жил опять в тех мгновениях - всамделишних, заговоренных до дыр; снова
расстегивал ремни и волочил бездыханное тело гвардии майора Потапчука -
бегом, самолично (царствие небесное разгильдяю Манько) - прочь от
яростного костра, не ведая, что мгновение спустя его, подшибленного
осколком, накроет шквал огня и керосина...
Лишь доведя рассказ до печального вздоха (схоронив еще десяток
спасателей) Рытин повернулся к Жанне.
Поезд стоял в чистом поле, а девушка плакала - нет, не жалобливыми
ручьями, а хрупким обещанием слез - готовых сорваться дрожащим блеском...
Рытин почувствовал себя босиком на скользкой проволоке...
- Извините, - уже другим, севшим голосом попросил он. - Как ваша
фамилия?
Проволока оборвалась, потому что ответ сразу обвалил на него труп
отредактированного Манько, мифическую медаль, ставшую вдруг размером с
канализационный люк, его ужимки и что самое страшное, неудобное, как мышь
за пазухой, как горящая шапка, как пушок на...
Костяная фигурка, прикованная к связке ключей, зашевелилась и,
царапаясь, поползла по животу его пиджака - норовя высунуться, прокричать
Жанне что Рытин - пусть и спаситель, но случайный, а на самом деле -
вор...
Рытин испуганно сгреб карман пятерней. Чертенок и не думал
шевелиться. Шевелилось нечто другое - окатывающее Рытина жаркой краской и
увесистой дробью в висках...
- Он... Он там лежит? - ломко кивнул Сергей за двери.
- Да. Можете взглянуть.
- Неудобно, - сглотнул слюну, - спит, а я буду разглядывать...
- Он не спит, - Жанна с неясной тревогой обернулась, и доверительно
понизила тон: - Он ВООБЩЕ не спит.
- Как, совсем?!
- Была неудачная операция... С тех пор - ни минутки.
Рытин почуял, как по спине холодно поползли знакомые черви. Жанна
смотрела хирургическим взглядом, а в воздухе остывали угли эпопеи - грозя
сжечь кожу его щек... Рытин наконец решился - раздвинув гильотинные
створы, шагнул в секцию. Фарфоровый свет мигом отуманил запахами лазарета:
кисловатым теплом, лекарствами, покойным дыханием больного... Он
действительно не спал - глаза, замутненные прошлой болью, вяло блуждали по
зеленой обивке, а гладкая, безволосая рука все время поправляла невидимый
галстук.
- Не бойтесь, - послышалось сзади. - Он сейчас не воспринимает.
Рытин, не в силах оторваться, разглядывал лицо - исхудалое, обтянутое
блестящей, израненной кожей, и не знай он, что перед ним тот самый
Потапчук - никогда бы не посмел заподозрить в калеке бывшего
красавца-капитана.
Влажный взгляд пару раз скользнул по Рытину и продолжил осмотр.
- Да уж... - тяжело сорвалось у Сергея.
- Иногда он приходит в себя, - словно оправдываясь, сообщила Жанна. -
Глаза осмысленные, но говорит с трудом, иногда даже смеется.
- Позвоночник? - спросил Рытин, выпятившись в коридор.
- Не только... - Жанна неопределенно коснулась головы и рассказала
подробнее - о том, что у него есть пенсия и сиделка, товарищи не забывают,
а вот жена бросила сразу - ну бог ей судья, стервой была и осталась...
Сейчас направляются в реабилитационный центр, есть такой на юге - в тихом,
хорошем месте. С транспортом просто мука - его бы самолетом... Но на
вокзале обещали встретить, она лишь вызвалась сопровождать и сдать с рук
на руки. Да, а Рытина она искала, даже написала письмо, но оно вернулось -
видимо переменился адрес. Хорошо бы знать нынешний...
- Да, да... - бормотал Рытин, шаря пуговицу на вороте. - Конечно
оставлю... Не сейчас... Утром... Извините, пойду...
Тронулся по шаткой дорожке, но словно опомнившись, завернул в купе и
сунул заранее освобожденного дьяволенка прямо в лаковую клешню - на
мгновение прервав неутомимый поиск...
4
Рытин вынырнул из густого беспамятства в серый неуют простыней и
леденяще-безмолвную пустоту. От такого просыпаешься с сердцем в горле -
осознав причину толчка и холостого вращения колес; съежившись, вдавившись
в стенку в ожидании беспощадного, жадного как глоток удара...
Рытин подскочил и опершись ну руку, замер. Поезд не двигался. За
окном было черно, лишь горизонт в сторону следования светился просыпанными
огнями какого-то селения. В трюме угрюмо зарычал волосатый. Бой с чертями
продолжался. Рытин перевел дух и подсветил часы. Было без четверти три.
Поезд, видимо, остановился только что; Рытин мог поклясться - тугое
резиновое чувство, завершившее его падение во сне, было подарком
реальности. А реальность была незатейливой - они стояли, наверняка
пропуская какой-нибудь опаздывающий, особой важности состав. Подобных
стоянок доныне было уже две, и Рытин тоскливо ощутил никчемность своего
пассажирского, путавшегося под колесами литерных титанов. Он кисло
улыбнулся недавнему ужасу и спустился вниз. Волосатый храпел спиной вверх
- разглядывая его шелковистую стерню, Рытин вдруг вспомнил, что у Рытина
(?????) напрочь отсутствует растительность. Точнее, на восковой голове
темнел ухоженный полубокс, но ни бровей, ни ресниц Рытин вспомнить не
смог. Так стрижет пламя.
В коридоре оконный ряд темнел как покадрово засвеченная фотопленка.
Рассеяно поморгав своему взлохмаченному призраку, зеркально бредущему
обочь, Рытин вышел в тамбур. Тамошние стекла не отражали - лишь светились
бородавками запотелости. Пробирала свежесть. Норовя извести уголек,
потрескивала сигарета. А Рытина изводил похмельный стыд. Стыд за прошлые
застольные подвиги. Стыд за присутствие в былых студенческих кампаниях,
где он таился как имплантант под кожей и терпеливо ожидал своего часа.
Именно тогда Рытин, подловил дыру в разговоре, вываливал
окровавленный фарш Потапчука и ловил, хапал разлитую, с неловко давимой
икотой тишину, сгребал взгляды девочек, разинутые липко и жадно - как у
росянок, упивался желваками на кирпичных от хмеля скулах товарищей...
Это была игра - одни завидовали успеху, другие - ведь поклонялись не
ему, но жесту, действу, с определенной верой, что они-де поступили бы куда
эффектней - хоть бери да снимай клип с тугими дынями бицепсов и бряком
цепей...
А поутру он видел себя - сухого паренька в пыльной робе, летное поле,
чуял спазм в сердце от слияния собственных нервов с нервами летчика и
обреченных в городе. Слышал тающее эхо безрассудства, толкнувшее на
поступок, о котором он ныне мог только мечтать. Казалось - жил-то он всего
несколько смертельно красивых мгновений в плохо придуманном мире, и зная,
что сам давно уже стал таким же придуманным, блеклым, лихорадочно цеплялся
за воспоминания - догорающие как "МИГ" в пыльной степи.
Потапчук не шел из сознания... Неужели судьба, стечение обстоятельств
- за одно мгновение подвига - отнимает здоровье, калечит и ничего не дает
взамен?
Рытина пробирала дрожь...
Догорала сигарета - горячий дымок взлетал6 попадал в гофрированное
пространство и успокаивался в невесомых слоях. Рытин давно уже чувствовал
дрожь, но только сейчас сообразил: трепетал вагон и все заключенное в нем
пространство. Движения не было - вагон стоял, но исходил ознобом - будто
забытый в снегах часовой...
Рытин согнал росу со стекла. Холодная темень бугрилась силуэтами
деревьев, смутным перепадом неба и земли, горизонт дрожал все тем же
песком огней... Выделялся лишь пунктир от окон, и в одном таком
засвеченном прямоугольнике Сергей разглядел рельсы. Собираясь отойти,
замер от странного несоответствия - рельсы проходили не параллельно, а под
углом почти вы сорок пять градусов. "Ветка... - сонно отметил он, - Ветка
от основного пути... Так круто?" Рытин зевнул и вышел в коридор.
Одинаковые двери, лишь посередине одна, приоткрытая и - вибрация, чуть не
в унисон с сердцем. "Холодно..." - поежился он и сутулясь, побрел к своей
ячейке.
Желая немедленно выспаться, ухнул на лежак и страстно, до цветных
миражей зажмурил веки.
Радужные шары испуганно шарахнулись в стороны - глаза были закрыты, и
тем не менее он продолжал жадно разглядывать неправильные рельсы. И тут
Рытин до конца осмыслил...
Это рельсы...
Они не отщеплялись от основной колеи...
Они выбегали из-под вагона - предыдущего, словом... Эти рельсы были
родной колеей состава, теперь почему-то отторгнутые, стремящиеся почти
поперек...
ПОЕЗД ВИСЕЛ НАД НИМИ!!!
Рытин очутился на карачках, боднул окно, прошептал: "Быть не
может..." Привыкшие к темноте глаза различили по очертаниям рельефа,
насыпи - состав замер в падении, окаменел в прыжке...
- У-... - замогильно донеслось снизу...
Дальше с Рытиным случилось короткое помешательство.
Он вдруг обнаружил себя стоящим в тамбуре - в плаще поверх майки.
Правая рука настырно дергала боковую дверь, а левая сжимала тяжелую
авоську, хотя садился он с "дипломатом"... Потом он попробовал вторую
дверь, потом... Третья неожиданно сразу открылась и его обдало стужей
переходника. Рытин плюнул в него как в предателя, а потом туда же швырнул
авоську... В голове царил страшный раскол - разумная половина отказывалась
понимать и гнала в постель, вторая - родная, как желудок, пищеварение и
сама жизнь - уверенно двигала мышцами - ради спасения, пока не поздно...
Потом рванул к проводнице и, минуя середину, споткнулся. Он вспомнил о
Жанне... Застегнув под горло плащ, отогнал дверь и увидел...
Потапчук не спал.
Он был мертв. Руки - увядшие, с чахлой тканью мускулов были вдавлены
в простыню, сам Потапчук лежал выгнутым - словно его сняли с
гимнастических брусьев - замершего в предсмертном висе. Шею пронзили синие
молнии, на покривевшей глотке, будто на кол одетый, дыбился подбородок -
мучительным уступом на запрокинутой голове...
Жанна тихонько посапывала, приоткрыв пухлые детские губы.
Рытин потянулся - разбудить, как вдруг...
Он увидел глаза Потапчука. Их словно подменили - не было в них
слабоумной циркуляции зрачков - они жестко смотрели на Рытина. И чем
глубже Рытин провалился в них, тем больше - как бы слой за слоем -
становилось понятным происходящее: и замерший над рельсами состав, и
мандраж вагона, и расплескавшееся в гранитном напряжении тело Потапчука...
Глаза инвалида жили - они бились в едва заметном спазме и от них, как
от пляшущих поплавков, исходила мелкая, все охватная дрожь. Рытин гнулся
все ниже и ниже, влекомый неодолимой мощью, быть может, родственной той
силе - погнавшей его с земли к горящему самолету.
Рытин уже видел звенящую жилку на виске и его вдруг поразила мысль -
оборвись эта ниточка и поезд покатится под откос... Левая кисть Потапчука
выстрелила из-под простыни и жадно стиснула его запястье. Рытин не
закричал - едва родившись, крик самозахлебнулся, переполнив его своим
взрывом до вздыбленности волос - он лишь захрипел - сердце забило легкие
мокрым тромбом...
Он оцепенел... А правая рука Потапчука уже разгибала его серые пальцы
и Рытин под напором молящей ярости глаз поддался и увидел на своей ладони
брелок - ехидный, покрытый мокрой пленкой. Рытина словно током пробрало -
он растворился в вибрации, просел под тяжестью, словно поезд стал его
костюмом - тяжко свинцовым и устоять теперь под этим гнетом стало для него
вопросом жизни и смерти.
А Потапчук отходил - глаза наполнялись мутью, руки вздрагивали как
подраненные птицы... И словно решившись на еще до конца не осознанное - но
самое главное в этой судорожной схватке - Рытин крепко обнял костяную
фигурку и выдернул кулак из слабеющих пальцев...
5
И услышал собственный голос:
- Конечно оставлю... Не сейчас... Утром... Извините, пойду...
Но не сделав и двух шагов, замер.
"Нужно вернуть дьяволенка. Я вор и... Что же это... - тоскливо
осеклось в груди. - Что же это со мной происходит?"
Плащ исчез. Появился костюм, полотенце, а в затылок смотрела Жанна -
точно так она смотрела за несколько часов до рокового пробуждения. И слова
он сейчас произнес те же...
"Быть не может..." - похолодел Рытин и боязно обернувшись, шагнул в
купе. Увидел все те же бессмысленные глаза, блуждающие пальце, а в своей
ладони - заранее приготовленный талисман, и протянул он его чтобы вернуть
похищенную в свое время вещь...
"Стоп, - сдержался Рытин. - Сейчас ты отдашь чертенка, а после,
ночью, встанешь и примешь его обратно. Чтобы снова вернуть?" Получалась
какая-то карусель. Нащупал часы. До момента, когда он проснется и пойдет
покурить, остается три часа с мелочью. Или этого не случится? Привиделась
ли ему картина - сейчас, в конце разговора - в одно короткое мгновение
покрыв слякотью его белье?
По коридору он брел целую вечность. Остановился - над головой
часто-часто моргала лампочка. Рытин как завороженный наблюдал ее агонию...
В своем купе он грузно осел на откидное сидение и попытался
расслабиться. От смутной тяжести гудел позвоночник. Назойливо рябило в
глазах от упрямой, так и не перегоревшей нити... Согласиться с тем, что
катастрофа ему не привиделась, Рытин не мог - легче было лишиться
собственной руки. Но в то же время признать случившийся временный повтор
он не мог по причине нынешнего мозгового бессилия. Тем не менее среди
отупевшего, размякшего сознания встречались кое-где островки твердой
отстраненной мысли. По этим опорам - словно мост, выстраивалась логика
событий.
Только что он повторил собственные, предшествующие катастрофе
действия, лишь с единственной разницей - талисмана он не вернул, а оставил
себе. И готов был поклясться, что через три часа поезд сойдет с рельсов, а
Потапчук силой необъяснимого будет держать его на весу - так, как,
возможно, он сумел выйти из пике над самым городом тем далеким пыльным
летом. И не имея доказательств, Рытин верил во всю эту чертовщину, потому
что в кулаке грелся костяной болванчик и еще... Словно он стал с
Потапчуком единым организмом, с общими нервами и гибельной нагрузкой на
сердце, мозг, и не было уже понятия "сопереживание" а было другое,
беспокойное - "содействие". Содействие в мучительной попытке спасти поезд.
Рытин поднес кулак к глазам. Талисман словно врос в его кожу, стал
безмолвным сотоварищем, корнем его веры, и словно индикатор, подсказывал:
опасность дамокловым мечом продолжала висеть над ним, над поездом. Он ясно
осознавал, что в силах разжать ладонь и выпустить дьяволенка, но он не мог
этого сделать - все его существо, скованное предчувствием беды, восставало
против...
Что там случилось с рельсами - был ли впереди разрыв, постороннее
тело, или случись что-либо с вагонами... Следовало остановить поезд перед
точкой катастрофы, лишить его скорости, и уж если суждено ему сойти с
колеи, то на малом ходу, с минимумом потерь...
Рытин сидел долго - успокаивался, открещивался от навязчивого желания
разбудить попутчика и как на духу посвятить в фатальный расклад. Потом он
встал и пошел к проводнице. Щель служебной ячейки светилась и сквозь ее
Рытин увидел клетчатое одеяло, накинутое поверх униформы. Рытин потянулся
и подергал за рукав.
- Станция?! - проводница взвилась, но увидев Рытина, почему-то сразу
обмякла, плотно уселась и прихорашивая слежалые кудри, принялась
разглядывать гостя.
- Станция? Нет-нет... У меня к вам дело. Понимаете... - Рытин
замялся. Ему до жути захотелось присесть - утомление вихрем гуляло в
мускулах.
- Нету у меня казенки. Вышла вся... - неожиданно буркнула проводница
и резинки ее морщинок оттянул подбородок - клюнув раз, второй, округлив
межгубье... Больше она не сдерживалась - зевок захлестнул как пробоина в
подлодке. Рытин пошатываясь, дико таращился на выпачканный в помаде
бублик.
- Вы меня неправильно поняли... - тут он не выдержал и почти рухнул
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг