нажал на спуск, а он вскрикнул, словно обжегся и медленно двинулся по
направлению к пирамиде. Я видел, как напряжено его тело, как он боится
идти, как подгибаются ноги, а пугало, что зажато в руке, пляшет, будто
живое. Не дойдя нескольких метров, он остановился и закрыл пистолетом
лицо. Потом повернулся резко и, видно, хотел побежать, но вдруг упал, и
даже я на таком расстоянии увидел, как на выцветшей ткани комбинезона
распускается красный цветок.
Вот так я сэкономил на пуле - знать бы, за чей счет. Я мысленно
перетасовал карты, благо их оставалось четыре. Три короля и дама. Жогин -
возможно, но вряд ли. Жогин прост, хоть и считает себя хитрецом. Скорее уж
Алапаев. Или Яшин. Или Родионова. Кто из них остался на "Ласточке" - Яшин
или она? Или сбежали вместе, а "Ласточку" взорвали потом?
Мертвый Григорьев враскорячку лежал на песке. Я, выжидая, замер, но
кроме стаи песчаников, подкрадывающихся к лежащему телу, никакого движения
не замечал. Так я прождал с полчаса, испытывая противника на терпение.
Потом не выдержал и пополз. Голова была на удивление ясной. Рука не
дрожала. А засохшую корку крови, как маска стягивающую лицо, я успел
отчистить песком, смачивая его слюной.
Я полз и думал о Родионовой. На "Ласточке" мы прожили с ней десять
дней, до этого она жила с Зайцевым, пока его не убили. Изменяла она мне
редко, один раз я заставил ее ночевать с Жогиным, чтобы узнать про
Козлова. Если Яшин ее убил - жаль. До ближайшей женщины - десять недель
полета.
Чем ближе я подбирался к бархану, тем труднее становилось ползти.
Дело было не в страхе. И реакция на гибель Григорьева здесь была ни при
чем. Песок оставался прежним, его волны и пестрые гребни привычно
врезались в кожу. Мозг привычно гасил болевые удары и отсчитывал метры
пути. Пожалуй, воздух стал вязче - признак наступившего вечера. Или
все-таки помноженный на усталость страх?
До бархана оставалось немного. Между мной и волнистым склоном, круто
поднимавшимся вверх, проходила гряда холмов - невысоких, каждый размером с
согнутого в поясе человека. Правее, в нескольких метрах, как рваная дыра в
полотне, темнело тело Григорьева.
Я взял правее. Пусть потеряю во времени, зато можно ползти, укрываясь
за песчаной косой, подковой изгибающейся к востоку. Глядишь, и где-нибудь
отыщется место, откуда можно будет выстрелить первому.
Скоро мне повезло - в спекшейся корке, покрывавшей ребро косы, я
обнаружил трещину. В узком треугольном просвете, который расширялся на
выходе, виднелась вывернутая рука Григорьева с увязшей в песке ладонью. А
рядом, ближе ко мне, лежал пластиковый цилиндр размером с человеческий
палец.
"Третий. - Я хотел облизать губы, позабыв про кольцо респиратора, и
почувствовал горечь резины. - Значит, третий был у Григорьева. Так".
Оторвав взгляд от лежащего на песке предмета, я попытался рассмотреть
то, что находилось вдали. Видимость была - хуже некуда. Красноватая глыба
бархана еще просматривалась на вечереющем небе, но неясное пятно у
подножья из-за расстояния и узости щели все время меняло форму, и глаз
уставал смотреть. Можно было расширить щель, но получать пулю в лоб из-за
собственного нетерпения не хотелось.
Выручила меня луна. Бледный призрачный круг, срезанный песчаными
ножницами, возник всего на мгновенье. И в пролившемся лунном свете...
Я сжал виски и плотно закрыл глаза. Потом открыл. Луны не было.
Ничего не было. Был отсвет на песчаной стене. Или игра теней. Или морок
усталости, породивший навязчивый образ. В пролившемся лунном свете я
увидел лицо Родионовой. Живое. Губы полуоткрыты. Волосы рассыпаны по
плечам. Глаза... Такие я видел ночами, когда она была со мной рядом.
- Нет, - сказал я себе, поднимаясь.
- Это игра теней. - Воля сопротивлялась смерти.
- Не верю, - я встал во весь рост и пошел, не ощущая тела. Ноги не
слушались. О смерти я больше не думал. Глаза смотрели вперед на смутную
глыбу бархана. Под ногу что-то попало. Ребристый след от подошвы пролег по
мертвой ладони. Я даже не оглянулся.
Это была она. Ее обнаженное тело лежало вывалянное в песке. Голова
откинулась в сторону, а в руке, в разжавшихся пальцах, я увидел жогинский
пистолет.
Я остановился, как вкопанный. Между ней и стеной песка в складках
помятой одежды, обвивавших тело, как пелена, стоял капитан Зайцев и в упор
смотрел на меня.
- Палец! - он выставил перед собой руку. На изуродованной ладони в
пустоте между пальцами темнели бурые запекшиеся рубцы.
Ни слова не говоря, я достал из-за пояса пластиковый цилиндр и
бросил. Сейчас я позавидовал мертвым. Они не видели Лазаря.
- Палец! - громко повторил воскресший.
Я бросил ему второй, тот, что отобрал у Козлова. Он наклонился и
взял. Тело его перегнулось и лицо налилось кровью. Я мог бы выстрелить,
мог изрешетить его пулями, мстя за собственную неудачу. Но только поднял
пистолет и сразу же его опустил. Сзади за спиной Зайцева рядом со
спасательным шлюпом - малым подобием "Ласточки" - темнел злополучный
контейнер. Пустой, никому не нужный.
Дура! Жадная дура! Чтобы распечатать контейнер, она приложила не
палец - пальца ей показалось мало! Она приложило все тело, приволокла с
орбиты и приложила. Не побрезговала, подлая тварь. И кому в результате
досталось бессмертие? Тебе, мертвая кукла с вытаращенными от страха
глазами? Мне, дураку, который тебе поверил? Трупу! Мертвому капитану
Зайцеву, оживленному энергией воскрешения! И стреляй в него, не стреляй,
смерть ему уже не страшна.
Зайцев возился с рукой, приращивая к ладони пальцы. Я повернулся и
медленно пошел на восток. Было тихо. Скрипел песок. Я шел по нему,
спотыкаясь, потому что не было света.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг