25
Но уже знал Конан: едва ли оправдаются его опасения. Здесь Катрин.
Жива она. И - та же самая, что была прежде.
Слишком уж свежа была растительность, покрывающая тропу, - свежа,
хотя и явно ступали по ней. Кто, кроме Катрин, мог бы ходить так?
И слишком уж умело была пострижена живая изгородь, окружающая дом.
Точно так же, как и тропинка: от нежелательного гостя - скроет жилище,
желанному - покажет...
И умным взглядом сквозь челку кудлатой шерсти глядел на подходящего
человека огромный пес, вынырнувший из-за этой изгороди. Он был спокоен.
Знала собака: приближающийся гость - не из тех, кого нужно облаивать.
И уже тем более не из тех, на кого скалить клыки...
Кто, кроме Катрин, смог бы так великолепно обучить овчарку?
А Дункан, застыв в седле, с недоумением смотрел на зеленый дом. С
недоумением - потому что сердца его вдруг коснулась теплая волна какой-то
странной гармонии, исходившей от этих мест.
Встроенная в живую изгородь калитка дрогнула, и Конан остановился как
вкопанный.
Сейчас он узнает все...
И - ничего не узнал.
Женщина, которая стояла в открывшемся проходе, очень походила на
Катрин - ту Катрин, которую запомнил Конан. И возраст тот же - лет
тридцать-тридцать пять с виду.
Но именно поэтому она не могла быть ею...
Впрочем, быть может, та, что нужна ему, - внутри дома? Не те уже у
нее годы теперь, чтобы самой гостей встречать...
- Мир дому сему!
- Мир... - женщина внимательно смотрела на пришельца.
- Ты - дочь хозяйки этой усадьбы, Катрин Мак-Коннехи?
- А ты сын того, кто привел сюда Катрин Мак-Коннехи, Конана
Мак-Лауда? - ответила женщина вопросом на вопрос.
Конан вздрогнул от неожиданности. Хотя, с другой стороны - чего уж
тут неожиданного? Его-то облик за эти годы не изменился...
Однако...
Показалось или нет, что в голосе женщины проскользнула легкая
насмешка? Наверное, показалось...
Должно быть, не насмешка это, а настороженность.
- Да, - ответил Конан, чтобы прекратить этот разговор.
- Значит, и я - да. Как же еще? - сказала женщина. - Войди в дом,
гость...
Имени своего она так и не назвала. И Конан не спросил его, да и сам
не назвался.
А лохматый бобтейл [бобтейл - древняя порода пастушеских собак,
распространенная в Англии и части Шотландии] остался сидеть у калитки
снаружи. Даже после того, как хозяйка и ее гость прошли во двор.
Сидел и посматривал на второго пришельца, который остался вблизи
основного тракта, держа лошадей в поводу.
Чем-то беспокоил его этот человек... Впрочем, он как будто не
собирался приближаться.
Переступив порог, Конан огляделся по сторонам.
Все внутри дома вроде бы оставалось прежним - таким, как видел он его
в последний раз... Таким, да не совсем таким.
Так же были развешаны по стенам связки целебных трав. Так же варилось
в огромном медном котле, поставленном на очаг, какое-то зелье - видимо,
тоже целебное, так как острый и пряный запах расходился от него.
Запах не пищи, а лекарства.
И даже котел был прежним - кованой меди, округло-конический, словно
шлем великана, с четырьмя ручками в виде витых колец... Стоп!
Блестел бок котла красноватым блеском - цветом того металла, из
которого он и был изготовлен. Лишь легкая паутина недавней гари покрывала
его.
Был он тщательно вычищен и отполирован. Возможно, уже не в первый
раз...
А Старая Катрин, Катрин-ведьма, Катрин Мак-Коннехи никогда не чистила
свой котел, опасаясь, что вместе с сажей уйдет из ее дома счастье. Сама не
чистила - и никому другому не позволила бы.
Значит, напрасны его надежды... Нет в живых Катрин.
Но, может быть, дочь расскажет о ее судьбе? Более того - уж не
передала ли свое искусство Катрин-ведьма дочери? Так, как Мастер Тартана
или Мастер Меча - сыну передает?
Конан перевел взгляд на женщину, молча стоящую рядом. Кажется,
действительно в глазах ее читается настороженность... Или все-таки
насмешка это?
- Как зовут тебя, почтеннейшая?
- Катрин, - коротко ответила она.
- Как мать... А меня - Конаном называют.
- Как отца... - загадочно произнесла женщина. - И меч у тебя, вижу,
отцовский - кривой, с рукоятью из кости... У нас таких не делают...
Конан запнулся на мгновение.
- Не будем о мече моем говорить, Катрин, дочь Катрин. Скажи - давно
ли умерла твоя мать?
- Моя мать? Давно. Много лет назад... - женщина замолкла, как бы не
договорив чего-то.
Повернувшись к котлу, она не спеша помешала варево длинным черпаком
на ручке, вырезанной из оленьего рога. И лишь затем вновь повернулась к
Конану.
- Но мою мать совсем по-другому звали, Мак-Лауд...
В правой руке женщина по-прежнему держала черпак. А длинные, до
кисти, рукава платья она потянула вверх, когда склонялась над очагом.
Запястья ее теперь были открыты. Кажется, неспроста. Похоже, нарочно
показала она руки.
И Конан увидел.
Он увидел на правой руке шрам - маленький, почти сошедший, но
неповторимой формы. Будто рваная, неправильных очертаний, четырехлучевая
звезда...
И была эта звезда словно выкрашена черным. Не густо - чуть заметно.
Как бок котла...
А на левом запястье никакой отметины не было.
Говорили в старину: убери невозможное - и то, что останется, будет
истиной. Даже если невероятным кажется оно - оставшееся.
26
- Ну, наконец-то догадался, - только теперь женщина открыто пустила
на свое лицо улыбку. - А я уж думала - не узнаешь... Думала - впрямую
подсказывать придется.
Нельзя сказать, что Конан был ошеломлен. Но он понимал, что должен
быть ошеломлен.
Потому что все увиденное полностью меняло ту картину мира, к которой
он уже успел привыкнуть. Полностью!
В не меньшей степени, чем изменилась она после того, как Рамирес,
первый Учитель Конана, открыл ему тайну Силы, тайну Бессмертия...
Тайну вечной борьбы Воинов Света и Воинов Тьмы...
И если что сдерживало изумление, - то это привычка. Привычка к
упорядоченному знанию, столь характерная для всех смертных.
Выходит, для бессмертных она тоже характерна... Даже для того из них,
кто дальше всех продвинулся по Пути...
- А где... - начал Конан. И вдруг остановил сам себя, прервавшись на
полуслове.
Катрин Мак-Коннехи кивнула, отвечая на незаданный вопрос:
- Нет. И на щиколотках - тоже нет. На животе, правда, еще кое-что
осталось - но я не буду этот шрам тебе показывать, с твоего позволения.
Ладно?
И помолчав, добавила:
- И котел я начала чистить уже много лет назад. С тех пор, как я
успела понять - не в саже счастье...
- Сними платок... - попросил Конан.
- Что, все еще сомневаешься? - Катрин с улыбкой потянулась к завязке
под подбородком, крепившей косынку на ее голове.
- Нет. Но все-таки сними.
И женщина развязала узел.
Волосы ее были цвета спелой пшеницы. Везде, кроме места над виском.
Там пшеничное поле пересекала белая прядь.
Из-за этой пряди, напоминавшей седину, Катрин и дали прозвище
"Старая". С детства ее Старой звали...
Не была это врожденная метка - из тех, что передаются по наследству,
от предков - к потомкам.
Тогда, действительно, седина эта могла бы и к дочери Катрин перейти -
родись у нее дочь...
Но ни у кого из Мак-Коннехи не было в роду таких меток.
Белая прядка появилась после раны в голову. Самый обычной, случайной
травмы - мало ли что бывает в беззаботном детстве!
А что касается прочих следов на теле Катрин - тут уж ни о какой
случайности речь идти не могла...
Было это так:
Вот как это было...
Девочке дали прозвище "Старая Катрин" из-за пряди бесцветных волос,
напоминающей седину.
Прозвище же "Ведьма" она получила совсем по другой причине.
С детства, еще до того, как на девчонок начинают заглядываться парни,
умела она лечить. И людей, и животных.
Непонятно, откуда взялось у нее это умение. Никто ее этому не учил...
Не было в Барха-Лох, деревушке клана Мак-Коннехи, ни ведьм, ни
знахарок. Тем не менее - лечила...
Травами. Наложением рук. Заговором, который никак не походил на
молитву...
Принимала роды, исцеляла раны. Умела снимать горячку, вызванную
гнилой водой. Переломы после ее лечения - срастались. Ягнята, маткам
которых она помогла разродиться, - росли без падежа.
Да еще - случалось это редко, но все-таки случалось - впадала Катрин
в странное оцепенение. Сидела, не замечая никого вокруг.
Обычно после этого она начинала произносить пророчества.
Наверное, именно по этой причине ни разу не загляделся на нее ни один
парень в то время, когда это обычно происходит. А уж потом - и подавно.
Девушки в Хайленде перестают считаться чьими-то сестрами и дочерьми и
начинают - женами и матерями - довольно рано.
В четырнадцать. Многие - в шестнадцать лет. Двадцатилетняя - без
малого старуха. Замуж такую никто не возьмет, разве что какой
вдовец-горемыка с полудюжиной собственных ребятишек, которым нянька нужна.
Тем же, чей возраст перевалил за тридцать лет, а мужа нет и не
предвидится...
О таких вообще не говорят, как о женщинах. Даже если кожа их свежа, а
тело - не дрябло.
По меркам хайлендской деревни, таких женщин, в общем-то, не должно
быть. А если есть - то, значит, лежит на них печать какой-то особой
неудачливости. Или уродства. Или беды.
Или - греха...
И это - еще одна из причин, по которым Катрин прозвали Ведьмой. Где
уж горцам различить причину и следствие. Не горазды они в таких
тонкостях...
А вообще-то для того, чтобы счесть ведьму достойной сожжения, не
требовалось многих причин.
Была ли эта магия белой или черной? Колебались люди, затрудняясь
ответить. Те, кому помогала Катрин своим целительством, - склонились к
первому ответу.
Но те, кому не смогла она помочь (а бывали ведь и такие)...
Впрочем, даже считавшие магию Катрин белой, не выступили бы в ее
защиту. Слишком хорошо знали они, что любое колдовство должно караться.
Даже если не приносит оно вреда никому, а пользу - приносит.
Говорили в старину: трем вещам нет предела - морской глубине,
человеческой глупости и глубине неблагодарности человеческой.
27
У всякого человека любое дело, за которое бы он ни взялся, идет
полосами. Полоса - светлая, полоса - темная. Полоса удач - полоса неудач.
Если кто не замечает этого, значит - либо дело его маловажное (как ни
поверни, все сносно), либо уж сам он такой невнимательный...
Вот и у Катрин, хотя мастерство ее только росло год от года, тоже
пошла полоса неудач.
Сначала мор напал на коров, да и овец прихватил, а отчасти - даже
лошадей. Без лошади же - не выжить в деревне.
Старалась Катрин, как могла. Но чуть ли не во всех дворах
одновременно захворал скот, и захворал тяжело.
Приходилось разрываться между всеми - и в результате не каждое
животное получало должную меру ухода и целебных настоек.
И многие из них околели.
А потом случилось еще худшее. Много худшее! Никогда прежде не бывало
такого...
Из пяти женщин, у которых подряд принимала роды Катрин - две умерли.
Наверное - и даже наверняка! - такой исход был связан с тем, что мор
многократно увеличил лежащее на женщинах бремя. До последних дней, иногда
- даже до последних часов ухаживали они за больной скотиной...
Но это умозаключение также требовало умения связывать причину и
следствие. А такой работы в Барха-Лох не любили.
И зароптал народ, бросая на колдунью косые взгляды.
Самое же плохое: незадолго до всех этих событий изрекла Катрин
очередное пророчество. И сама ведь знала она, что лучше бы ей промолчать,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг