- Хм?..
- Если считать создание и уничтожение города равновеликими действиями
с противоположным знаком, то ведь сжечь сто городов легче, чем построить
один. На этом стоит слава завоевателей.
Смотри. Наполеон: полтора века притча во языцех. Результат: смерть,
огонь, выкошенное поколение, заторможенная культура, европейская
реакция... ну, известно.
Отчего же ветеран молится на портрет императора и плачет, вспоминая
былые битвы - когда одни парни резали других неизвестно во имя чего,
вместо того чтоб любить девчонок, рожать детей, разминать в пальцах ком
весенней пашни, понял, - он разволновался, стал заикаться, возвысил штиль,
- вместо того чтоб плясать и пить на майских лужайках, беречь старость
родителей... эх...
- Вера с свою миссию, - я сполоснул пепельницу, прикурил от горелки.
- Величие Франции, мораль, иллюзии, пропаганда.
- Величие империи стоит на костях и нищете подданных! - закричал
Митька, и снизу забарабанили по трубе отопления: час ночи.
- Знаме-она, побе-еды... Чувствуй: ноги твои сбиты в кровь, плечи
растерты ремнями выкладки, глотка - пыль и перхоть, и вместо завтрашнего
обеда имеешь шанс на штык в брюхо; и мечты твои - солдатские:
поспать-пожрать, выпить, бабу, и домой бы. "Миссия"...
- А сунь его домой - и слезы: "Былые походы, простреленный флаг, и
сам я - отважный и юный..."
- Дальше. Великий завоеватель не может стабилизировать империю:
империя по природе своей существует только в динамическом равновесии
центробежных и центростремительных сил. Преобладание центростремительных -
завоевания, со временем же и с расширением объемов начинают преобладать
центробежные: развал. Один из законов империи - взаимное натравливание
народов: ослабляя и отвлекая их, это одновременно создает сдерживающие
силы сцепления, но готовит подрыв целостности и развал в будущем! Почему
Наполеон, умен и образован, с восемьсот девятого года ощущавший
обреченность затеи, не ограничился сильной Францией и выгодным миром?
- Преобладание центростремительных сил, - сказал я. - Завоеватель,
мечтающий о спокойствии империи, неизбежно ввязывается в бесконечную цепь
превентивных войн: любой не слабый сосед рассматривается как потенциальный
враг. А с расширением границ увеличивается число соседей. В идеале любая
империя испытывает два противоположных стремления: сделаться единой
мировой державой и рассыпаться на куски. При чем тут счастье, Митька?
- При слезах ветеранов этих братоубийственных походов.
- Насыщенность жизни, сила ощущений... тоска по молодости... что
пройдет, то будет мило. Вообще - хорошо там, где нас нет.
- Вот так америки и открывали, где нас не было! - взъярился Митька, и
снизу снова забарабанили. - Чего ржешь, обалдуй! Если люди, вспоминая,
тоскуют, - есть тут рациональное зерно, стоит копнуть на предмет счастья!
- Вот спасибо, - удивился я. - Ни боев, ни смертей, ни походов нам,
знаешь, не треба. Хватит. Не те времена. И не ори.
- А какие, сейчас, по-твоему, времена?
- Время разобраться со счастьем. Потому что его некуда откладывать.
- Всю историю, фактически, с ним ведь только и разбирались!
- Да не ори ты! Много с чем разбирались. И разобрались. Человек
мечтал о ковре-самолете - и получил. Мечтал о звездах - и получил.
Равенство. Радио. Мечтал о счастье - и время получить.
- В погоне за счастьем человек всегда совершает круг. Обычно это круг
длиною в жизнь, - сказал Митька грустно.
Но тогда я его не понял.
10
Чем менее счастлив человек, тем больше он знает о счастье. Мы знали о
счастье все. А система наша разваливалась, фактически не родившись, а
только так, будучи объявленной.
Вечером я заперся в лаборатории и стал выкраивать из системы
монопрограмму. Мне требовалось счастье в работе. Да, так. Перейдя в иное
качество, мы откроем для себя то, чего не видим сейчас.
По склейкам и накладкам обнаружилось, что я не первый. Я не удивился;
я выругал себя за медлительность и трусость...
...Уплыл по Неве ладожский лед; сдавали экзамены, загорали на
Петропавловке, уезжали на целину; отцвели сиренью на Васильевском,
отзвенели гитарами белые ночи. Растаяло изумление: ничто, абсолютно ничто
во мне после наложения программы не изменилось. Лишь боязнь покраснеть под
долгим взглядом: мы не могли сознаться друг другу в нашем контрабандном и
несуществующем счастье, как в некоем тайном пороке.
Нас прогнали в отпуск (всех - в августе!) и выдали к нему по пять
дополнительных дней; но это был не отпуск, а какая-то испытательная
командировка. Я лично провел его в библиотеках и поликлиниках: кончилось
переутомлением и диагнозом "гастрит"; гадость мелкая неприличная. И
теперь, презирая свое отражение в зеркале шкафа, я вместо утренней
сигареты пил кефир.
- Счастье труда, - остервенело сказал Лева Маркин, - это чувство,
которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину! - В бороде
его, как предательский уголок белого флага, вспыхнула элегантная седая
прядь.
Люся, вернувшаяся в сентябре, похудевшая и незагорелая, с
расширенными глазами, даже не улыбнулась. Зато Игорь, после спортивного
лагеря какой-то тупой и нацепивший значок мастера спорта, гоготал до
икоты.
Более прочих преуспел Митька Ельников: он не написал диплом, был с
позором отчислен с пятого курса, оказался на военкоматовской комиссии слеп
как кувалда, устроился к нам на полставки лаборантом (больше места не
дали), вздел очки в тонкой "разночинской" оправе - сквозь кои нам же
теперь и соболезновал как интеллектуальным уродам, не читавшим Лао Цзы и
Секста Эмпирика.
А вот Олаф - молодел: утянул брюшко в серый стильный костюм, запустил
седые полубачки, завел перстень и ни гу-гу про пенсию.
В октябре сровнялся год наших мук, и мы не выдали программу. Нам
отмерили еще год - на удивление легко. "Предостерегали вас умные люди - не
зарывайтесь, - попенял директор Павлику-шефу. - Теперь планы
корректировать... А на попятный нельзя - не впустую же все... Да и - не
позволят нам уже... Ну смотрите; снова весь сектор без премии оставите".
Павлик-шеф произнес безумные клятвы и вернулся к нам от злости вовсе тонок
и заострен как спица.
И поняли мы, что тема - гробовая. Пустышка. Подкидыш. И ждут от нас
только, чтоб в процессе поиска выдали, как водится, нестандартные решения
по смежным или вовсе неожиданным проблемам.
С настроением на нуле, мы валяли ваньку: кофе, журналы, шахматы... к
первым числам лепя отчеты о якобы деятельности.
И когда вконец забуксовали и зацвели плесенью, Люся вдруг засветилась
неземным сиянием и пригласила всех на свадьбу.
Но никакой свадьбы не состоялось. За два дня до назначенного
сочетания Люся ушла на больничный, и появилась уже погасшая, чужая.
И понеслось. Развал.
- Ребята, - жалко улыбался Игорь на своей отвальной, - такое дело...
сборная - это ведь сборная... зимой в Испанию... "Реал"... судьба ведь...
- и нерешительно двигал поднятым стаканом.
- Спортсмен, - выплеснули ему презрение. - Лавры и мавры... изящная
жизнь и громкая слава.
- Что слава, - потел и тосковал Игорь. - Сборы, лагеря, режим, две
тренировки в день... себе не принадлежишь. А как тридцать - начинай жизнь
сначала, рядовым инженером, переростком. Судьба!..
- Не хнычь, - сказал я. - Хоть людей за зарплату развлекать будешь. А
что мы тут штаны за зарплату просиживаем без толку.
- Шли открытки и телеграммы, старик!
Вместо Игоря нам никого не дали. Место сократили. Лаборатория
прослыла неперспективной. Навис слух о расформировании.
В конце зимы - пустой, со свечением фонарей на слякотных улицах, - от
нас ушел Павлик-шеф. Его брали в докторантуру. И ладно.
Безмерное равнодушие овладело нами.
11
В качестве начальника нас наградили "свежаком".
"Свежак" - специалист, данным вопросом не занимавшийся и, значит,
считается, не впавший в гипноз выработанных трафаретов. В идеале тут
требуется полный нонконформист. В просторечии такого именуют нахалом. Он
должен хотеть перевернуть мир, имея точкой опоры собственную голову.
Поэтому голова, как правило, в шишках размерами от крупного до очень
крупного.
Если у человека есть звезда - его звездой была комета с хвостом
скандальной славы. Неудачник без степеней, пару институтов вывел к свету,
но самому под этим светом места не хватило, как водится; а пару
ликвидировал, что положения его также не упрочило. Нам его подкинули из
Приморья; генеральную тему приютившего самоподрывника института он
вывернул таким боком, что министерство закрыло институт прежде, чем
Академия наук раскрыла рты.
Решили, хихикнула Динка-секретарша, что нам он не навредит...
Забрезжило: свежак закроет тему и мы заживем по-прежнему...
Свежак был подтянут, собран и стремителен. Молча оглядел нас пустыми
глазами, вернулся уже с графином и тряпкой: чисто протер пустой стол,
стул, телефон. Ветер развевался за ним. Ветер пах утюгом, одеколоном
"Эллада" и органическим отсутствием сомнений в безграничности его
возможностей. Затем он тронул русый пробор, подтянул тонко вывязанный
галстук и погрузился в чтение машинного журнала. Звали свежака старинным и
кратким именем Карп.
- Пр-риказываю сделать открытие, - передразнил Лева в курилке.
- Матрос-гастролер, - скрипнул Олаф. - Я уже стар для суеты...
То был последний перекур. На столах нас встретили стандартные
стеклянные пепельницы. Угрозы коменданта Карпа явно не интересовали.
- Курить здесь. - Он отпустил нам взглядом порцию холодного
омерзения, опорожняя вербно-окурочный кувшин в корзину.
- Ты взглядом сваи никогда не забивал? - восхитился Митька.
- "Вы", - бесстрастно сказал Карп. - Приступить к работе.
И тоном дежурного по кораблю бурбона-старшины предложил "разгрести
свинюшник" и представить личные отчеты за полтора года.
Мы написали отчеты. И он их прочел. И сообщил свое мнение.
- Шайка идиотов, - охарактеризовал он нас всех кратко.
12
- Сократ, если Платон не наврал от почтения, имел неосторожность
выразиться: "Я решил посвятить оставшуюся жизнь выяснению одного вопроса:
почему люди, зная, как должно поступать хорошо, поступают все же плохо..."
Карп сунул руки в карманы безукоризненных брюк и качнулся с носков на
пятки. Подзаправившись информацией, наш чрезвычайный руководитель с лету
заехал под колючую проволоку преград и опрокинул проблему с ног на уши:
- Почему люди, зная, что и как нужно им для счастья, сплошь и рядом
поступают так, чтоб быть несчастливыми? Решение здесь. И?
Вам виднее, товарищ начальник, выразили наши взгляды...
- Представление о счастье у каждого свое, - жал Карп, - ладно. Но
отчего порой отказываются от своего именно счастья; и добро бы жертвуя во
имя высших целей - нет же! Неизвестно с чего! Наущение лукавого? Как с
высоты вниз шагнуть манит, что ли?
Охмуренный стальным командиром Митька запел согласие, приводя рассказ
Грина, где новобрачный скрывается со своей счастливой свадьбы, следуя
неясному импульсу, и т.д. А Карп прицельно извлек из книжного завала в
углу черный том и прочеканил:
- "Томас Хадсон лежал в темноте и думал, отчего это все счастливые
люди так непереносимо скучны, а люди по-настоящему хорошие и интересные
умудряются вконец испортить жизнь не только себе, но и всем близком".
И мы как под горку покатились считать и пересчитывать. Искаженные
судьбы и разбитые мечты вырастали в курган, и прах надежд веял над ним
погребальным туманом. Мы прикасались к щемящей остроте странных
воспоминаний о том, чего не было, и манящий зов неизвестного терзал наш
слух и отравлял сердце.
Барахтаясь в философско-психологическом мраке субъективизма и
релятивизма, мы изнемогали: в чем проклятое преимущество несчастья перед
счастьем, если в здравом рассудке и трезвой памяти люди меняют одно на
другое?..
Ахинея!! - старательно ведя себя за шиворот по пути несчастий, люди
не переставали тосковать о счастье! Не успевало же оно подкатиться -
раздраженно отпинывали и, тотчас заскорбев об утраченном, двигались
дальше!
- О, тупой род хомо кретинос! - рвал Лева взмокшую бороду.
А Митька, кое-как собрав в портрет искаженное непосильным умственным
усилием лицо, выпаливал:
- В законодательном порядке! Паршивцы! Приказ! Мы тут мучайся, а они
нос воротят, выпендриваются! А потом жалуются еще!
- Да-да-да, - подтвердил Карп при общем весельи. - "Команде водку
пить - и веселиться!" Дура лэд, сэд лэкс: будь счастлив.
Он щелкнул пальцами, Митька виновато поежился, выхватил из кармана
бумажку и торжествующе зачел:
"Так что же заставляет нас вновь и вновь возвращаться сердцем в те
часы на грани смерти, когда раскаленный воздух пустыни иссушал наши глотки
и песок жег ноги, а мечтой грезился след каравана, означавший воду и
жизнь?.."
13
- Мерзавцы, Люсенька, - как, впрочем, и стервы, - самый полезный в
любви народ. Вы рассыпаете пудру... Судите: они потому и пользуются
бОльшим успехом, чем добропорядочные граждане, что являются объектами
направленных на них максимальных ощущений. Они "душевно недоставаемы" -
души-то там может и вовсе не быть, достаточна малая ее имитация. Но
поведением то и дело играет доступность: мол, вот-вот - и я всей душой, не
говоря о теле, буду принадлежать только тебе. Обладать таким человеком -
как достичь горизонта. Потребители! - они потребляют другого, и этот
другой развивает предельную мощность душевных усилий, чтоб наконец
удовлетворить любимого, счастливо успокоиться в долгожданном равновесии с
ним. Они натягивают все душевные силы любимого до предела, недостижимого с
иным партнером, добрым и честным.
Кроме того, они попирают мораль, что неосознанно воспринимается как
признак силы: он противопоставляет себя обычаям общества!
Они - как бы зеркальный вариант: зеркало отразит вам именно то, что
вы сами изобразите, но за холодной поверхностью нет ничего... Продувая
мундштук папиросы, держите ее за другой конец, табак вылетит... Но именно
в этом зеркале душа познает себя и делается такой, какой ей суждено, какой
требуется некоей вашей глубинной, внутренней сущностью, чтоб силы жизни
явили себя, а не продремали втуне...
Конечно, если человек теряет голову - то не все ли равно, сколько там
было мозгов... Опыт полезен вот чем: да, интеллект составляется к
пятнадцати годам - но ведь способность решать задачи - это прежде всего
способность правильно их ставить. Нет?
14
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг