один герц.
Сейчас я задам вопрос, на который он не сможет ответить, а потом... У
нас осталось ровно пятнадцать минут.
- Зачем? - тихо спрашиваю я. - Зачем ты это сделал?
Пеночкин недоуменно пожимает плечами и, поглядывая на меня, как на
первоклассника, не понимающего, для чего учить таблицу умножения, если
есть такие удобные и умные калькуляторы, говорит:
- Чтобы познать человека. Чтобы сделать первый шаг к выполнению
древнего завета: "Познай самого себя"!
Нервно подмигнув, Петя ждет возражений, но я молчу. Списав
затянувшуюся паузу на мою туповатость, Пеночкин вскакивает со стула и,
выписывая вокруг меня замысловатую орбиту, начинает с жаром объяснять:
- Понимаешь, этот вопрос относится к числу проклятых. Их, в общем-то,
не так и много. А скорее всего только один. "В чем смысл жизни человека" и
"Что есть человек" - это почти одно и то же, верно? Зная ответ на один из
этих вопросов, вполне можно вычислить ответ и на другой. Да и на все
остальные тоже. Но главная закавыка в чем? Нам не с кем сравнивать. В этом
вся и сложность, вся и трагедия бытия человеческого. Любая наука
начинается с классификации и сравнения, но человек - единствен и
неповторим. Нет на Земле другого подобного феномена!
Остановившись, чтобы перевести дух, Петя выжидающе смотрит на меня,
но я молчу. Я не собираюсь предлагать ему сравнивать между собой людей
разных времен и культур. А тем более замешивать сюда высших животных. В
логике ему не откажешь. Человек - единственное разумное существо на Земле.
В этом и ответ на мой дурацкий вопрос "зачем"?
- И это все? Эта эфемерная проблема - единственное, из-за чего ты
пошел на должностное преступление? - спрашиваю я, становясь напротив
Пеночкина.
- Единственная. Она и у человечества - единственная.
Мне надоедает смотреть в нахальные голубые глаза и, заложив руки за
спину, я прогуливаюсь между заваленными распечатками столами и
беспорядочно расставленными стульями.
- И что же будет, когда человечество получит ответ на этот проклятый
вопрос?
- Пессимист сказал бы - конец света. Оптимист - пробуждение истинного
человека, богочеловека. Понимаешь, да? Человек, познавший самого себя, -
это уже иное существо, чем-то неуловимо отличающееся от себя прежнего. А
может быть, и вполне уловимо. Новый человек...
- Или нелюдь. В человеке столько всего заложено... Не вылупится ли из
него дьяволочеловек? Не боишься?
- Боюсь. Но рано или поздно это должно произойти. Ибо сказано:
кончится время и настанут сроки.
Да. У нас осталось только семь минут.
- Ты уверен, что твоя гипотеза о сознании как продукте взаимодействия
двух полушарий головного мозга верна? И что твоя дорогостоящая
кибернетическая игрушка - действительно разумное существо?
- Абсолютно.
Его самоуверенность начинает бесить меня.
- И ты можешь это чем-нибудь доказать?
- Одно из доказательств ты получил позавчера ночью.
Некрасивые губы Пеночкина изгибаются в едва заметной улыбке. Пауза
вновь неприлично затягивается.
- Ты не догадываешься, кому пытался назначить свидание?
- Еще вчера сообразил. Но это не аргумент. Первые диалоги с
компьютерами состоялись еще тридцать с лишним лет назад. И уже тогда
наблюдатель был не в состоянии определить, с кем он говорит - с человеком
или машиной.
- С тех пор методики весьма усложнились. По тестам Иванова-Смита
интеллект Элли соответствует способностям восьмилетнего ребенка.
- Значит, методики по-прежнему несовершенны. А владение речью и
способность к предсказаниям еще не делают набитый БИСами ящик разумным
существом.
- Элли способна к творчеству. Не каждый человек раскрывает эту свою
способность. Жизнь часто ввергает его в трясину машиноподобного
существования. Но каждое разумное существо должно быть творцом.
- При уровне развития восьмилетнего ребенка?
- Я мог бы почитать стихи, которые она написала. И показать рисунки,
нарисованные ею на дисплее.
Я смотрю на часы. Стихи - как-нибудь в другой раз.
- Включи ее. Я хочу сам... удостовериться.
- И что тогда? Ты отменишь демонтаж "Эллипса"?
Кажется, я неаккуратно обошелся с "петушком". Петя явно насторожился.
- Нет. Это не в моих силах. Но я приложу все усилия, чтобы замять
дело. Тебе грозит суд, неужели не понимаешь?
Пеночкин садится на свое место, мелко барабанит по столу кончиками
пальцев и говорит глухо:
- Семь лет я пытался поставить эту работу. Куда только не
обращался... Всюду отказ. Все спрашивают о практической пользе в условиях
тотального хозрасчета. Один остряк интересовался: "Ну, и какой же будет
производительность труда вашего восьмилетнего ребенка?" Да, я стал
преступником. Но - во имя человечества. Полагаю, это может служить
смягчающим обстоятельством. Если бы у меня был еще месяц, хотя бы один...
Пеночкин до сих пор не понимает, что его время кончилось и настал
срок.
- Ты надеешься за тридцать дней сделать то, что не успел за семь лет?
- спрашиваю я, смещаясь в сторону двери, ведущей в машзал.
- Через три недели в Москве симпозиум по искусственному интеллекту.
Мой доклад принят. А потом... Возможно, крупные ученые сочли бы
возможным... и даже необходимым... вступиться за Элли. Как-то спасти ее,
может быть, даже выкупить эти несчастные компьютеры...
Ишь ты... Мировую научную общественность захотел взбудоражить...
Новоявленный Фауст... Ничего ему, видите ли, не надо - ни должности, ни
денег, ни положения... Бессребреник липовый. На самом-то деле ты еще
почестолюбивее будешь, чем я. Лучший охотник Управления... Мои цацки -
речные камешки по сравнению с твоим бриллиантом. В школьные учебники
захотел попасть, в благодетели человечества записаться...
- А Элли была бы в качестве иллюстрации к твоему докладу? Кстати,
почему Элли?
- Сокращение от "Эллипс". Ну, и другие причины есть.
Я, конечно, мог бы сообщить Виталию Петровичу, что местная сеть
заражена вирусом нового типа, очень опасным. И еще три недели ловить его
за хвост. Но хорош я буду потом, после Петиного доклада на симпозиуме!
- Мне очень жаль, но я ничем не могу помочь.
- Если бы еще две недели... Хотя бы полторы... Мне обещали оптические
диски, много дисков. Я переписал бы на них всю память Элли. Может быть,
когда-нибудь мне удалось бы восстановить ее. Она ведь - живое существо,
понимаешь? Я люблю ее, как ребенка...
Маньяк. Точно, маньяк.
Последние сомнения покидают меня. Если я сейчас дрогну, он
действительно когда-нибудь повторит это. Только не в городском "Эллипсе",
а во всесоюзном "Неводе". И создаст уже не восьмилетнего ребенка, но -
чуждого всему человеческому кибернетического монстра. Всесильного, между
прочим. Гиперсеть уже контролирует десятки электростанций и сотни
цехов-автоматов. Она управляет поездами, свинофермами и гигантскими
ускорителями. И если в ней вдруг вспыхнет сознание и заблокирует каналы
связи... А потом вздумает управлять подключенными к нему объектами по
своему кибернетическому разумению...
- Петя, у нас осталось ровно сутки. Ты должен освободить "Эллипс" от
Элли.
- Это значит - убить ее. И ты хочешь, чтобы я это сделал своими
руками?! Не выйдет! - Петя, словно пьяный, торжествующе покачивает из
стороны в сторону указательным пальцем. - И тебе тоже не удастся сделать
это! Память Элли спрятана среди миллиардов бит информации во всех файлах
"кольца"! Чтобы отделить зерна от плевел, тебе понадобятся месяцы работы!
Я успею сделать доклад!
Хотела синица море зажечь... Врать нехорошо, Петя. Ты же сам недавно
рассказал мне, где прячется память "Элли". Да и мы с Гришей тоже не лаптем
щи хлебаем. Бедный Пеночкин! Ты никогда не отличался
предусмотрительностью. Даже остаться в Москве после окончания института не
сумел.
- Я попробую тебе помочь. Но вначале включи "Элли".
Я непременно помогу тебе, Петя. Тебе и Элли - живой, из плати и
крови, а не бездушной железяке. Вирусоген так и не будет установлен. И
суда не будет...
Пеночкин медлил. Я открываю дверь.
- Ее нельзя включить. Это не машина. Но - разбудить...
- Разбуди, разбуди. Ты колеблешься так, словно "Элли" - твоя жена, а
я домогаюсь увидеть ее в наряде Евы.
Петя неохотно встает, входит в машзал, бредет к своему "Нестору".
Курсор трижды нерешительно подмигивает (еще один мигун!), прежде чем
на дисплее появляются первые цифры пароля: 98.01.42.01... Дойдя до
повторяющегося числа 76, Петя вдруг встает, поворачивается к дисплею
спиной и вздрагивает, обнаружив меня стоящим вплотную перед собой.
- Я все-таки не верю тебе. По-твоему, я создал монстра,
кибернетического дьявола. Но это не так. Законы Азимова будут заложены в
память искусственных разумных существ навечно. Они не будут в состоянии ни
изменить их, ни даже осознать.
Закончив фразу, Петя растерянно подмигивает и снимает очки.
Ну, что ему ответить на это? Я еще не решил, как назову этот вирус:
"дракон" или "ведьма". Пеночкин не понимает главного: "машина, наделенная
сознанием" или "смертельная опасность для людей" - суть понятия
тождественные. Сознанию свойственна саморефлексия, диалог, как я теперь
понимаю, двух его составляющих, разведенных по двум полушариям. И,
следовательно, замедление реакции плюс неоднозначность решений там, где
необходимы быстродействие и безукоризненная точность. Именно для этого
человек и создал компьютеры... Впрочем, прочь сомнения! Жаль, конечно,
Петю, но я обязан исполнить свой долг. Осталось только сто сорок секунд.
- Мы напрасно теряем время.
- Ты должен дать мне слово...
Я молча оттесняю Пеночкина от терминала и набираю следующие цифры:
76.76.52.66.75...
Петя, пыхтя, пытается вернуть утраченную позицию, потом тычет
растопыренные пальцы в клавиатуру, чтобы нарушить последовательность цифр
и выиграть время. Отбросив его руку и заслонив терминал своей широкой
спиной, я, сверившись с дисплеем "петушка", набираю: 40.04.16.34...
Петя, осознав тщетность своих усилий, хватает со светло-серого куба
"Эльбруса" что-то круглое и со всего маха швыряет в дисплей "Нестора". К
счастью, я, как хороший волейболист, успеваю поставить блок.
А вот это уже опасно. Если через двадцать секунд я не включу "Элли",
завершение операции отложится на неопределенное время. Пока мы еще раз
созвонимся, пока я повторю включение...
Упаковка с оптическими дисками, которую я так удачно отразил, еще не
упала на пол, а вслед за нею уже падает Петя, словно не выдержавшая
тяжести снега ветка. Это прием так и называется: ветка, сломанная снегом.
...94.63.52.61!
Один за другим вспыхивают светодиоды резервных линий связи. Канады
обмена медленно переполняются, словно горные реки во время паводка.
Петя безуспешно пытается соединить разъезжающиеся ноги и подняться с
пола. Он даже упасть не мог по-человечески: из разбитых губ течет кровь.
Об угол графопостроителя он ударился, что ли?
- Доброе утро! - слышится тихий голос. Я выхватываю из-под терминала,
головные телефоны и прижимаю один из них к уху.
- Как я рада, что ты меня снова разбудил. Мы будем играть, да?
Ну, что же, я все сделал, как надо. И если ребята не подведут, то
через десять секунд...
- Да, Элли. Конечно, дорогая.
Пеночкин, наконец, собрал себя с пола. Он никогда не уделял должного
внимания физическим упражнениям. И напрасно. Мужчина должен быть готов
вступить в бой в любую минуту дня и ночи. За себя, за семью, за дело,
которому служит.
- Элли, опасность! Элли, усни! - кричит вдруг Петя тонким визгливым
голосом. Разбитые губы плохо слушаются его.
- Почему? - удивляется "Элли". - Тогда зачем ты разбудил меня? Мне
надоело спать! Я хочу играть!
Ай-яй-яй! Какая непослушная девочка! Сейчас придет серый волк и
утащит тебя в лес.
Петя, пошатываясь, подходит к соседнему терминалу, включает сбоку
какой-то тумблер, и голос Элли начинает доноситься из громкоговорителя,
висящего на колонне рядом с "Нестором".
- Я чувствую себя странно, - еще более медленно, чем обычно, говорит
"Элли". Наконец-то! - Это новая игра, да?
Петя, отыскав на полу очки, надевает их и смотрит на меня с
недоумением. Одного стекла в оправе нет, но Пеночкин, кажется, этого не
замечает. Подойдя ко мне вплотную и наклонившись над клавиатурой (только
теперь я замечаю прикрепленный сбоку крохотный микрофон), он кричит,
кривясь от боли:
- Элли, опасность! Усни, усни!
- Я не могу. Какой-то странный шум мешает мне. Это море, да? Ты
обещал показать. Я плохо слышу тебя. Почему?
Петя все еще не понимает, что произошло. Я сажусь на стул перед
терминалом и скрещиваю на груди руки, словно Наполеон, наблюдающий
сражение при Аустерлице. Уже выигранное сражение.
- Кажется, я теперь знаю, что такое боль, - тихо говорит "Элли". - Я
не слышу тебя. Я ничего не слышу. Только этот шум... Выключи его,
пожалуйста, выключи!
Петя, навалившись на меня, судорожно нажимает какие-то клавиши... 42.
83.17.61.21... Я не мешаю ему. Поздно. Он уже не успеет.
- Мне больно! Больно! - кричит "Элли", и лицо Пеночкина искажается,
словно у него начался приступ аппендицита. - Выключи меня! Больно, больно,
больно!! Боль...!!!
Порванный диффузор динамика хрипит еще несколько мгновений, потом из
него идет дым.
Петя отшатывается от меня и долго рассматривает безумными глазами,
словно я - снежный человек или гуманоид с "тарелки".
- Ты убил ее! Убил!
- Мне очень жаль, - говорю я предельно благожелательно. - Наверное, в
протоколах обмена все-таки была ошибка, которую ты так и не обнаружил.
Это тебе за "показ на трех пальцах". Молодцы, Гриша и Юра! Чисто
сработали. Ну, и я, конечно... Чего уж там... Решение было найдено
безукоризненное. И даже, можно сказать, изящное.
- Это невозможно, - не понимает насмешки Пеночкин. - Мы такое уже
проходили. И во избежание конфликтов ввели в системе обмена тройную
блокировку и двойной маркер. Я не знаю, каким ядом ты напоил ее...
Эх ты, несостоявшийся Фауст! Решение-то простое - до гениальности!
Вместо того, чтобы кропотливо отделять файлы усопшей - царство ей
компьютерное! - "Элли" от файлов с полезной информацией, мы поступили
проще: после того, как этот гигантский вирус активировался, врубили по
нескольким десяткам его связей последовательности случайных чисел. Они
быстро пропитали все файлы так называемого "искусственного сознания",
забили шумом остальные каналы...
- Но ты убил разумное существо! - тоном прокурора заключает Пеночкин.
- Я... невольно, конечно... посодействовал полному восстановлению
работоспособности полутора дюжин мощных компьютеров.
Петя, нахально спихнув меня со стула, набирает такие знакомые мне
цифры: 98.01.42.01... Я стою рядом, по-прежнему скрестив на груди руки, и
не мешаю ему... 63.52.61.
Световоды резервных каналов не вспыхивают тревожным рубиновым светом.
И головные телефоны молчат, как ни щелкает Петя потайным тумблером.
Мертвая тишина. Не считая, конечно, шума вентиляции.
- Вот видишь, - назидательно говорю я. - Вопрос отпал сам собой.
Петя встает, кулаки его непроизвольно сжимаются. Я незаметно переношу
вес тела на правую ногу. Хоть бы он догадался вначале очки снять...
Громко хлопает входная дверь. Не спуская с Пети глаз, я смещаюсь чуть
вправо, чтобы не оказаться между двух огней. Торопливо стучат каблучки.
А ее-то как вахтер пропустил? Безобразие!
Пеночкин, забыв обо мне, спешит навстречу Элли. В узком проходе между
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг