видно было гребцов, укрытых щитами, что плотно прижались один к другому
вдоль бортов. И запах мчался к берегу, опережая ход драккара, тяжелый
запах смолы, пота и крови, загустевшей в пазах боевого корабля. И слышен
был уже размеренный, слаженный крик: "Хей-я! Хей-я!", когда взметались и
падали тяжкие весла.
А на носу, возвышаясь над вороньей головой, стоял человек в рогатом
шлеме и светлые космы, выбиваясь из-под кожи и железа, развевались на
ветру. Одной рукой держался он за воронье темя, другой опирался на
обнаженный меч. И не блестела сталь под лучами солнца.
- Хей-я! Хей-я! Хей-я!
Удо фон Роецки очнулся. По ладони, свободной от жезла, текла кровь:
не сознавая себя, впился он ногтями в руку. Вот, Удо, смотри: уже заводят
катер, чтобы идти навстречу драккару. Он приближается, вымечтанный тобой.
На тебе - куртка, подобная безрукавкам викингов, черно-багровая с золотом,
как повествуют саги об одеянии Мунира, вестника асов, и золотой жезл в
твоей руке, знак службы Мунира. Иди же в катер, Удо! Сделал свое дело
водоносок Бухенвальд. Завтра начнет исполнять долг червь Бруннер. А ныне -
твой день. Иди и заставь простодушных героев поверить, что им воистину
выпала честь живыми вступить в чертоги асов!
Удо фон Роецки медленно двинулся к катеру. Ему было легко идти по
осклизлым камням, и он не оступался. Ведь рядом с ним, поддерживая, шел
Огнебородый и смеялся, сотрясая нечто в правой ладони. И знал Роецки, что
увидит он, когда распахнет викинг пальцы.
Кость со знаком.
И будет этот знак - _Н_о_р_н_.
С_у_д_ь_б_а_!
7
Правду говорил Глум, но не всю правду; малодушный, остался он во
мраке, не вступил за кровавый порог, оттого не увидел воочию Валгаллу. Мы
же - узрели, и первым я, ибо стоял на носовой палубе у клюва Мунира, чье
имя имел драккар. Фиорд открылся нам; лицо его обычным было, от лиц иных
фиордов отличалось, как различаются лица людей, не более. Близок был край
земного круга и умерили гребцы размах: ведь прежде чем ступить, разумно
увидеть.
Истинно: Валгалла открылась нам. Вдали высился Золотой Чертог, сияя
узорами, вьющимися вдоль стен: медведи и волки, кракены и вороны сплелись
в вечной схватке, и окна чертога сияли, залитые твердой водой. Ларцу из
южных земель подобен был Дом Асов; рядом тусклым казался горд, ансов
обитель, хотя в стране смертных не всякий ярл имел дома, равные красотой и
размером. Сказал Хальфдан Голая Грудь, что греб один парой весел, не прося
подмоги: "Поистине, дом ярла - хижина перед жилищами ансов; не ярлы ли
прислуживают богам?" И ответил Бьярни Хоконсон: "Половинна правда твоя.
Голая Грудь; подобны ярлам прислужники богов, но не ярлы. Героев же место
в чертоге; подле асов кормятся, там же и спят. Всякому известно!". И
промолчал Хальфдан, потому что истину сказал сын Хокона.
И еще увидел я: страж-башня царит над гордом, но необычен ее облик;
сияет она под солнцем, как гладкое железо, сложена же из тонких бревен.
Под силу ли людям такое? Нет, лишь бессмертным доступно. И стояли боги на
берегу толпою, глядя на нас, и был их вид, как вид смертных, лишь одежды
отличались. От берега же к драккару плыла ладья и песню пела на ходу,
подобную грохоту камней в миг обвала; шла ладья без паруса и весел, дыша
дымом, и прыгали руки солнца по бортам, отскакивая в глаза. Да! - стальная
ладья плыла к нам, и невиданным дивом было такое для людей фиордов; даже
саги не поминают подобное, а кто, как не скальды, знают о необычном все,
если случалось оно в круге земном? Хальфдан сказал: "Всегда жалел, что
страха не знаю; быть может, ныне устрашусь?". И ответил Бьярни Хоконсон:
"Не проси страха, берсерк; кто знает - на добро или зло послана Могучими
стальная ладья?" И молчали викинги, подняв весла, пока не приблизилась
ладья к нам.
Мунир, вестник асов, стоял на палубе, приняв облик смертного; клюв
сбросив и черные перья, накинул на плечи куртку багряно-черную, свежей
кожей пахнущую. Еще раз скажу: доступно ли смертным, хоть и умельцу из
умельцев, подобное? Ведь окрась кожу, пахнуть свежатиной не станет; запах
сохрани, багряной не будет. Всем известно! И сияло обильно золото на
вестнике Одина, как и сказано в сагах: диск солнечный на груди и жезл
враноглавый в руке; на второй ладони заметил я следы крови и не говорили о
таком скальды. Сверкающим шлемом покрыл голову ас Мунир, рога же шлема
сверкали; где такие быки водятся? Только в лесах небесного круга!
Сказал вестник: "Кто ты, ярл? Назовись!" Ответил я: "Хохи имя мое,
Хохи, сын Сигурда, прозвища же своего назвать не желаю; и не ярл я, но сын
ярла, названный викингами вождем в этом походе. Со мною же побратимы мои;
их имена просты и не нужны приславшим тебя. Скажи лишь, что плывут со мною
Хальфдан свей Голая Грудь и Бьярни, семя Хокона скальда Седого, младший
сын его и последний живой из семерых. Что до драккара, то имя ему "Ворон".
Сказал вестник: "Зачем в Валгаллу пришел, Хохи-хевдинг? [хевдин -
знатный воин; вождь; сын ярла (сканд.)] Отчего не повернул? Говори!"
Ответил я: "Живым в обитель асов кто рад уйти? Нет таких. Но и назад
повернуть не мог: братьев ищу, Эльдъяура и Локи. Глум Трусливый Пловец
сказал: вами взяты. Верните братьев, бессмертные. Без них не уйду!".
Смехом ясным, как сталь ножа, рассмеялся Мунир: "Здесь братья твои, здесь;
желанными гостями вошли в чертог, ныне же пошли в поход по воле Одина.
Хочешь увидеть, дождись; столы ждут!" И сказал Хальфдан: "Хочу отведать
пищи богов!" Прочие же согласились: "Хотим!".
Укрепив весла, покинули мы драккар; на твердую землю сошли и не
отличалась она от нашей земли: тверда и покрыта травой. В чертоги вошли,
где стояли столы, томясь от обилия яств, как и сказано в сагах. И сели мы
к столам по слову Мунира, не робея более, ибо голодны были и не терпелось
отведать, что за еда на столах Валгаллы. Блюдо к блюду стояли там,
покрывая доски, и на всякой гортани вкус пища манила взгляд скитальца
морей: привычное, дымилось мясо, мягкое кабанье и жесткое медвежье; рыба
желтая, сухая и с каплями жира алая, и мелкая зернь, цветом подобная смоле
и рябине. Все это знакомо; чему дивиться? Иное изумляло: белый песок,
тающий меж губ, как снег, но снег сладкий; сладкие же камни многих цветов;
не для мужей такая еда, но, правду сказать, подобной сладости не ведают
смертные. Ели викинги, блюд же не убывало: сновали меж столами
прислужники, заменяя опустевшие; иные из ансов стояли вдоль стен недвижно:
черны были одеяния их и жезлы из темной стали висели на шейных ремнях,
прильнув к каждой груди.
И пили викинги от щедрот асов, напитков же не перечислить; назову
немногие: пиво светлое, подобное нашему, лилось ручьями, но редкие из нас
подставляли кубки; и темное было, сходное с напитком олль, гордостью
островных саксов; и ромейских ягод кислый сок, что мудреет с годами; и с
каплями воска мед, привозимый на торжище русами. Мало испили мы всего, о
чем сказано, ибо по нраву побратимам пришлось иное, невиданное: вода на
вид, на вкус же огонь. Хлебнувший неосторожно, терял дыхание и не скоро
мог вдохнуть всей грудью; глотнувший с умом, весельем сердце наполнял, и
огонь воды стекал в жилы, очищая разум, но связывая без ремней руки и
ноги.
И молчал Мунир, ласково глядя, но голосом его вещали круглые рты,
что, щитам подобно, висели вдоль стен: "Ешьте и пейте, воины Одина, ведь
радостно будет асам увидеть вас, живых, за своим столом, ведь почетно для
ансов прислуживать вам!" Взглянув на сомкнутые уста Мунира, удивился я:
"Как говоришь?" И ответил мудрый вестник: "Не говорю; то дух мой вещает!".
Когда же уставал говорить Муниров дух, медь гремела из ртов и плакали
струны, словно многие скальды сидели на языках стен; но не было, видел я,
скальдов. И спросил я: "Но где же асы, Мунир? Где Один Отец Богов, и
мудрый Хорд, и Норн, дева судьбы, и хранитель весны Бальдур? Где их давние
гости: Сигурд, родитель мой, и Агни-ярл Убийца Саксов, отец отца, и иные
предки, мои и чужие; не здесь ли их место?" И еще добавил я: "Где же
братья мои, Эльдъяур и Локи? Не ты сказал разве, что здесь?" Но смеялся в
ответ солнечным смехом вестник Валгаллы: "Что толку печалиться, когда
время ликовать? Что толку грустить, когда время радоваться? Ешь,
Хохи-хевдинг, и пей; ныне - ты гость, завтра же беседовать станем!"
Когда же переполнились утробы побратимов, сменили рты стен медь на
свирели, хлопнул в ладоши Мунир - и вбежали в чертог девы-валькирии; лишь
волосы, медвяные, лишь косы соломенные прикрывали их красоту, рассыпаясь
по плечам, и полные груди манили голодный взгляд; пахло же от розовых тел
так, как не пахнет и от цветов в лугах круга земель. Смело к викингам на
колени садились божественные, с великим уменьем шелковыми бедрами шевеля;
плечи руками обвивали, смеясь. Помню Хальфдана: рыча, опрокинул берсерк
валькирию на подстилку из шкур и владел ею, воя в восторге, подобно волку;
она же смеялась громко и стонала, змеей оплетая могучее тело, содрогаясь в
страсти. Хватали викинги дев и любили здесь же, у столов; каждому
досталась валькирия, усталых же сменяли новые искусницы и оттого не было
причин для ссор. Там, на скамьях Валгаллы, изведал и я страсть неземных
дев; скуп мой язык, но скажу: как плевок в лицо после их ласк любовь жен в
фиордах; ведь душиста кожа валькирий, сладки губы и бесстыдны руки, лоно
же сладостнее последнего удара. Среди крика и смеха уснул я, наутро же
чисты были столы и вновь полны блюда, но исчезли, словно не были, напитки;
лишь немного светлого пива стояло в кувшинах из твердой воды.
Вошел Мунир и встал на пороге, говоря: "Вот для чего впустили вас в
чертог свой бессмертные асы! Оборвала нить пряжи своей Норн-Судьба и,
полны коварства, двинулись войною на Фиорд Валгаллы силы тьмы: лесные боги
русое и распятый, коему поклоняются саксы; с ними и духи Валланда.
Близится Рагнаради [битва, в которой, сражаясь с силами зла, падут боги и
герои: в переносном смысле - конец света (сканд.)], дети фиорда! Земной
круг защищая, бьются асы, но вот - изнемогли. Крепка ведь сила чужих. В
помощь себе призвал Один героев и пошли они, все, кто пировал здесь: там
ныне и отец твой, Сигурд-ярл, и дед Агни, и прочие, коих долго
перечислять. Но и герои слабеют, ибо в злобе своей смертных колдунов
призвали злые; колдуну же не страшен небесный меч. Лишь смертный викинг
сразит колдуна. И бьются там, за багряной тучей смертные братья твои,
Хохи, со смертными властелинами чар. Что скажете, коли и вас призовет
Один?"
Умолк Мунир, и погасли свечи, словно ветром пахнуло на них; на миг
мрачно стало в чертоге, затем вновь вспыхнуло: две звезды зажглись
наверху, у балок; одна синяя, другая алая и мигали они, уступая дорогу
одна другой.
И сказал я: "Один отец, мы дети!", и викинги подтвердили мои слова,
крикнув: "Хейя!", Хальфдан же берсерк добавил: "Хочу видеть колдуна;
посмотрю, страшен ли?"
Ответил Мунир: "Радостно слышать; но в бой не пошлю вас. Иная судьба
выпала вам; прежде же чем узнать ее, надлежит людям фиордов познать силу
асов. Вложите в ножны мечи и секиры привесьте к поясам, ибо ныне, по Одина
воле, вручу вам жезлы быстрого грома!" Так сказав, велел привести раба. И
привели; Мунир же, взяв у черного анса жезл, навел на приведенного.
Полосатая куртка была на рабе и окрасилась она кровью во многих местах,
когда в руках Мунира грянул гром, частый, как невод, снаряженный на ловлю
трески; гром прогремел, и упал раб, весь в крови, и умер у ног наших.
Сказал Хальфдан: "Вот страшная смерть: не видеть, откуда, не знать, кто.
Воистину, жестоки асы!". Но усмехнулся Мунир: "Что жалеть раба; муж ли он?
- нет. Вам, отважным, громы даю по воле Отца Асов. Наставит же вас в
искусстве быстрого боя Брун: чтите его!"
И ушел Мунир. Брун же, сияя серебряными листьями, повел нас из
чертога вдоль воды, к одному из низких домов; шли мы, топча траву, и
великий гнев загорался в сердцах, гнев и ярость: ведь Один, отец наш,
изнемогает в битве, мы же здесь и бессильны помочь; роптали викинги, и
белым огнем пылали глаза Хальфдана Голой Груди. Так подошли к дому и отпер
двери Брун малым ключом, но не позвал нас туда; слуги его в одежде с
рунами из серебра вошли внутрь и, вынеся сундуки, распахнули их. Жезлы
быстрого грома лежали там и каждому из нас, никого не пропустив, дал Брун
по одному...
8
Больше всего в этой суетной жизни Руди любил пиво и девочек, причем
пиво предпочитал светлое, а девочек, наоборот, темненьких. Более всего не
любил Бруннер гомосексуалистов и аристократию; впрочем, особенной разницы
между ними, на его взгляд, и не было. Очень не нравилось ему также рубить
головы топором, но - что поделаешь! - приходилось. Правда, не часто. Раза
четыре, максимум пять. Он тогда возглавлял образцовую команду в Югославии,
а балканских туземцев, как выяснилось, лучше всего убеждали бифштексы с
кровью. Поработав, Рудольф подолгу полоскался в лохани, отплевываясь и
безбожно матеря проклятые горы и сволочей-диверсантов, из-за которых он,
веселый Руди, вынужден пластать живых людей, как свиные туши. А вообще-то
штандартенфюрер СС Рудольф Бруннер, Руди для девочек из шантана и
Руди-Муди для очень близких друзей, был совсем не злым парнем.
Изредка наезжая в Штутгарт, Руди выгуливал матушку по аллеям
Грюн-парка: вперед-назад, калитка-пруд, пруд-калитка. Старушка семенила,
крепко держа сына под руку и часто останавливаясь. Гутен таг, фрау Мюллер.
Гутен таг, Аннемари. Это ваш мальчик, милочка? Какой славный сынок у вас,
Аннемари, и как похож на бедного покойного Фрица... Ты вылитый папа, Руди!
М-да. В Штутгарте Бруннер выдерживал не более трех дней: беседы со старыми
маразматичками дурно влияли на потенцию. Бедный Фриц, бедный Фриц... да
сколько же можно, в конце концов?! Вспоминать отца Рудольф не любил.
Фридрих Бруннер весь век копил марки, а когда накопил, наконец, достаточно
для спокойной старости, идиот-кайзер просрал войну и бумажки с его усами
стали годны разве что на растопку. Узнав о крахе Рейхсбанка, старый
колбасник не перенес удара. Он выпил бутылку мозельского, написал супруге
записку ("Все дерьмо, а ты - в первую очередь!") и прыгнул с пятого этажа,
завещав сыну клетчатый костюм. Библию с закладками и тяжелые кулаки.
Много позже, сжигая подрывную литературу, Руди наскоро пролистал
книжку из общей кучи. Так, для интереса. История трех ребят с автомобилем
не увлекла, но удивила. Ведь это про Руди говорилось! Это он мотался по
голодной стране, подворовывал и приторговывал, увлекся было кокаином, но
быстро понял, что на "пудре" долго не протянешь, и соскочил, бегал на
посылках, бил морды клиентам, если те обижали кисок, и сам бывал бит
конкурентами. Впрочем, не сильно: Руди-Муди многое прощалось за радостную
готовность жить самому и другим не очень мешать. Только полицейские вели
себя по-скотски: они работали сапогами, а убедить их в своей безобидности
стоило слишком дорого. Ничего удивительного, что молодой Бруннер одним из
первых записался в штурмовики. А что? Форма задаром, пиво с сосисками
ставит партия, да и деньжат перепадает, хотя и немного. Подружкам же Руди
не платил из принципа, полагая, что они сами могли бы приплачивать за море
удовольствия.
Впрочем, те, кто видел в Бруннере жизнерадостного кретина, сильно
ошибались. Могучий нюх потомственного штутгартского колбасника безошибочно
чуял выход из любых передряг. Во всяком случае, вовсе не страсть к тряпкам
заставила его натянуть черную форму еще в те дни, когда люди Рема обзывали
эсэсовцев "угольщиками" и "негритосами". Старые приятели оскорбились, Руди
был даже побит, но быстро прощен. Приятные парни? Бруннеру было вовсе не
по вкусу расстреливать их на пустыре, когда фюрер решил очистить партию от
зажравшихся свиней в коричневых рубашках. Он стрелял от бедра и старался
думать не о работе.
Ах, Руди-Муди-весельчак! Всем известно: безотказен, исполнителен, не
скуп. Жизнелюб, но не извращенец. Доводись Бруннеру заглянуть в личное
дело, он, право же, был бы польщен, но не удивлен. Все верно! Только
насчет "бесстрашен" явный перебор; просто Рудольф верил в свою звезду.
Парнишки, выжившие на голодных улицах послевоенного фатерланда, непросты,
о нет! Это живучие скотинки, черт возьми! Вот почему на призыв ехать в
оккупированные районы для организации правопорядка именно он откликнулся
едва ли не первым, причем абсолютно добровольно!
И не прогадал: руководство запомнило бойкого парня, а менее шустрые
все равно поехали, но уже по приказу - и под Смоленск. Что касается
Бруннера, то он попал в райский уголок с видом на море и горы, населенный
премилыми дикарками. А работа - лентяю на заказ: чистить территорию
приходилось зеленым [зеленые (по цвету формы) - солдаты полевых СС; черные
- эсэсовцы, персонал зондеркоманд], черные отвечали только за
профилактику. Бруннер не подвел. За интересную идею о топоре как средстве
психологического воздействия оберштурмбаннфюрера досрочно представили к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг