Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
складывались в слово "Неприли...", что означало "неприличными  словами  не
выражаться и на чай не давать". Здесь порою винтом закипали  драки,  людей
били кулаком по морде, -  иногда,  в  редких  случаях,  -  салфетками  или
сапогами.
     Если в окнах висели несвежие окорока ветчины  и  лежали  мандарины...
Гау-гау... га... строномия. Если  темные  бутылки  с  плохой  жидкостью...
Ве-и-ви-на-а-вина... Елисеевы братья бывшие.
     Неизвестный  господин,  притащивший  пса  к  дверям  своей  роскошной
квартиры, помещавшейся в бельэтаже, позвонил, а пес тотчас поднял глаза на
большую, черную  с  золотыми  буквами  карточку,  висящую  сбоку  широкой,
застекленной волнистым и розовым стеклом двери. Три первых буквы он сложил
сразу: пэ-ер-о "про". Но дальше шла пузатая двубокая дрянь, неизвестно что
означающая. "Неужто пролетарий"? - подумал Шарик с удивлением...  -  "Быть
этого не может". Он поднял нос кверху, еще раз  обнюхал  шубу  и  уверенно
подумал: "нет, здесь пролетарием не пахнет. Ученое слово, а бог его  знает
что оно значит".
     За розовым стеклом вспыхнул неожиданный и радостный свет,  еще  более
оттенив черную карточку. Дверь совершенно бесшумно распахнулась, и молодая
красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом
и его господином. Первого  из  них  обдало  божественным  теплом,  и  юбка
женщины запахла, как ландыш.
     "Вот это да, это я понимаю", - подумал пес.
     - Пожалуйте, господин Шарик, - иронически пригласил господин, и Шарик
благоговейно пожаловал, вертя хвостом.
     Великое множество предметов нагромождало  богатую  переднюю.  Тут  же
запомнилось  зеркало  до  самого  пола,  немедленно   отразившее   второго
истасканного и рваного Шарика, страшные оленьи рога в высоте, бесчисленные
шубы и галоши и опаловый тюльпан с электричеством под потолком.
     - Где же вы такого взяли, Филипп Филиппович? -  улыбаясь,  спрашивала
женщина и помогала снимать тяжелую шубу на черно-бурой  лисе  с  синеватой
искрой. - Батюшки! До чего паршивый!
     - Вздор говоришь.  Где  паршивый?  -  строго  и  отрывисто  спрашивал
господин.
     По снятии шубы он оказался в черном костюме английского сукна,  и  на
животе у него радостно и неярко сверкала золотая цепь.
     - Погоди-ка, не вертись, фить... Да не вертись, дурачок. Гм!.. Это не
парши... Да стой ты, черт... Гм! А-а. Это  ожог.  Какой  же  негодяй  тебя
обварил? А? Да стой ты смирно!..
     "Повар, каторжник повар!" - жалобными глазами  молвил  пес  и  слегка
подвыл.
     - Зина, - скомандовал господин, - в смотровую его  сейчас  же  и  мне
халат.
     Женщина посвистала, пощелкала пальцами и пес, немного  поколебавшись,
последовал за ней. Они вдвоем попали в узкий  тускло  освещенный  коридор,
одну лакированную дверь миновали, пришли в конец, а затем попали налево  и
оказались в темной каморке, которая мгновенно  не  понравилась  псу  своим
зловещим запахом. Тьма  щелкнула  и  превратилась  в  ослепительный  день,
причем со всех сторон засверкало, засияло и забелело.
     "Э, нет", - мысленно завыл пес, - "Извините, не дамся! Понимаю,  черт
бы взял их с их колбасой. Это меня в собачью  лечебницу  заманили.  Сейчас
касторку заставят жрать и весь  бок  изрежут  ножами,  а  до  него  и  так
дотронуться нельзя".
     - Э, нет, куда?! - закричала та, которую называли Зиной.
     Пес извернулся, спружинился и вдруг ударил  в  дверь  здоровым  боком
так, что хрястнуло по всей квартире. Потом, отлетел назад,  закрутился  на
месте как кубарь под кнутом,  причем  вывернул  на  пол  белое  ведро,  из
которого разлетелись комья ваты. Во время  верчения  кругом  него  порхали
стены, уставленные шкафами  с  блестящими  инструментами,  запрыгал  белый
передник и искаженное женское лицо.
     - Куда ты, черт лохматый?.. - кричала отчаянно Зина, - вот окаянный!
     "Где у них черная лестница?.." -  соображал  пес.  Он  размахнулся  и
комком ударил наобум в стекло, в  надежде,  что  это  вторая  дверь.  Туча
осколков вылетела с громом и звоном,  выпрыгнула  пузатая  банка  с  рыжей
гадостью, которая мгновенно залила весь пол и  завоняла.  Настоящая  дверь
распахнулась.
     - Стой, с-скотина, - кричал господин, прыгая  в  халате,  надетом  на
один рукав, и хватая пса за ноги, - Зина, держи его за шиворот, мерзавца.
     - Ба... батюшки, вот так пес!
     Еще шире распахнулась дверь и ворвалась еще  одна  личность  мужского
пола в халате. Давя битые стекла, она кинулась  не  ко  псу,  а  к  шкафу,
раскрыла его и всю комнату  наполнила  сладким  и  тошным  запахом.  Затем
личность навалилась на пса сверху животом, причем пес с увлечением  тяпнул
ее  повыше  шнурков  на  ботинке.  Личность  охнула,  но  не   потерялась.
Тошнотворная  жидкость  перехватила  дыхание  пса  и  в  голове   у   него
завертелось, потом  ноги  отвалились  и  он  поехал  куда-то  криво  вбок.
"Спасибо, кончено", - мечтательно  подумал  он,  валясь  прямо  на  острые
стекла: - "Прощай, Москва! Не видать мне больше Чичкина  и  пролетариев  и
краковской колбасы. Иду в рай за собачье долготерпение. Братцы,  живодеры,
за что же вы меня?
     И тут он окончательно завалился на бок и издох.


     Когда он воскрес,  у  него  легонько  кружилась  голова  и  чуть-чуть
тошнило в животе, бока же как будто не было,  бок  сладостно  молчал.  Пес
приоткрыл правый томный глаз и краем его увидел, что  он  туго  забинтован
поперек боков и  живота.  "Все-таки  отделали,  сукины  дети,  подумал  он
смутно, - но ловко, надо отдать им справедливость".
     - "От Севильи до Гренады... В тихом сумраке ночей", - запел  над  ним
рассеянный и фальшивый голос.
     Пес удивился, совсем открыл оба глаза и в двух шагах  увидел  мужскую
ногу на белом табурете. Штанина и кальсоны на ней были поддернуты, и голая
желтая голень вымазана засохшей кровью и иодом.
     "Угодники!" - подумал пес, - "Это  стало  быть  я  его  кусанул.  Моя
работа. Ну, будут драть!"
     - "Р-раздаются серенады, раздается стук мечей!". Ты  зачем,  бродяга,
доктора укусил? А? Зачем стекло разбил? А?
     "У-у-у" - жалобно заскулил пес.
     - Ну, ладно, опомнился и лежи, болван.
     - Как это вам удалось, Филипп Филиппович, подманить  такого  нервного
пса? - спросил приятный  мужской  голос  и  триковая  кальсона  откатилась
книзу. Запахло табаком и в шкафу зазвенели склянки.
     - Лаской-с. Единственным способом, который  возможен  в  обращении  с
живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на  какой  бы
ступени развития  оно  ни  стояло.  Это  я  утверждал,  утверждаю  и  буду
утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с,  нет-с,  не
поможет, какой бы он ни был: белый,  красный  и  даже  коричневый!  Террор
совершенно парализует нервную  систему.  Зина!  Я  купил  этому  прохвосту
краковской колбасы на один рубль сорок копеек. Потрудитесь накормить  его,
когда его перестанет тошнить.
     Захрустели выметаемые стекла и женский голос кокетливо заметил:
     -  Краковской!  Господи,  да  ему  обрезков  нужно  было  купить   на
двугривенный в мясной. Краковскую колбасу я сама лучше съем.
     - Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка.
Взрослая девушка, а как ребенок тащишь в рот  всякую  гадость.  Не  сметь!
Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться,  когда
у тебя живот схватит... "Всех, кто скажет, что другая здесь  сравняется  с
тобой...".
     Мягкие дробные звоночки сыпались в это время по всей  квартире,  а  в
отдалении из передней то и дело слышались  голоса.  Звенел  телефон.  Зина
исчезла.
     Филипп Филиппович бросил окурок папиросы в  ведро,  застегнул  халат,
перед зеркальцем на стене расправил пушистые усы и окликнул пса:
     - Фить, фить. Ну, ничего, ничего. Идем принимать.
     Пес поднялся на нетвердые  ноги,  покачался  и  задрожал,  но  быстро
оправился и пошел следом за развевающейся полой Филиппа Филипповича. Опять
пес пересек узкий коридор, но теперь увидел, что он  ярко  освещен  сверху
розеткой. Когда же открылась  лакированная  дверь,  он  вошел  с  Филиппом
Филипповичем в кабинет, и тот ослепил пса своим убранством. Прежде  всего,
он весь полыхал светом: горело  под  лепным  потолком,  горело  на  столе,
горело на стене, в стеклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов, из
которых самым занятным оказалась громадная сова, сидящая на стене на суку.
     - Ложись, - приказал Филипп Филиппович.
     Противоположная  резная  дверь  открылась,   вошел   тот,   тяпнутый,
оказавшийся  теперь  в  ярком  свете  очень  красивым,  молодым  с  острой
бородкой, подал лист и молвил:
     - Прежний...
     Тотчас бесшумно исчез, а Филипп Филиппович, распростерши полы халата,
сел за громадный письменный стол и сразу сделался необыкновенно  важным  и
представительным.
     "Нет, это не лечебница, куда-то в другое место я попал", - в смятении
подумал пес и привалился на ковровый узор у тяжелого кожаного дивана, - "а
сову эту мы разъясним..."
     Дверь мягко открылась и вошел некто, настолько поразивший пса, что он
тявкнул, но очень робко...
     - Молчать! Ба-ба, да вас узнать нельзя, голубчик.
     Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филипп Филипповичу.
     - Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, - сконфуженно вымолвил он.
     -  Снимайте  штаны,  голубчик,  -  скомандовал  Филипп  Филиппович  и
поднялся.
     "Господи Исусе", - подумал пес, - "вот так фрукт!"
     На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке  они
отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но
цвет лица был розовый,  как  у  младенца.  Левая  нога  не  сгибалась,  ее
приходилось волочить  по  ковру,  зато  правая  прыгала,  как  у  детского
щелкуна. На борту великолепнейшего пиджака, как глаз,  торчал  драгоценный
камень.
     От интереса у пса даже прошла тошнота.
     Тяу, тяу!.. - он легонько потявкал.
     - Молчать! Как сон, голубчик?
     - Хе-хе. Мы одни, профессор? Это неописуемо, -  конфузливо  заговорил
посетитель. - Пароль Дьоннер - 25 лет ничего подобного, -  субъект  взялся
за пуговицу брюк, - верите ли, профессор, каждую ночь  обнаженные  девушки
стаями. Я положительно очарован. Вы - кудесник.
     - Хм, - озабоченно хмыкнул Филипп Филиппович, всматриваясь  в  зрачки
гостя.
     Тот совладал, наконец, с пуговицами и снял полосатые брюки. Под  ними
оказались  невиданные  никогда  кальсоны.  Они  были  кремового  цвета,  с
вышитыми на них шелковыми черными кошками и пахли духами.
     Пес не выдержал кошек и гавкнул так, что субъект подпрыгнул.
     - Ай!
     - Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается.
     "Я не кусаюсь?" - удивился пес.
     Из кармана брюк вошедший выронил на  ковер  маленький  конвертик,  на
котором  была  изображена  красавица  с  распущенными  волосами.   Субъект
подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел.
     - Вы, однако, смотрите,  -  предостерегающе  и  хмуро  сказал  Филипп
Филиппович, грозя пальцем, - все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!
     - Я не зло... - смущенно забормотал субъект, продолжая раздеваться, -
я, дорогой профессор, только в виде опыта.
     - Ну, и что же? Какие результаты? - строго спросил Филипп Филиппович.
     Субъект в экстазе махнул рукой.
     - 25 лет, клянусь богом, профессор, ничего подобного. Последний раз в
1899-м году в Париже на Рю де ла Пэ.
     - А почему вы позеленели?
     Лицо пришельца затуманилось.
     - Проклятая Жиркость! <"Жиркость" - сов. учреждение  по  изготовлению
косметических средств>. Вы не можете себе представить, профессор, что  эти
бездельники подсунули мне вместо краски.  Вы  только  поглядите,  бормотал
субъект, ища глазами зеркало. - Им морду нужно бить! -  свирепея,  добавил
он. - Что же мне теперь делать, профессор? - спросил он плаксиво.
     - Хм, обрейтесь наголо.
     - Профессор, - жалобно восклицал посетитель,  -  да  ведь  они  опять
седые вырастут. Кроме того, мне на службу носа нельзя будет показать, я  и
так уже третий день не езжу. Эх, профессор, если  бы  вы  открыли  способ,
чтобы и волосы омолаживать!
     - Не сразу, не сразу, мой дорогой, - бормотал Филипп Филиппович.
     Наклоняясь, он блестящими глазами исследовал голый живот пациента:
     - Ну, что ж, - прелестно, все в полном порядке.  Я  даже  не  ожидал,
сказать по правде,  такого  результата.  "Много  крови,  много  песен...".
Одевайтесь, голубчик!
     - "Я же той, что всех прелестней!.." -  дребезжащим,  как  сковорода,
голосом подпел пациент и, сияя, стал одеваться. Приведя  себя  в  порядок,
он, подпрыгивая и распространяя запах духов, отсчитал Филиппу  Филипповичу
пачку белых денег и нежно стал жать ему обе руки.
     - Две недели можете не показываться, - сказал Филипп Филиппович, - но
все-таки прошу вас: будьте осторожны.
     - Профессор! - из-за двери  в  экстазе  воскликнул  голос,  -  будьте
совершенно спокойны, - он сладостно хихикнул и пропал.
     Рассыпной звонок пролетел по квартире, лакированная дверь  открылась,
вошел тяпнутый, вручил Филиппу Филипповичу листок и заявил:
     - Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
     Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной набок  шляпе  и
со сверкающим колье на вялой и жеваной шее. Странные черные мешки висели у
нее  под  глазами,  а  щеки  были  кукольно-румяного  цвета.  Она   сильно
волновалась.
     - Сударыня! Сколько  вам  лет?  -  очень  сурово  спросил  ее  Филипп
Филиппович.
     Дама испугалась и даже побледнела под коркой румян.
     - Я, профессор, клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма!..
     -  Лет  вам  сколько,  сударыня?  -  еще  суровее   повторил   Филипп
Филиппович.
     - Честное слово.. Ну, сорок пять...
     -  Сударыня,  -  возопил  Филипп  Филиппович,   -   меня   ждут.   Не
задерживайте, пожалуйста. Вы же не одна!
     Грудь дамы бурно вздымалась.
     - Я вам одному, как светилу науки. Но клянусь - это такой ужас...
     - Сколько вам лет? - яростно и визгливо спросил Филипп  Филиппович  и
очки его блеснули.
     - Пятьдесят один! - корчась со страху ответила дама.
     - Снимайте штаны, сударыня, - облегченно молвил Филипп  Филиппович  и
указал на высокий белый эшафот в углу.
     -  Клянусь,  профессор,  -   бормотала   дама,   дрожащими   пальцами
расстегивая какие-то кнопки на поясе, - этот Мориц... Я вам признаюсь, как
на духу...
     - "От Севильи до Гренады..." - рассеянно запел  Филипп  Филиппович  и
нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода.
     - Клянусь богом! - говорила дама и живые пятна  сквозь  искусственные
продирались на ее щеках, - я знаю - это моя последняя  страсть.  Ведь  это
такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся Москва.  Он
не может пропустить ни одной гнусной  модистки.  Ведь  он  так  дьявольски
молод. - Дама бормотала  и  выбрасывала  из-под  шумящих  юбок  скомканный
кружевной клок.
     Пес совершенно затуманился и все в голове у него пошло кверху ногами.
     "Ну вас к черту", - мутно  подумал  он,  положив  голову  на  лапы  и
задремав от стыда, - "И стараться не буду понять, что это за штука  -  все
равно не пойму.
     Очнулся он от звона и увидел, что Филипп  Филиппович  швырнул  в  таз
какие-то сияющие трубки.
     Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на  Филиппа
Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал.
     - Я  вам,  сударыня,  вставляю  яичники  обезьяны,  -  объявил  он  и
посмотрел строго.
     - Ах, профессор, неужели обезьяны?
     - Да, - непреклонно ответил Филипп Филиппович.
     - Когда же операция? - бледнея и слабым голосом спрашивала дама.
     - "От Севильи до Гренады..." Угм... В понедельник. Ляжете в клинику с

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг