Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
                                   Части                         Следующая
                               Михаил ВЕЛЛЕР

                             ИСПЫТАТЕЛИ СЧАСТЬЯ




     - Шайка идиотов, - кратко охарактеризовал он нас. - Почему, почему  я
должен долдонить вам прописные истины?
     Я смешался, казнясь вопросом.
     Нет занятия более скучного, чем программировать счастье. Разве только
вы сверлите дырки  в  макаронах.  Лаборатория  закисала;  что  правда,  то
правда.
     Но начальничек новый нам пришелся вроде одеколона в жаркое: может,  и
неплохо, но по отдельности.


                                    1

     Немало пробитых табель-часами дней улетело в мусорную корзину с  того
утра, когда Павлик-шеф торжественно оповестил от дверей:
     - Жаловались, что скучно. Н-ну, молодые таланты! Угадайте, что  будем
программировать!..
     С ленцой погадали:
     - Психосовместимость акванавтов...
     - Параметры влажности для острова Врангеля...
     -  Музыкальное  образование  соловья.  -  Это  Митька  Ельников,  наш
практикант-дипломник, юморок оттачивает. Самоутверждается.
     - Любовь невероломную. - А это наша Люся ресницами опахнулась.
     А Олаф отмежевался:
     - Я не молотой талант... - Олафу год до пенсии, и  он  неукоснительно
страхуется даже от собственного отражения.
     Павлик-шеф погордился выдержкой и открыл:
     - Счастье. - Негромко так,  веско.  И  паузу  дал.  Прониклись  чтоб.
Осознали.
     Вот так в жизни все и случается. Обычная неуютность  начала  рабочего
дня, серенький октябрь, мокрые плащи на вешалке, - и входит в  лабораторию
"свой в  стельку"  Павлик-шеф,  шмыгает  носом:  будьте  любезны.  Счастье
программировать будем. Ясно? А что? Все сами делаем, и все  не  привыкнем,
что есть только один способ делать дело: берем - и делаем.
     Павлик же шеф принял капитанскую стойку и повелел:
     - Пр-риступаем!..
     Ну, приступили: загудели и повалили в курилку - переваривать новость.
Для начальства это называется: начали осваивать тему.
     Эка невидаль: счастье... Тьфу. Деньги институту  девать  некуда.  Это
вам не дискретность индивидуального времени  при  выходе  из  анабиоза  на
границе двух гравитационных полей.
     Обхихикали средь кафеля и журчания струй  ту  пикантную  деталь,  что
фамилия Павлика-шефа - Бессчастный.
     Потом прикинули на зуб покусать: похмыкали, побубнили...
     Вдруг уже и сигареты  кончились,  забегали  стрелять  у  соседей;  на
пальцах прикидывать стали, к чему что. Соседи же зажужжали,  насмешливо  и
завистливо. Нас заело. Мы от небрежной скромности выше ростом выправились.
     Стихло быстро: работа  есть  работа.  Мало  ли  кто  чем  занимается.
Вдосталь надержавшись за припухшие от перспектив головы,  всласть  обсосав
очередное задание, кто с родными, а кто с более или менее  близкими,  -  и
вправду приступили.
     - Два года сулили... я обещал - за год, - известил Павлик-шеф.
     Втолковали ему,  что  мы  не  маменькины  бездельники,  время  боится
пирамид  и  технического  прогресса,  дел-то  на  полгода  плюс  месяц  на
оформление, ибо к тридцати надо иметь утвержденные докторские.
     Ельникова мы законопатили в библиотеку: не путайся под ногами.
     Люся распахнула ресницы, посветила зеленым светом, - и все счастье  в
любви и близ оной препоручили ее компетенции.
     А сами, навесив табличку "Не входить!  Испытания!",  сдвинули  столы,
вытряхнули старую вербу из кувшина, работавшего пепельницей, и  (голова  к
голове) принялись расчленять проблему  на  составные  части  и  части  эти
делить сообразно симпатиям.
     И было нам тогда на круг, братцы, двадцать  четыре  года,  знаменитая
вторая  лаборатория,  блестящий  выводок  вундеркиндов,  отлетевший   цвет
университета. Одному Олафу стукнуло пятьдесят девять, и он  исполнял  роль
реликта, уравновешивая  средний  возраст  коллектива  до  такого,  чтоб  у
комиссий глаза не выпучивались.
     Прошел час, и другой, - никто ничего себе брать не хочет.
     - Товарищи гении, - обиделся шеф, - я эту тему зубами выгрыз!
     - А, удружил... - резко дернул шкиперской  бородкой  Лева  Маркин.  -
Через полгода сдадим и забудем - и втягивайся в новое... Пусть бы  старики
из седьмой до пенсии на ней паразитировали.
     - У стариков нервная система уже выплавлена... такой покой  прокатают
- плюй себе на солнышко да носы внукам промакивай.
     - Ошипаетесь! - скрипнул Олаф. - Старики-то на излете учтут то, о чем
вы и не подумаете по молодости...
     Мы были храбры тогда: размашисто и прямо брались за главное, не тратя
время и силы по мелочам.  И  поэтому,  вернувшись  из  столовой  (среда  -
хороший день: давали салат из огурцов и блинчики с вареньем), мы разыграли
вычлененные задачи на спичках и постановили идти методом сложения плюсовых
величин.
     Митьку  прогнали  за  мороженым,  мы  с   Левой   забаррикадировались
справочниками, Игорь ссутулился  над  панелью  и  защелкал  по  клавиатуре
своими граблями  баскетболиста,  а  Олафу  Павлик-шеф  всучил  контрольные
таблицы ("ваш  удел,  старая  гвардия...  не  то  наши  молокососы  такого
наплюсуют..."). Сам же Павлик-шеф умостился на  подоконнике  и  замурлыкал
"Мурку"; это он называл "посоображать".
     - Поехали!
     Вот так мы поехали. Мы заложили  нулевой  цикл,  и  в  основание  его
пустили  здоровье  ("мэнс  сана   ин   корпоре   сано",   -   одобрительно
комментировал  из-под  вороха  книг  испекающийся  до   кондиции   эрудита
М.Ельников),  и  на  него  наслоили  удовлетворение  потребностей  первого
порядка. Затем выстроили куст духовных потребностей, и свели на  них  сеть
удовлетворения. Промотали спираль разнообразия. Ввели эмиссионную  защиту.
Прокачали ряды поправок и погрешностей.
     Люся все эти дни читала "Иностранку", полировала ногти  и  изучала  в
окно вид на мокрые ленинградские крыши.
     - У тебя с любовью все там более или менее? - не выдержал Павлик-шеф.
     Из индивидуального закутка  за  шкафом  нам  открылись  два  раскосых
зеленых мерцания, и печально и насмешливо прозвенело:
     - С любовью, мальчики, все  чуть-чуть  сложнее,  чем  с  рациональным
питанием и театральными премьерами...
     И - чуть выше - на нас с сожалением  и  укоризной  воззрилась  Лариса
Рейснер, Марина Цветаева и Джейн Фонда: вот, мол,  додумались...  понимать
же надо.
     Павлик-шеф закрыл глаза,  сдерживая  порыв  к  уничтожению  нерадивой
программистки в обольстительном  русалочьем  обличье.  Молодой  отец  двух
детей Лева Маркин пожал плечами. Олаф скрипнул и вздохнул.  Мы  с  Митькой
Ельниковым  переглянулись  и   хмыкнули.   А   Игорь   с   высоты   своего
баскетбольного роста изрек:
     - Бред кошачий...
     Мы встали над нашей "МГ-34", как налетчики над несгораемой кассой,  и
шнур тлел в динамитном патроне у каждого. Взгретая  до  синего  каления  и
загнанная  в   угол   нашей   хитроумной   и   бессердечной   казуистикой,
разнесчастная машина  к  вечеру  в  муках  сигнализировала,  что  да,  ряд
вариантов в принципе возможен без любви. Злой как черт Павлик-шеф  остался
на ночь, и  к  утру  выжал  из  бездушной  техники,  капитулировавшей  под
натиском человеческого интеллекта, что ряд вариантов счастья без любви  не
только возможен, но и несовместим с ней...


     И через две недели мы  получили  первый  результат.  Его  можно  было
счесть бешено обнадеживающим, если  б  это  не  было  много  больше...  Мы
переглянулись с гордостью и страхом: сияющие и лучезарные  острова  утопий
превращались в материки, реализуясь  во  плоти  и  звеня  в  дальние  века
музыкой  победы...  Священное  сияние  явственно  увенчало  наши  взмокшие
головы.
     - Надеюсь, - скептически скрипнул Олаф, - что, несмотря  на  радужные
прогнозы, пенсию я все же получу.
     Его чуть не убили.
     - Вопрос  в  следующем,  -  шмыгнул  носом  Павлик-шеф.  -  Вопрос  в
следующем: может ли быть от этого вред.
     Ельников  возопил.  Олаф   крякнул.   Люся   рассмеялась,   рассыпала
колокольчики. Игорь постучал по лбу. Лева поцокал мечтательно.
     И, успокоенный гарантиями коллектива, Павлик-шеф отправился  на  алый
ковер директорского кабинета: ходатайствовать об эксперименте.
     От нас потребовали аргументированное обоснование в пяти экземплярах и
через неделю разрешили дать объявление.



                                    2

     - Что лучше: несчастный, сознающий себя счастливым,  или  счастливый,
сознающий себя несчастным?..
     - А ты поди различи их...
     Вслед за Павликом-шефом мы  вышли  на  крыльцо,  как  пророки.  Толпа
вспотела  и  замерла.  В  стеклянном  солнце  звенела  последняя  желтизна
топольков.
     - Представляешь все-таки, прочесть  такое  объявление...  -  покрутил
головой Игорь. - Тут всю жизнь пересмотришь, усомнишься...
     - Настоящий человек не усомнится... хотя, как знать...
     - А  мне,  -  прошептала  Люся,  -  больше  жаль  тех,  кто  на   вид
счастливы... гордость...
     Мы устремились меж  подавшихся  людей  веером,  как  торпедный  залп.
Респектабельный и осанистый муж...  чахлая  носатая  девица...  резколицый
парень  с  пустым  рукавом...  _к_т_о_?..  рыхлая  заплаканная  старуха...
костыли, золотые серьги... черные очки...  Лица  менялись  в  приближении,
словно таяли маски. Глаза всех цветов и разрезов кружились в калейдоскопе,
и на дне  каждых  залегло  и  виляло  хвостом  робкое  собачье  выражение.
Слабостная  дурнота  овладела  мной;  верят?..  последняя   возможность?..
притворяются?.. урвать хотят?.. имеют право?..
     Н_е_у_ж_е_л_и _м_ы _с_м_о_ж_е_м_?
     Пророк и маг ужаснулся своего шарлатанства. Лик истины открылся,  как
приговор.  Асфальт  превратился  в  наждак,  и  ослабшие  ноги   не   шли.
Неистовство и печаль чужих надежд разрушали однозначность моего намерения.
     - Вам плохо, доктор?
     ...На первом этаже я заперся в туалете, курил,  сморкался,  плакал  и
шептал разные вещи... У лестницы упал и расшиб локоть  -  искры  брызнули;
странным образом удар улучшил мое настроение и немного успокоил.
     В лаборатории мы мрачно уставились по сторонам и погнали Ельникова  в
гастроном.
     Люся появилась лишь назавтра и весь день не смотрела на нас.
     Подопытного привел презирающий нас старик Олаф. "Дошло,  _з_а  _ч_т_о
м_ы _в_з_я_л_и_с_ь_?" - проскрипел он.



                                    3

     Это был хромой мальчик с заячьей губой и явными признаками слабоумия.
Сей букет изъянов издевательски венчался горделивым именем Эльконд.
     Лет Эльконду от роду было семнадцать. "Ему жить, - пояснил Олаф  свой
выбор. - Счастливым желательно быть с молодости..."
     Мы подавили вздохи. Сентиментальность испарилась из наших  молодых  и
здоровых душ. Это  вам  не  рыдающая  хрустальными  слезами  красавица  на
экране, не оформленное изящной эстетикой художественное горе; горе земное,
жизненное - круто и грубо, с запашком  не  амбре.  Наши  эгоистичные  гены
бунтовали против такого родства, и оставалось только сознание.
     Мальчик затравленно озирался, ковыряя обивку стула. Однако  он  знал,
за чем пришел. Тряся от возбуждения головой и  пуская  слюни,  проталкивая
обкусанные слова через ужасные  свои  губы,  он  выговорил,  что  если  мы
сделаем его счастливым...  обмер,  растерялся  и  наконец  прошептал,  что
назовет своих детей нашими именами.
     Олаф положил передо мной карточку. Он не мог иметь детей...
     Каждый из  нас  ощутил  себя  значительнее  Фауста,  приступившего  к
созданию  гомункулуса.  Мы  должны  были  выправить   саму   природу,   по
достоинству создав человека из попранного его подобия.
     ...Сначала мы сдали его в Институт экспериментальной медицины, и  они
вернули нам  готовый  продукт  в  образцово-показательном  состоянии.  Это
оказалось проще всего.
     Теперь имя Эльконд по чести принадлежало юному графу.  Веселый  ореол
здоровья играл над ним. Павлик-шеф улыбнулся; Люся подмигнула  ведьмовским
глазом; Олаф скрипел о лафе молодежи.
     Графа препроводил в Институт экспериментального обучения, и  педагоги
поднатужились: мы вчистую утеряли умственное превосходство  над  блестящей
помесью физика с лириком.
     Прямо в вестибюле помесь нахамила вахтеру, тут же была развернута  на
сто восемьдесят и загнана  на  дошлифовку  и  Институт  экспериментального
воспитания, открывшийся недавно и очень кстати.
     И тогда мы прокрутили на него всю нашу программу и отступили, любуясь
совершенным творением рук своих, как создатель на шестой  день.  А  Митьку
Ельникова прогнали за шампанским и цветами.
     И выпустили его в жизнь.
     И он влетел в жизнь, как пуля в десятку, как мяч в ворота, как ракета
в  звездное   пространство,   разогнанная   стартовыми   ускорителями   до
космической скорости счастья.
     Романтика и практицизм, жизненная широта и расчет  сочетались  в  нем
непостижимо. Он завербовался на стройку в Сибирь,  а  пока  комплектовался
отряд, сдал экзамены на заочные биофака и исторического.  Купил  флейту  и
самоучитель итальянского, чтобы понимать  либретто  опер;  заодно  увлекся
Данте. Занялся каратэ. Помахав ему  с  перрона  Ярославского  вокзала,  мы
пошли избавляться от комплекса неполноценности.
     ...На контрольной явке на него было  больно  смотреть.  Печать  былых
увечий чернела сквозь безукоризненный облик. Эльконд влюбился  в  замужнюю
женщину - исключительно неудачно для всех троих.
     - С жиру бесится, - пригорюнился Олаф, крестный отец.
     А эрудит Ельников процитировал:
     - "Человек, который поставит себе за правило делать то, что  хочется,
недолго будет хотеть то, что делает..."
     Павлик-шеф сопел, коля нас свирепыми взглядами.
     - Несчастная любовь - тоже счастье, - виновато сообщила Люся.
     - Вам бы такое, - соболезнующе сказал Эльконд.
     Люся чуть побледнела и стала пудриться.
     - "Любовь - случайность в жизни, но  ее  удостаиваются  лишь  высокие
души", - утешил Митька.
     А Павлик-шеф схватил непутевого быка за рога: чего ты хочешь?
     Увы: наше дитя хотело разрушить счастливую дотоле семью...
     - "Не философы, а ловкие обманщики утверждают, что человек  счастлив,
когда может жить сообразно со своими  желаниями:  это  ложно!  -  закричал
Ельников. - Преступные желанья  -  верх  несчастья!  Менее  прискорбно  не
получить того, чего желаешь, чем достичь того, что преступно желать!!"
     Однако обнаружились мысли о самоубийстве...
     - Да пойми, ты счастлив, осел! - рубанул Игорь. - Вспомни все!
     - Нет, ты понимаешь хоть, что счастлив? - требовательно спросил Лева,
выдирая торчащую от переживаний бороду.
     - Что есть счастье? - глумливо отвечал неблагодарный дилетант.
     - "Счастье есть удовольствие без раскаяния!" - вопил Ельников,  роняя
из карманов свои рукописные цитатники. - "Счастье в  непрерывном  познании

Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг