожаление, вместе с гордостью, еще и переспросит
десять раз - нравится, правда нравится? Заметит, что не надела - опять: не
носишь? не нравится? не потеряла? Да жлоб он со всей его щедростью,
рассчитанной до копейки! Что он мне дал? Вот я хочу понять, что он мне
дал, а? По-настоящему хорошо было только один раз, когда ехали мы с ним
куда-то, по каким-то моим делам, кажется, и всю дорогу в машине почему-то
старые джазовые хиты слушали. Шофер интеллигентный попался... Армстронг
еще пел, не помню, как называется... Вроде нашего "Как прекрасен этот
мир". Это еще было в фильме таком, "Доброе утро, Вьетнам", не видели?
Симпатичный такой фильм... Ненавижу.
- Значит, так. Во-первых, вы все идиотки. Он безумно талантливый, а
вы говорите всякую ерунду. Второе. Он удивительно красивый. Я его люблю, и
он меня любит, и любил, и будет любить. В-третьих, у него картины есть
просто гениальные, я их все помню, могу по памяти копию написать. Если я
говорю, что он художник прекрасный, я разбираюсь, я, между прочим,
двадцать лет член союза, он еще в мальчиках ходил, при бульдозерщиках, а у
меня в Болгарии персональная выставка была. Теперь, так: конечно, в нем
дьявол сидит, я не спорю. Но он же мучается, он же сам страдает. Бедный
мальчик, он из-за этого пьет. Вот вы... да, вы, говорите - "что он мне
дал?" Вам всем нужно, чтобы он что-нибудь дал, а вы ему что дали? Свои
проблемы хотели на него повесить, чтоб женился немедленно и авоськи за
вами носил. Он правильно и поступал. Будил в вас шлюх, так и управлял
вами, а то любая его бы скрутила. Я же ничего от него не хотела, ни денег,
ни помощи, я бы еще ему сама помогла. Он ужасно живет, одиноко, ему мать
нужна, а он все девок ловит, в такси носится, тысячи свои бросает. Я хочу
у него только спросить, почему он меня бросил. Три дня. Со мной так
никогда не было, со мной годами. Хочу лежать с ним рядом, прижиматься.
Хочу выставку парную с ним сделать. Он меня бросил, потому что я старая,
мы ровесники с ним. В этом все дело. Старая, тощая, жилистая, как кляча.
Но ведь я все равно красивая? Не могу понять, почему он меня бросил.
Недавно включила радио, там его любимый Рэй Чарльз, "Джорджия" или как
там. У него магнитофон был с собой, все ночи под Рэя Чарльза. Почему он
меня не разлюбил, а бросил? Не понимаю.
- Я хотела замуж за него выйти. И никаких гадостей он мне не говорил
и не делал. Только где бы мы жили? Так было хорошо с ним... Одни раз мы с
ним танцевали, и он все время тихонько подпевал музыке, так тихо пел мне
на ухо, я не знаю, как это называлось. Такая старая мелодия, времен его
молодости, вроде танго. Та-ра, та-ра-ра-та-ра, та-ра-ра-ра-ра, та-ра. Ох,
я, кажется, забыла платок...
- Я тогда начала ремонт, а он купил мне холодильник, и еще дал денег
на мебель в кухню, и уже все хорошо получалось, квартира была очень
красивая, все белое и бежевое, и у меня прямо там студия была, я вожусь со
своими листами, джинсы старые все в красках, а он лежит на диване попой
кверху, только ноги в шерстяных носках видны в зеркале и бормочет что-то,
первый свой сборник готовил, отбирал стихи. И все время у нас музыка была,
он свои кассеты притащил, Гато Барбьери тогда очень любил. Потом он мне
еще купил такое маленькое колечко, дешевенькое, с перламутром. А потом
эта... извини, пожалуйста, да, ты... в общем, он вернулся домой. Конечно,
плакала. Он мне так помогал...
- Все это обсуждение - это то, от чего он пришел бы восторг. Беседы в
гареме... Я не хочу в них участвовать. Он предал меня, я ушла, я
устранилась, меня нет, и все. Я люблю его, я сказала ему тогда - все
забудем, и я буду любить тебя до самой смерти, он только покачал головой.
Он мне мстил за то, что я могла существовать сама, что у меня есть свое
дело, свое имя. Но разве он предложил мне взять его имя, участвовать в его
деле?! Наверное, я не согласилась бы. Но он не предлагал, он больше всего
боялся, что я начну на этом настаивать. И отомстил мне за этот страх и за
свою слабость перед моей самостоятельностью. Пусть радуется, месть
удалась, меня месяц психиатры вытаскивали. Его месть удалась, я еще люблю
его и не знаю, когда разлюблю и разлюблю ли. Я не помню, кто это поет, он
мне звонил в самом начале и говорил по-английски название этой песни. "Я
звоню, чтобы просто сказать, что я тебя люблю..." I just call to say I
love you. Он предал меня, отомстил. Ничего. Я еще буду в полном порядке,
его месть в конце концов не удастся. Но пока я люблю его.
- Я не понимаю, о чем вы тут говорите. У меня есть муж, он популярный
и талантливый актер, мы с ним люди одной профессии и вообще очень близкие,
мы прожили вместе уже почти тридцать лет. Вероятно, за это время у него
были увлечения, не могли не быть при его темпераменте и фантазии. Но вся
эта грязь к нему отношения не имеет и меня не интересует. Тем более, что
вы вообще говорите о разных людях, по-моему. У одной был художник, у
другой поэт, третий вообще черт его знает кто, музыкант, не музыкант... В
общем, давайте-ка, по домам. Здесь мы живем, Михаил Янович Шорников,
артист театра и кино, и я, его жена. А вас уж мужья заждались, я думаю.
Она, поглядывая в бумажку, нажала одну кнопку, другую, и запись
остановилась, и с недостертой кассеты зажурчал Питерсон, "Samba
sensitive".
Они, зареванные, светлые, любящие друг друга, потянулись в прихожую,
столпились там, прикасаясь одна к другой, разбирая свои вещи.
По очереди протискивались в не полностью открывающуюся дверь, распах
которой был ограничен старым шкафом у боковой стены.
Одна, блондинка, постарше и поплотнее других, прямо с площадки
рванула в разбитую бомжами форточку, по традиции - только свистнула
голубенькой пластмассы немецкая швабра, в зажиме которой трепетала
кокетливая розовенькая тряпка, а ручка еще была и повязана пунцовым
гитарным бантом.
Другая, вся широкая, большегрудая, с недокрашенной неряшливой
сединой, одышливо влезла в лифт, спустилась, вышла из подъезда, долго
прикуривала, потом достала из клетчатой кошелки гарного такого, с рынка,
веника с темными узелочками на густых, не стертых еще ветках, да и
полетела себе потихоньку, успевая, видно, еще до поезда скупиться - только
искры от сигареты посыпались, искры старого огня.
Третья, сравнительно юная, чернокудрая любительница европейского
ремонта, резко стартовала, ловко управляясь с пылесосом "Siemens", по пути
втягивая для хозяйственных целей мощной трубою зазевавшиеся звезды.
Господи, спаси, пронеси мимо, Господи.
На старых дворницких метлах, щетках со стертой и покосившейся щетиной
в волосах и сгустках пыли, на самодельных швабрах с кривоватыми
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг