бедняга Мендельсон корчился в гробу.
Колобок сказал, мол, перед смертью не надышишься, и мы пошли
перекурить в фойе.
Не успели мы выкурить по сигарете, как услышали крики снизу: "Едут,
едут!"
Мы бросились к инструментам и встали в позы. В дверях появились жених
и невеста. Их встречали хлебом-солью. Тут мы с ужасом обнаружили, что нет
Сильвера.
Миленькая невеста под одобрительные крики гостей отхватила почти
половину традиционного каравая (по примете - кто больше отъест, тот в
семье верховодить будет), жених клюнул оставшееся, и они двинулись через
зал к своему месту за столом.
Выпучив глаза, Колобок махнул рукой, и мы забубнили, загремели,
загрохотали... Юрик попытался напеть мелодию марша в микрофон, чтобы хоть
ясно было, что все это должно означать. Но, как я уже замечал, особыми
талантами он не страдал. А страдал он гайморитом, и гости стали нехорошо
на нас коситься.
Когда они расселись, мы побежали вниз искать Сильвера. Оказалось, его
по ошибке заперла в туалете техничка. Она, видно была уверена, что в
момент, когда заходят молодожены, никто там сидеть не будет, вот и
закрыла, не проверив, дверь.
Сильвер тарабанил изнутри и чертыхался. С трудом мы отыскали
техничку, и она, нас же ругая, мол, насорют, натопчут, а после - убирай за
ними, дверь отперла.
Дальше, как ни странно, все пошло, как по маслу. Колобок орал
аккорды. Мы, то в строчку, то не в строчку, импровизировали, Сильвер,
вздрагивая иногда, сверкал на нас пиратскими зрачками, но таки-пел, а
гости, тоже порой вздрагивая, таки-плясали.
Какой-то поклонник "Битлз" даже решился сделать нам заказ -
"Yesterday". Мы исполнили. А что?.. Правда, ритм был какой-то дерганый, и
гармония не совсем та. И размер другой, так что Сильверу в каждой строчке
приходилось вставлять дополнительные слова... Но ему это не трудно было,
так как он все слова на ходу сочинял. Потому что в школе он учил
немецкий...
Когда мы закончили, гость подошел и заметил соболезнующе, что это,
конечно, не "Yesterday", но, - добавил он, - песня все равно хорошая
получилась. Мы были очень ему признательны.
На радостях Сильвер объявил перерыв, и мы уселись за стол. Мы с
Юриком только ели - пить не стали: боялись. И так-то не понимаем, что
играем. Но уж Колобок с Джоном на спиртное налегли основательно.
Когда мы вновь пошли к инструментам, выяснилось, что Сильвер едва
стоит на своем протезе. Я было заикнулся, что надо смываться, пока гости
не побили, но Колобок резонно заметил, что деньги-то нам еще не заплатили;
а потом сказал Сильверу, подбадривая:
- Крепись, Джон.
И Джон запел.
- По проселочной дороге шел я молча,
И была она пуста и холодна...
К припеву он уже совсем разошелся и, начав даже приплясывать,
залихватски закричал:
- А-а-а- э-э-э- та-а-а...
Тут он хотел выдержать паузу и сделать глубокий вздох, но его вдруг
качнуло, он неловко шагнул назад, споткнулся и плашмя грохнулся спиной на
пол. Юрик стремительно выпрыгнул из-за клавишей, схватил стойку с
микрофоном и, как хищнику кусок мяса на палке, сунул ее Сильверу под нос.
И тот, лежа, ударив по струнам, как ни в чем ни бывало, закричал дальше:
- Свадьба, свадьба, свадьба пела
и плясала!..
Так он и допел эту песню. Гости, которые танцевали подальше, даже
ничего и не заметили.
Потом мы, взяв Сильвера под мышки, поставили его на ноги, он похлопал
Юрика по плечу и сказал отечески:
- А ты ничего. Может и получится из тебя музыкант.
Так что не теряться в сложной ситуации мы научились.
Но пророчество Сильвера не сбылось. Музыкантов из нас не вышло. Нам
исполнилось по восемнадцать, и мы, проучившись всего год, ушли служить
(это отдельная история). После же Армии мы уже не вернулись в училище, а
снова вместе поступили в университет на филологический факультет. Но об
этом - в другой раз...
Стоп.
Помедленнее... Я слишком надолго отхожу от сути.
Суть - ночь. Пару часов назад она неслышно опрокинулась на город, да
так основательно прилипла к асфальту, что жители отчаялись справиться с
ней. И, не мудрствуя лукаво, они гуськом отправились в спячку, дабы
скоротать тем самым время до зари.
С первым криком петуха где-то там, на окраине, ночь сама начнет
поспешно отдираться от земли, оставляя в колодцах меж домов черные рваные
клочья луж. А потом, корчась, словно червяк на углях, она сморщится,
вытянется и превратится в еле заметную линию горизонта. И в муках ее
родится новый, окутанный маревом, день. И слезы ее хрустальной росой
упадут на траву, чтобы та - серая, вечерняя, стала рассветной -
изумрудной.
А пока - ночь. Ветер скребется в оконную раму и волнует молодые
листики тополей, заставляя их, захмелевших от неясного, но сладостного
ожидания, трепетать всем телом в неверном предгрозовом воздухе и стараться
думать "о чем-нибудь другом".
Суровые, живущие в постоянных лишениях, сверчки, ни дня не знающие
без ужасных, но непонятных нам глобальных катастроф, не имея ни малейшей,
даже самой хрупкой, надежды, все передают и передают свое вечное "SOS".
Чтоб кого не напугать, прячутся в кустах жуткие-прежуткие привидения.
Не их вина, что они такие безобразные: против натуры не попрешь. Не обижай
их.
На чердаке вниз головой, как елочные игрушки, зависли летучие мыши.
Они объясняют и показывают на макетах своим мышатам принцип действия,
устройство и правила пользования ультразвуковым биолокатором.
А на крыше демонические черные коты играют в кошки-мышки с
невидимками.
В доме горит одно окно.
Это я.
Пишу.
Люди засыпают как раз тогда, когда начинается самое интересное. Но
коль скоро я - Бог, мне спать не положено. А положено мне созидать
Вселенную. Центр, точка опоры которой - это ты, Элли.
Голубые, как небо, Мечты; оранжевая, как солнце, Радость; зеленая,
как топь, Тоска; синяя, как птица Метерлинка, Надежда; фиолетовая, как
запах сирени, Страсть; желтое, как пески маленького принца, Одиночество;
алая, как его роза, Любовь. Все это так тщательно перемешано жизнью в моем
сознании, что образовалась глыба чистейшей белизны. Арктическим айсбергом
искрится она во мне. Лишь несколько серых пятнышек зависти, ревности и
страха нарушают эту ледяную стерильность мрамора, из которого предстоит
мне изваять тебя. Эти мушиные метки пробрались сюда контрабандой. Я не
боюсь, не так они сильны. Они исчезнут с первыми же ударами.
И вот, в левую руку я беру резец моей фантазии, в правую - молот моей
памяти. Взмах...
Тр-р-рах!.. - Неожиданная зарница судорогой сводит укрытую бархатной
мантией ночь.
Все лишнее откалывается, как скорлупа с ядрышка, как глиняная форма с
уже застывшей чугунной статуи.
Тр-р-рах!.. - молодая гроза ударила в праздничные литавры!
Осколки плавно, как в замедленном кино, опускаются на пол и
превращаются в маленьких белых слоников. Те суетливо выстраиваются в
колонну по одному и слоновитой походкой топают через комнату, опасливо
обходя тапок в центре ее. Добравшись до шкафа, они протискиваются в щель
между ним и стеной и исчезают там. За шкафом есть мышиная нора. Куда она
ведет? Хотел бы я видеть выражение лица того незадачливого мыша, который
первым узреет Безумное Шествие Белых Слоников.
Очередной взмах...
Тр-р-рах!.. - Гром грохочет уже непрерывно, сливаясь в неразборчивый
гул. Словно Христос гоняет на гигантском мотоцикле. Невидимая во тьме
туча, скрутившись жгутом в несколько раз, выжала, наконец, из себя первые
желанные струйки влаги на потрескавшиеся от жажды губы земли. Молнии,
запыхавшись, пытаются превратить ночь в день.
Электрический свет кажется чем-то пустым и глупым. Я щелкаю
выключателем: мраморную, в рост человека, глыбу так, в постоянной игре
беззастенчивых фотовспышек, видно даже лучше.
Я размахиваюсь снова... Р-р-раз!.. Мой удар совпадает с новым
грозовым раскатом.
Падает на пол еще один обломок скорлупы и - наконец, наконец-то! - из
каменной пены, чуждые ее ледяной холодности, рождаются первые знакомые
черты.
И мрамор становится мягким и упругим.
И комок из нежности и тоски застревает у меня в горле.
Я знаю этот высокий прохладный лоб и этот, пока необычно белый, слой
густых и жестких, как конская грива, волос. Я знаю, знаю этот рот, эти
губы, эту улыбку, которая, как бы оправдываясь, говорит: "Да, вот в
этой-то муке и заключается мое счастье".
Дальше. Дальше подбородок - круглый, обманчиво безвольный.
Дальше. Дальше шея. Именно она содержит в себе тот, возможно ощутимый
только мной, заряд призывности, который распространяется на все черты и
черточки.
Дальше. Дальше пока камень. Пульсирующие отблески молний на матовой
искристой поверхности заставляют меня почувствовать его святое нетерпение.
Нетерпение больного, силящегося поскорее встать на ноги. Нетерпение
весенней почки. Нетерпение куколки мотылька.
Что ж, я помогу.
Взмах...
Р-р-раз!.. Сбрасывают с себя ледяные покрывала небытия смелые плечи,
смелые руки и застенчивая маленькая грудь, соски которой еще не научились
твердеть под чужой рукой.
Р-р-раз!..
И освобождается от плена живот, спина и крупные ягодицы.
Р-р-раз!.. Любопытный всполох ветра ткнулся мокрым носом в раму и
распахнул ее настежь. Створки с размаху ударились о границы проема и
надтреснуто звякнули голубым стеклянные колокольчики. В комнату заглянула
тревожная свежесть.
А ты, моя маленькая Галатея, стоишь передо мной решительная и
величественная в своей беззащитной наготе.
Вокруг нас, взявшись за руки, пляшут взбесившиеся блики зарницы и
нелепые кляксы теней. Ветер включился в их хоровод и увлек за собой
страницы рукописи со стола...
- Кхе, - раздается от окна.
Это еще что? Не хочу ничего! Не хочу отрывать от тебя взгляд.
- Пардон-с...
С плачем рвутся струны языческого экстаза. Я оборачиваюсь. На
подоконнике - темное бесформенное пятно.
- Позвольте, - произносит оно, нерешительно деформируясь и
образовавшейся откуда-то рукой указывая на люстру. Люстра послушно
загорается неестественно тусклым неровным светом. А выключатель-то возле
двери - метрах в трех от окна.
В слепом, неуместном своей банальностью, свете я разглядываю
нежданного гостя.
Мужчина. Не старый. Но и молодым назвать - язык не повернется - наряд
не располагает: бежевые панталоны, темно-синяя фрачная пара, в правой руке
- трость, в левой - белые лайковые перчатки. Цилиндр. Под цилиндром - уши,
между ними - толстый, почти без переносицы, нос, большие тусклые глаза и
широкие сиреневые губы. Все остальное гладко выбрито. Роста - чуть ниже
среднего.
Незнакомец стоит на подоконнике и странно улыбается, глядя как-то в
упор мимо меня. С полминуты тянется неловкое молчание. Но вот он разжимает
сухую узловатую кисть правой руки, как бы нечаянно роняя трость. Затем,
театрально встрепенувшись, растопыривает руки и спрыгивает за тростью на
пол. Наклонившись, роняет цилиндр и обнажает роскошную бугристую лысину.
Долго и суетливо копошится, наконец, выпрямляется и первым нарушает
затянувшуюся паузу:
- Да, сударь, погоды нынче, однако. Извольте видеть. - Он
доверительно приблизился почти вплотную ко мне, так, что я разглядел
бородавчатые капельки воды на землистом лице. - На какую-то секундочку
приоткрыл иллюминатор. Не положено, конечно-с...
- Что не положено? - тупо переспросил я.
- Иллюминатор открывать.
- Какой иллюминатор?
- Вот, пожалуйте взглянуть, - он цепко ухватил меня за руку и потащил
к окну.
Там, на уровне моего второго этажа висел отливающий
серебристо-матовой ртутью металлический диск. Диаметром примерно с
двухвагонный трамвай, а высотой - чуть больше человеческого роста. Он
висел и еле заметно вращался вокруг собственной оси. Нас разделяло метров
пять или шесть. Но видел я его достаточно четко - и закругляющуюся серую
поверхность, и овальные, величиной с оконную форточку, светящиеся желтым,
отверстия, и даже заклепки вокруг этих отверстий.
- Э-э-э... М-м-м... Э-эт-то ваше? - ляпнул я. Осел безмозглый. Это же
КОНТАКТ!
- Как-с?.. А... Ну, в какой-то степени - да, - видя мое ошеломление
пришелец заметно осмелел. - Собственно, значительной роли это не играет. У
нас имеется ряд тем, которые, как мне кажется, более уместны в данной
ситуации.
Издевается по-своему. Будто я каждый день бываю "в данной ситуации".
Но я решил решил поддерживать его подчеркнуто вежливый тон. И судорожно
копался в голове, надеясь в куче разнородного пестрого хлама отыскать
подходящий словесный оборот. Наконец, выдохнул:
- Не смею спорить, - и, чуть помедлив, добавил. - Отнюдь...
Я взмок. А, плевать. Буду говорить по-человечески.
- А вы откуда?
- Весьма уместный вопрос, - как мне показалось, с оттенком иронии
ответствовал (именно "ответствовал") пришелец. - Не думаю, что вам могут
что-то объяснить названия планеты, звезды, созвездия, туманности, наконец,
откуда я прибыл. Вы ведь, кажется, не астроном?
- Да... В смысле - нет... В смысле - не он, - совсем уже вяло
выговорил я.
- С нетерпением ожидаю вопроса о цели нашего прибытия и о причинах,
побудивших нас вступить в контакт именно с вами. - Незнакомец выдержал
эффектную паузу. - И, не дождавшись, отвечаю. Сначала мне удобнее ответить
на второй вопрос. Причины для вступления в связь именно с вами у нас нет
ни малейшей. Вам просто повезло: нас подвел эффект Лима (хотя это,
конечно, ничего вам не говорит). По расчетному превышению скорости света
мы должны были появиться здесь ровно в полдень, а вышло, как видите,
наоборот. Ваше окно было единственным освещенным объектом в радиусе
полуверсты от точки нашего приземления. Однако, достаточно хорошо изучив
представителей вашей нации и вашей эпохи, мы пришли к выводу, что в
вопросе, нас интересующем, мы вполне можем положиться и на человека
случайного. Ибо мимо собственной выгоды вы проходить не склонны.
О цели же нашего, если можно так выразиться, визита, я скажу
несколько позже, после того, как будут соблюдены кое-какие формальности.
Скажу только, что мы - представители некоей цивилизации, на сотни и тысячи
лет опередившей в развитии вашу. Мы прибыли с предложением к вашим
властям. Мы обещаем, в случае успешного исхода переговоров, навести столь
необходимый вам порядок внутри государства, а на мировой арене вывести его
на позиции ведущей в экономическом и политическом отношениях державы. Вы
же в свою очередь... Простите, об этом - после... Предотвращая вопрос о
том, как мы в столь сжатые сроки сориентировались в местной обстановке и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг