- Если в городке увидят одетого человека, они будут стрелять без
предупреждения. Ты же знаешь, как они нас боятся.
- Опасно без оружия, - сказал ползун.
- Жди меня в двадцать три часа, - сказал я. - Если что, искать меня
не ходи.
- Не учи меня, - холодно ответил ползун и свернулся на земляном полу.
Я не люблю ходить нагишом, подобно домашнему любимцу... Перебежками,
порой падая в высокую сорную траву, - порой пробегая между заросших
бурьяном куч мусора, я добрался до окраины городка, чуть приукрашенного
сумерками и редкими фонарями. Дальше за кустарником поднимались серые
бетонные и титановые шапки укрепленной базы.
Выйдя на улицу городка, я пошел по тротуару, прижимаясь к заборам и
стенам домов, пригибаясь и стараясь быть незаметным - как и положено
обитателю помоек, еще не угодившему на живодерню, но готовому к такой
судьбе. Я даже прихрамывал и тянул ногу.
Я шел осторожно, но уверенно. В тот сумеречный час у меня было
немного шансов встретить спонсора - они не любят сумерек и скрываются от
них за стальными жалюзи в своих бетонных домах. Но всегда оставалась
опасность попасть на глаза милиционеру или мобильному патрулю.
Центр я миновал быстро и без приключений. Универмаг был уже закрыт,
хотя окна его светились - там считали выручку. В комнате отдыха, где
спонсорши оставляют своих домашних любимцев пока занимаются покупками или
сидят в кафе, было темно. Я думал, что во мне что-то шевельнется - грусть
ли, просто память, но я остался совершенно равнодушен. Впрочем, никто не
любит вспоминать о своем животном прошлом - я проверял это на многих моих
товарищах. Мы забываем. Этого не было. Этого не могло быть...
А вот и мой дом!
Господи, до чего он уродлив! Бетонный куб с узкими окнами, вокруг
запущенный газон и бассейн без воды со слоем ила на дне. В окнах свет. Я
не стал приближаться к двери - там поле охраны. Стоит мне подойти -
поднимется звон на весь город.
Перепрыгнув через невысокую живую изгородь, я прошел газоном к окну
гостиной и заглянул в него.
Гостиная - насколько условно это название! - была, как и положено,
пустой и серой комнатой. С одной стороны на стене - экран. На нем
показывают официальные новости и официальную развлекательную программу. С
другой стороны широкая металлическая скамья, на которой бок о бок сидят
спонсоры - господин и госпожа Яйблочки. Одинаковые, чешуйчатые, зеленые,
массивные, вдвое превышающие человека ростом и вдесятеро силой. Их морды
лишены мышц и потому не способны к мимике. Так что они кажутся статуями,
статуями близнецов в кататоническом состоянии.
И это были когда-то мои господа, перед которыми я трепетал? Это были
образцы мудрости? Я хотел бы улыбнуться, но не мог - ведь жалок был я, ибо
мои глаза были закрыты.
Вдруг госпожа Яйблочко зашевелилась - что-то на полу привлекло ее
внимание. Зеленая туша совершила медленное движение, лапа опустилась к
полу. Я поднялся на цыпочки и увидел, что у ее ног стоит колыбель, и в
ней, задрав ножки, блаженствует малыш. Когтистая лапа Яйблочки нежно
дотронулась до головы мальчика и погладила ее, губы малыша шевельнулись,
госпожа протянула ему бутылочку.
Это был я? Я - много лет назад?
Сверху донеслось легкое стрекотание. После инцидента на башне милиция
демонстрировала бдительность. Можно быть уверенным, что они не прекратят
полетов до ночи. Правда, им трудно нас отыскать - особенно, когда мы
выступаем в обличьи домашних любимцев - ни одного металлического предмета!
Так что локаторы не вычленяют нас из природы.
Но все же я не хотел рисковать - я прыгнул к кустам и залег там.
Патруль улетел. Я сидел на траве, обхватив руками колени, смотрел на
узкие бойницы моего дома... Парадокс, но эти жабы и есть моя бывшая семья
- они растили меня, кормили, купали и лечили, если я болел... И госпожа
Яйблочко могла испытывать ко мне материнские чувства? Как мало мы их
знаем! Зачем они взяли нового малыша? Их дом им кажется пустым без
человеческого присутствия?
Надо возвращаться. А то ползун будет беспокоиться.
Я обернулся ко второму дому - за живой изгородью. Я мог сколько
угодно уговаривать себя, что пришел поглядеть на стены родного дома, тогда
как на самом деле меня тянуло к дому соседнему. Первый раз в моей жизни
эмоциональный взрыв, вырвавший меня из мира домашних любимцев, исходил из
этого бетонного куба, стоявшего за густыми зарослями бурьяна. Там тоже
светились бойницы, за ними тоже ползла упорядоченная жизнь.
...Приоткрылась дверь, желтый прямоугольник света кинул на землю
черную тень стройной фигуры Инны. Это было столь неожиданно, что я не
успел взять себя в руки и отпрянул. Она услышала шум и, замерев на пороге,
тихо спросила:
- Здесь кто-нибудь есть?
Я был недвижим, я даже не дышал. Я боялся, что она в страхе закроет
дверь и спрячется в доме.
Она постояла с минуту, прислушиваясь, и, видно, решила, что шум
произвела птица... Она покинула освещенный прямоугольник двери и ступила
на траву. Теперь я мог ее разглядеть.
В полутьме ее тело казалось голубоватым, а волосы приобрели сиреневый
оттенок. Когда она поглядела в мою сторону, то ее глаза показались мне
черными окнами в звездное небо. Ее фигура несколько потеряла девичью
гибкость и угловатость, грудь стала тяжелее, шире бедра, но эти перемены
были лишь движением к женскому совершенству.
Она быстро, словно опасаясь, что ее хватятся дома, перебежала газон,
перепрыгнула через изгородь и уже осторожнее, озираясь как воровка,
подбежала к дому Яйблочков. Возле окна в гостиную она остановилась и,
вцепившись длинными пальцами в край стены, приподнялась на цыпочки, чтобы
лучше видеть, что происходит в гостиной.
И тут я все понял. Все было просто, хоть и необычно и недозволено.
Младенец, занявший мое место в семье Яйблочков - это сын ее и Вика.
По правилам новорожденного отнимают у матери, как только она перестает его
кормить. Если с точки зрения породы он удовлетворяет селекционеров, его
отправляют в распределитель. А дальше - как распорядится судьба. Может
быть, повезет, и его возьмут в домашние любимцы. А тут... вернее всего,
когда он родился, опечаленная моим исчезновением, привыкшая к человеку в
доме, госпожа Яйблочко решила взять ребеночка себе. Где-то кому-то сделали
подарок, кого-то уговорили, и произошло страшное нарушение правил - мать и
сын оказались в одном городке, и, главное, мать знала, где живет ее сын.
Вряд ли ее подпускали к сыну, наверное, это было одним из условий...
Впрочем, это можно проверить.
- Инна, - тихо произнес я.
Она отпрыгнула от окна, словно ужаленная змеей. Прижалась спиной к
глухой бетонной стене и смотрела с ужасом, как я приближаюсь к ней.
Я вытянул перед собой руку, раскрытой ладонью кверху.
- Не бойся, - сказал я. - Это я, Тим, ты меня помнишь? Я тут жил.
- Тииим, - напевно произнесла она. - Ты же мертвый.
- Я много раз мертвый, но все равно живой, - сказал я, улыбаясь.
- Это не ты! Не подходи!
- Я тут жил, мы с тобой раз сидели в этих кустах и разговаривали, а
ты сказала, что знала свою мать, а я тебе не поверил, а потом меня должны
были вести к ветеринару, а к тебе привели Вика...
- Тииим!
- Отойдем к кустам. У меня мало времени. Меня могут выследить.
Она послушно пошла за мной к темной массе кустов, но остановилась, не
заходя под их сень. Боялась. Не совсем верила, что я - это я.
- А где же ты? - спросила она. - Кто теперь твои спонсоры? Ты
бродяга?
В голосе звучало привычное для домашних любимцев презрение.
- Я хочу, чтобы никаких спонсоров больше не было.
- Как так не было?
- Чтобы они улетели. Или погибли.
- А мы? - Она даже отступила на шаг от меня.
- А мы будем жить.
- А кто нас будет кормить? Кто будет гулять с нами?
Я уже привык к таким искренним филиппикам. А чего вы хотите от людей,
которые не знают ничего, кроме пищи, прогулки и хозяйской палки или ласки?
- От тебя плохо пахнет, - сказала она, - как будто ты не мылся.
- Я уже неделю не мылся, - признался я. Мне было приятно дразнить ее
- такую миленькую, сладенькую, душистую домашнюю любимицу. - А как твой
жабеныш поживает?
- Кто?
- Твой хозяин, жабеныш, которого мадам Яйблочко изметелила.
- Тим, не стоит так говорить о спонсорах.
В ее голосе прозвучала бабушкина интонация.
- Ладно, - сказал я, - я тобой еще займусь. Обязательно вернусь
поговорить с тобой серьезно. Жалко оставлять тебя в животном состоянии.
- Я живу в счастливом состоянии! - поспешила она с ответом.
Она была напряжена и мечтала об одном - чтобы я поскорее ушел,
растворился, чтобы меня можно было вычеркнуть из памяти.
- Это твой ребенок? - Я показал на окно дома Яйблочков.
- Молчи! - она закрыла мне рот ладонью. От резкого движения ее пышные
бронзовые волосы рассыпались по плечам. Она была сказочно хороша! Ради
таких женщин совершаются великие безумства и рушатся царства... Только она
не подозревала о своем могуществе.
- А кто отец? - спросил я. Сквозь ее пальцы вопрос прозвучал
невнятно. Мои губы натолкнулись на нежную ткань пальцев и поцеловали их.
Она сразу убрала руку.
- Нельзя так говорить! Если кто-нибудь услышит, меня тут же увезут!
Молчи, молчи, молчи!
- Наверное, Вик, - сказал я.
- Он целую неделю болел, когда ты так жестоко побил его.
- Потом он выздоровел. И его снова привели к тебе.
- Потом он выздоровел. И его привели...
- А где он сейчас?
- Я не знаю. Его спонсоры переехали на другую базу. Ты никому не
скажешь, Тим? Я каждый вечер хожу смотреть мальчика. Ты его видел?
Я любовался ею, но она не чувствовала моего взгляда.
- А госпожа Яйблочко очень добрая, она его не бьет. Я сначала
плакала, но мне сказали, что тогда меня увезут.
- Когда мы их вышибем к чертовой матери, - сказал я, - первым делом
мы вернем тебе твоего малыша.
- Не надо! Не думай так, это опасно!
- Неужели и я таким был?
- Каким?
Я погладил ее по плечу, отвел в сторону тяжелые пряди волос.
- Не смей меня трогать!
- Я сейчас уйду, не бойся.
- Я буду кричать! Не смей меня хватать! Ты грязный. От тебя плохо
пахнет!
Голос ее опасно повысился - она не контролировала свой страх передо
мной, страх завитой болонки перед дворовым псом.
- Уйди, уйди, уйди!
Я с горечью начал отходить от нее, понимая, что она уже подняла
тревогу. У спонсоров удивительный слух - нам бы такой!
Первым появился подросший жабеныш. В гневе или страхе спонсоры
движутся со скоростью пантеры.
Он пронесся над газоном как черное ядро, выпущенное из гигантской
пушки.
Я его хоть и не видел, но все же успел отшатнуться.
Не успев затормозить, жабеныш врезался в стену, и хоть та была из
монолитного бетона, мне показалось, что дом пошатнулся.
Пока жабеныш разворачивался, я кинулся в кусты и замер там.
Отворилась дверь. Мой приемный отец, господин Яйблочко, который,
впрочем, никогда меня не любил, потому что не любил ничего, не покрытого
зеленой чешуей, обозначился на пороге. По тусклому блеску в его лапе я
догадался, что папаша вышел на прогулку хорошо вооруженный. Ну и идиот
сентиментальный, сказал я себе. Встретился, называется, со своей
легкомысленной юностью.
Спонсоры замерли. Один, воткнувшись лбом в стену, второй на пороге.
Они ждали, не вздохну ли я, не шевельнусь ли, чтобы кончить на этом мои
дни.
Я не шевелился, не чихал и не дышал. К такой жизни я привык. И все бы
обошлось, если бы не догадливый жабеныш, который громадой повернулся к
Инночке и, медленно наступая на нее, потребовал:
- Где? Где он? Говори! Говори, не молчи, будешь наказана!
В романах верная возлюбленная стискивает белоснежные зубки и молчит
под пытками.
- Он в кустах! Он там! - завопила Инна. - Он хотел на меня, он хотел
меня... скорей, я его боюсь!
Ой, как она перепугалась! И в ненависти ко мне она была искренна,
потому что хотела угодить хозяевам и спасти свои свидания с сыном.
Я увидел, что папаша Яйблочко переводит рычажок на стволе с
прицельного на бой по площади - он намеревался выжечь кусты вместе со
мной, и никто ему не противился.
Еще секунда, и мне будет поздно спасаться...
На четвереньках, как гончая, я кинулся в просвет вдоль живой
изгороди.
Вечер озарился ослепительным зеленым светом выстрела.
Конус убийственного света устремился к звездам, сжигая на своем пути
все, что могло двигаться и дышать, - бабочек, птиц, комаров... Затем
последовал глухой тяжелый удар. Силуэт спонсора исчез...
От начавшейся сзади суматохи я умчался и лишь за свалкой, в бурьяне,
приостановившись... чтобы осмотреться, задумался - а почему папаша стрелял
не в меня, а в небо? Спонсоры таких ошибок не допускают.
Рядом звякнула пустая консервная банка.
- Кто? - одними губами спросил я.
- Я, - сказал ползун. - Чудом ушли.
- Это ты был?
- Мне скучно стало, я за тобой пошел. Я успел ему ноги заплести и
дернул. Ничего?
Ползун страшно силен, в чем-то он даже мог бы поспорить со спонсором.
- Славно, - сказал я.
Я лежал без сил.
- Пора уходить, - сказал ползун. - Они будут прочесывать окрестности.
- Одну минутку.
Я сел. Голова еще кружилась - видно, я бежал оттуда куда быстрее, чем
возможно для обыкновенного человека.
- Славная девчонка, - сказал я. - И мальчика любит.
- Когда-нибудь расскажешь, - сказал ползун. - Меня всегда удивляют
ваши человеческие обычаи.
Мы почувствовали себя в безопасности, отойдя от городка километров на
пять.
Мы передохнули, выйдя к бывшему шоссе. Его асфальт долго
сопротивлялся растительности, но все же сдался, пошел трещинами, ямами, в
которые проникали трава и кусты, в провалах поднялись деревья. Но на
некоторых участках асфальт еще держался, и по шоссе идти было легче, чем
по девственному лесу.
Еще через час мы оказались у реки. Через нее был перекинут железный
мост, но его средние пролеты провалились, и перебраться по нему оказалось
невозможно.
- Можно переплыть, держась за бревно, - сказал я. - Видишь, лежит на
берегу?
Ползун не ответил.
Я обернулся. Он медленно полз по шоссе, отстав от меня метров на сто.
- Ты что? - спросил я. - Устал?
Ползун не ответил. Он мерно полз, подтягивая хвост к передним лапам и
поднимая среднюю часть туловища. Большие глаза смотрели вперед. Бурая
щетина на спине стояла дыбом.
Отнеся его молчание к плохому воспитанию на кондитерской фабрике, я
стал спускаться к бревну. Но с полпути обернулся к ползуну и спросил:
- Слушай, я так и не знаю, ты за бревно держаться сможешь?
Я почти не сомневался в утвердительном ответе - ведь мы вместе
пробирались в башню, цепляясь за веревку, протянутую Сенечкой. Правда,
шрамы от того путешествия остались до сих пор.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг