- Почему же вы - труженик?
- Да уж известно - не нэпман.
- Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного
интереса?
- Известно что - прописать меня. Они говорят - где ж это видано, чтоб
человек проживал непрописанный в Москве. Это - раз. А самое главное
учетная карточка. Я дезертиром быть не желаю. Опять же - союз, биржа...
- Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по
своему паспорту? Ведь нужно все-таки считаться с положением. Не забывайте,
что вы... э... гм... Вы ведь, так сказать, - неожиданно явившееся
существо, лабораторное. - Филипп Филиппович говорил все менее уверенно.
Человек победоносно молчал.
- Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и
вообще устроить все по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни
имени, ни фамилии.
- Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
Пропечатал в газете и шабаш.
- Как же вам угодно именоваться?
Человек поправил галстук и ответил:
- Полиграф Полиграфович.
- Не валяйте дурака, - хмуро отозвался Филипп Филиппович, - я с вами
серьезно говорю.
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
- Что-то не пойму я, - заговорил он весело и осмысленно. - Мне по
матушке нельзя. Плевать - нельзя. А от вас только и слышу: "дурак, дурак".
Видно только профессорам разрешается ругаться в ресефесере.
Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
Напившись из другого, подумал: "Еще немного, он меня учить станет и будет
совершенно прав. В руках не могу держать себя".
Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с
железной твердостью произнес:
- Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне
странным. Где вы, интересно знать, откопали себе такое?
- Домком посоветовал. По календарю искали - какое тебе, говорят? Я и
выбрал.
- Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
- Довольно удивительно, - человек усмехнулся, - когда у вас в
смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях и на
звонок явилась Зина.
- Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович
спросил:
- Где?
- 4-го марта празднуется.
- Покажите... гм... черт... В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покачал
укоризненно головою.
- Фамилию позвольте узнать?
- Фамилию я согласен наследственную принять.
- Как? Наследственную? Именно?
- Шариков.
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной
тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза
щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное
выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
- Как же писать? - Нетерпеливо спросил он.
- Что же, - заговорил Швондер, - дело несложное. Пишите
удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего
действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм... Зародившийся в вашей,
мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дернул
усом.
- Гм... Вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он
не зародился, а просто... Ну, одним словом...
- Это - ваше дело, - со спокойным злорадством вымолвил Швондер,
зародился или нет... В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и
создали гражданина Шарикова.
- И очень просто, - пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался
в галстук, отражавшийся в зеркальной бездне.
- Я бы очень просил вас, - огрызнулся Филипп Филиппович, - не
вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите "и очень просто" - это очень
не просто.
- Как же мне не вмешиваться, - обидчиво забубнил Шариков.
Швондер немедленно его поддержал.
- Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его
право - участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности
постольку, поскольку дело касается документов. Документ - самая важная
вещь на свете.
В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп
Филиппович сказал в трубку: "да"... Покраснел и закричал:
- Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? - и он с силой
всадил трубку в рогульки.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера.
Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
- Одним словом, кончим это.
Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем
раздраженно прочитал вслух:
- "Сим удостоверяю"... Черт знает, что такое... гм... "Предъявитель
сего - человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на
головном мозгу, нуждается в документах"... Черт! Да я вообще против
получения этих идиотских документов. Подпись - "профессор Преображенский".
- Довольно странно, профессор, - обиделся Швондер, - как это так вы
документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме
бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А
вдруг война с империалистическими хищниками?
- Я воевать не пойду никуда! - вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
- Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На
воинский учет необходимо взяться.
- На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом, - неприязненно ответил
Шариков, поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо
переглянулся с Борменталем: "Не угодно ли - мораль". Борменталь
многозначительно кивнул головой.
- Я тяжко раненный при операции, - хмуро подвыл Шариков, - меня,
вишь, как отделали, - и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень
свежий операционный шрам.
- Вы анархист-индивидуалист? - спросил Швондер, высоко поднимая
брови.
- Мне белый билет полагается, - ответил Шариков на это.
- Ну-с, хорошо-с, не важно пока, - ответил удивленный Швондер, - факт
в том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут
документ.
- Вот что, э... - внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно
терзаемый какой-то думой, - нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я
согласен ее купить.
Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
- Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный
загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил
трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом
шнуре. Все вздрогнули. "Изнервничался старик", - подумал Борменталь, а
Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем. Немного помолчав, Филипп
Филиппович мелко потряс головой и заговорил.
- Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор,
я измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот - тип,
я вам доложу...
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный
женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре,
направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело
обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны.
Затем завыл Шариков.
- Боже мой, еще что-то! - закричал Филипп Филиппович, бросаясь к
дверям
- Кот, - сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись
по коридору в переднюю, ворвались в нее, оттуда свернули в коридор к
уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа
Филипповича.
- Сколько раз я приказывал - котов чтобы не было, - в бешенстве
закричал Филипп Филиппович. - Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради
бога, пациентов в приемной!
- В ванной, в ванной проклятый черт сидит, - задыхаясь, закричала
Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
- Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились
тазы, дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:
- Убью на месте...
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налег на дверь
и стал ее рвать. Распаренная Дарья Петровна с искаженным лицом появилась
на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной
в кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились два осколка, а за
ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом
на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо,
расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а
правой взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на
черную лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией
в платке. Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха
указательным и большим пальцем обтерла запавший рот, припухшими и колючими
глазами окинула кухню и произнесла с любопытством:
- О, господи Иисусе!
Бледный Филипп Филиппович пересек кухню и спросил старуху грозно:
- Что вам надо?
- Говорящую собачку любопытно поглядеть, - ответила старуха
заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и
шепнул удушливо:
- Сию секунду из кухни вон!
Старуха попятилась к дверям и заговорила, обидевшись:
- Что-то уж больно дерзко, господин профессор.
- Вон, я говорю! - Повторил Филипп Филиппович и глаза его сделались
круглыми, как у совы. Он собственноручно трахнул черной дверью за
старухой. - Дарья Петровна, я же просил вас.
- Филипп Филиппович, - в отчаяньи ответила Дарья Петровна, сжимая
обнаженные руки в кулаки, - что же я поделаю? Народ целые дни ломится,
хоть все бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не было слышно.
Вошел доктор Борменталь.
- Иван Арнольдович, убедительно прошу... Гм... Сколько там пациентов?
- Одиннадцать, - ответил Борменталь.
- Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
- Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
- Гу-гу! - Жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
- Какого черта!.. Не слышу, закройте воду.
- Гау! Гау!..
- Да закройте воду! Что он сделал - не понимаю... - приходя в
исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв дверь, выглядывали из кухни. Филипп
Филиппович еще раз прогрохотал кулаком в дверь.
- Вот он! - Выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитое окно под потолком
показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она
была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей
крови, - царапина.
- Вы с ума сошли? - спросил Филипп Филиппович. - Почему вы не
выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
- Защелкнулся я.
- Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
- Да не открывается, окаянный! - испуганно ответил Полиграф.
- Батюшки! Он предохранитель защелкнул! - вскричала Зина и всплеснула
руками.
- Там пуговка есть такая! - выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь
перекричать воду, - нажмите ее книзу... Вниз нажимайте! Вниз!
Шариков пропал и через минуту вновь появился в окошке.
- Ни пса не видно, - в ужасе пролаял он в окно.
- Да лампу зажгите. Он взбесился!
- Котяра проклятый лампу раскокал, - ответил Шариков, - а я стал его,
подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на
мокром ковре, свернутом трубкою у подножия двери, и задними местами
прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженной венчальной
свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад
в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
- Ду... Гу-гу! - что-то кричал Шариков сквозь рев воды.
Послышался голос Федора:
- Филипп Филиппович, все равно надо открывать, пусть разойдется,
отсосем из кухни.
- Открывайте! - сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна
хлынула в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо в
противоположную уборную, направо - в кухню и налево в переднюю. Шлепая и
прыгая, Зина захлопнула в нее дверь. По щиколотку в воде вышел Федор,
почему-то улыбаясь. Он был как в клеенке - весь мокрый.
- Еле заткнул, напор большой, - пояснил он.
- Где этот? - спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну
ногу
- Боится выходить, - глупо усмехаясь, объяснил Федор.
- Бить будете, папаша? - донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.
- Болван! - коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами,
и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами шваркали мокрыми
тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные ведра и раковину.
Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу
прямо в пролет лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже, на
паркете передней, и вел переговоры через чуть приоткрытую дверь на
цепочке.
- Не будет сегодня приема, профессор нездоров. Будьте добры отойти от
двери, у нас труба лопнула...
- А когда же прием? - добивался голос за дверью, - мне бы только на
минуточку...
- Не могу, - Борменталь переступил с носков на каблуки, - профессор
лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то
она на парадную лестницу выльется.
- Тряпки не берут.
- Сейчас кружками вычерпаем, - отозвался Федор, - сейчас.
Звонки следовали один за другим и Борменталь уже подошвой стоял в
воде.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг