задрав голову, приковался к золотому шлему. Солнце сладостно лизало его с
одной стороны.
- Как же раньше я не видал его, какая случайность?.. Тьфу, дурак -
профессор наклонился и задумался, глядя на разно обутые ноги, - гм... как
же быть? К Панкрату вернуться? Нет, его не разбудишь. Придется на руках
нести. - Он снял калошу и брезгливо понес ее.
На старом автомобиле с Пречистенки выехали трое. Двое пьяных и на
коленях у них ярко раскрашенная женщина в шелковых шароварах, по моде 28
года.
- Эх, папаша! - крикнула она низким сиповатым голосом, - что же
другую-то калошу пропил!
- Видно, в "Альказаре" набрался старичок, - завыл левый пьяненький,
правый высунулся из автомобиля и прокричал:
- Отец, что ночная на Волхонке открыта? Мы туда!
Профессор строго посмотрел на них поверх очков, выронил изо рта
папиросу и тотчас забыл о их существовании. На Пречистенском бульваре
раздалась солнечная прорезь, а шлем Христа начал пылать. Вышло солнце.
3. ПЕРСИКОВ ПОЙМАЛ
Дело было вот в чем. Когда профессор приблизил свой гениальный глаз к
окуляру, он впервые в жизни обратил внимание на то, что в разноцветном
завитке особенно ярко и жирно выделялся один луч. Луч этот был ярко
красного цвета и из завитка выпадал, как маленькое острие, ну, скажем, с
иголку, что ли.
Просто уж такое несчастье, что на несколько секунд луч этот приковал
наметанный взгляд виртуоза.
В нем, в луче, профессор разглядел то, что было тысячу раз
значительнее и важнее самого луча, непрочного дитяти, случайно родившегося
при движении зеркала и объектива микроскопа. Благодаря тому, что ассистент
отозвал профессора, амебы пролежали полтора часа под действием этого луча
и получилось вот что: в то время, как в диске вне луча зернистые амебы
валялись вяло и беспомощно, в том месте, где пролегал красный заостренный
меч, происходили странные явления. В красной полосочке кипела жизнь.
Серенькие амебы, выпуская ложноножки, тянулись изо всех сил в красную
полосу и в ней (словно волшебным способом) оживали. Какая - то сила
вдохнула в них дух жизни. Они лезли стаей и боролись друг с другом за
место в луче. В нем шло бешеное, другого слова не подобрать, размножение.
Ломая и опрокидывая все законы, известные Персикову как свои пять пальцев,
они почковались на его глазах с молниеносной быстротой. Они разваливались
на части в луче и каждая из частей в течении 2 секунд становилась новым
свежим организмом. Эти организмы в несколько мгновений достигали роста и
зрелости лишь затем, чтобы в свою очередь тотчас же дать новое поколение.
В красной полосе, а потом и во всем диске стало тесно и началась
неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и
рвали в клочья и глотали. Среди рожденных лежали трупы погибших в борьбе
за существование. Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны.
Во-первых, они объемом приблизительно в два раза превышали обыкновенных
амеб, а, во-вторых, отличались какой-то особенной злостью и резвостью.
Движения их были стремительны, их ложноножки гораздо длиннее нормальных, и
работали они ими, без преувеличения, как спруты щупальцами.
Во второй вечер профессор, осунувшийся и побледневший, без пищи,
взвинчивая себя лишь толстыми самокрутками, изучал новое поколение амеб, а
в третий день он перешел к первоисточнику, т.е. к красному лучу.
Газ тихонько шипел в горелке, опять по улице шаркало движение и
профессор, отравленный сотой папиросою, полузакрыв глаза, откинулся на
спинку винтового кресла.
- Да, теперь все ясно. Их оживил луч. Это новый, неисследованный
никем, никем не обнаруженный луч. Первое, что придется выяснить, это -
получается ли он только от электричества или также и от солнца, -
пробормотал Персиков самому себе.
И в течении еще одной ночи это выяснилось. В три микроскопа Персиков
поймал три луча, от солнца ничего не поймал и выразился так:
- Надо полагать, что в спектре солнца его нет... гм... ну, одним
словом, надо полагать, что добыть его можно только от электрического
света. - Он любовно поглядел на матовый шар вверху, вдохновенно подумал и
пригласил к себе в кабинет Иванова. Он ему все рассказал и показал амеб.
Приват-доцент Иванов был поражен, совершенно раздавлен: как же такая
простая вещь, как эта тоненькая стрела, не была замечена раньше, черт
возьми! Да кем угодно, и хотя бы им, Ивановым, и действительно, это
чудовищно! Вы только посмотрите...
- Вы посмотрите, Владимир Ипатьевич! - говорил Иванов, в ужасе
прилипая глазом к окуляру, - что делается?! Они растут на моих глазах...
Гляньте, гляньте...
- Я их наблюдаю уже третий день, - вдохновенно ответил Персиков.
Затем произошел между двумя учеными разговор, смысл которого сводился
к следующему: приват-доцент Иванов берется соорудить при помощи линз и
зеркал камеру, в которой можно будет получить этот луч в увеличенном виде
и вне микроскопа. Иванов надеется, даже совершенно уверен, что это
чрезвычайно просто. Луч он получит, Владимир Ипатьевич может в этом не
сомневаться. Тут произошла маленькая заминка.
- Я, Петр Степанович, когда опубликую работу, напишу, что камеры
сооружены вами, - вставил Персиков, чувствуя, что заминочку надо
разрешить.
- О, это не важно... Впрочем, конечно...
И заминочка тотчас разрешилась. С этого времени луч поглотил и
Иванова. В то время, как Персиков, худея и истощаясь, просиживал дни и
половину ночи за микроскопом, Иванов возился в сверкающем от ламп
физическом кабинете, комбинируя линзу и зеркала. Помогал ему механик.
Из Германии после запроса через комиссариат просвещения Персикову
прислали три посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые,
двояковогнутые и даже какие-то выпукло-вогнутые шлифованные стекла.
Кончилось все это тем, что Иванов соорудил камеру и в нее действительно
уловил красный луч. И надо отдать справедливость, уловил мастерски: луч
вышел кривой, жирный, сантиметра 4 в поперечнике, острый и сильный.
1-го июня камеру установили в кабинете Персикова и он жадно начал
опыты с икрой лягушек, освещенной лучом. Опыты эти дали потрясающие
результаты. В течение 2-х суток вылупились тысячи головастиков. Но этого
мало, в течение одних суток головастики выросли необычайно в лягушек и до
того злых и прожорливых, что половина их была тут же перелопана другой
половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких сроков метать икру и
в 2 дня уже без всякого луча вывели новое поколение и при том совершенно
бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики
расползлись из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу,
во всех закоулках по всему институту завывали зычные хоры, как на болоте.
Панкрат, и так боявшийся Персикова, как огня, теперь испытывал к нему одно
чувство: мертвенный ужас. Через неделю и сам ученый почувствовал, что
шалеет. Институт наполнился запахом эфира и цианистого калия, которым
чуть-чуть не отравился Панкрат не вовремя снявший маску. Разросшееся
поколение, наконец, удалось перебить ядами, кабинеты проветрить.
Иванову Персиков сказал так:
- Вы знаете, Петр Степанович, действие луча на дейтероплазму и вообще
на яйцеклетку изумительно.
Иванов, холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора
необычным тоном:
- Владимир Ипатьевич, что же вы толкуете о мелких деталях, об
дейтероплазме. Будем говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное, -
видно с большой потугой, но все же Иванов выдавил из себя слова: -
профессор Персиков, вы открыли луч жизни!
Слабая краска показалась на бледных, небритых скулах Персикова.
- Ну-ну-ну-ну, - пробормотал он.
- Вы, - продолжал Иванов, - вы приобретете такое имя... У меня
кружится голова. Вы понимаете, - продолжал он страстно, Владимир
Ипатьевич, герои Уэльса по сравнению с вами просто вздор... А я то думал,
что это сказки... Вы помните его "Пищу Богов"?
- А, это роман, - ответил Персиков.
- Ну да, Господи, известный же!..
- Я забыл его, - ответил Персиков, - помню, читал, но забыл.
- Как же вы не помните, да вы гляньте, - Иванов за ножку поднял со
стеклянного стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом.
На морде ее даже после смерти было злобное выражение, - ведь это же
чудовищно!
4. ПОПАДЬЯ ДРОЗДОВА
Бог знает почему, Иванов ли тут был виноват, или потому, что
сенсационные известия передаются сами собой по воздуху, но только в
гигантской кипящей Москве вдруг заговорили о луче и о профессоре
Персикове. Правда, как-то вскользь и очень туманно. Известие о
чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица в светящейся
столице, то исчезая, то вновь взвиваясь до половины июля, когда на 20-й
странице газеты "Известия" под заголовком "Новости науки и техники" не
появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что
профессор IV университета изобрел луч, невероятно повышающий
жизнедеятельность низших организмов и что луч этот нуждается в проверке.
Фамилия, конечно, была переврана и напечатано "Певсиков".
Иванов принес газету и показал Персикову заметку.
- "Певсиков", - проворчал Персиков, возясь с камерой в кабинете, -
откуда эти свистуны все знают?
Увы, перевранная фамилия не спасла профессора от событий и они
начались на другой же день, сразу нарушив всю жизнь Персикова.
Панкрат, предварительно постучавшись, явился в кабинет и вручил
Персикову великолепную атласную визитную карточку.
- Он тамотко, - робко прибавил Панкрат.
На карточке было напечатано изящным шрифтом:
АЛЬФРЕД АРКАДЬЕВИЧ БРОНСКИЙ
сотрудник московских журналов - "Красный огонек", "Красный перец",
"Красный журнал", "Красный прожектор"
и газеты "Красная вечерняя Москва".
- Гони его к чертовой матери, - монотонно сказал Персиков и смахнул
карточку под стол.
Панкрат повернулся и вышел и через пять минут вернулся со
страдальческим лицом и со вторым экземпляром той же карточки.
- Ты что же смеешься? - проскрипел Персиков и стал страшен.
- Из гепею, они говорять, - бледнея, ответил Панкрат.
Персиков ухватился одной рукой за карточку, чуть не перервал ее
пополам, а другой швырнул пинцет на стол. На карточке было написано
кудрявым почерком:
"Очень прошу и извиняюсь, принять меня, многоуважаемый профессор, на
три минуты по общественному делу печати и сотрудник сатирического журнала
"Красный ворон", издания ГПУ".
- Позови-ка его сюда, - сказал Персиков и задохнулся.
Из-за спины Панкрата тотчас вынырнул молодой человек с
гладко-выбритым маслянистым лицом. Поражали вечно поднятые, словно у
индейца, брови и под ними ни секунды не глядевшие в глаза собеседнику
агатовые глазки. Одет был молодой человек совершенно безукоризненно и
модно. В узкий и длинный до колен пиджак, широчайшие штаны колоколом и
неестественной ширины лакированные ботинки с носами, похожими на копыта. В
руках молодой человек держал трость, шляпу с острым верхом и блокнот.
- Что вам надо? - спросил Персиков таким голосом, что Панкрат
мгновенно ушел за дверь, - вам ведь сказали, что я занят?
Вместо ответа молодой человек поклонился профессору два раза на левый
бок и на правый, а затем его глазки колесом прошлись по всему кабинету и
тотчас молодой человек поставил в блокноте знак.
- Я занят, - сказал профессор, с отвращением глядя в глазки гостя, но
никакого эффекта не добился, так как глазки были неуловимы.
- Прошу тысячу извинений, глубокоуважаемый профессор, заговорил
молодой человек тонким голосом, - что я врываюсь к вам и отнимаю ваше
драгоценное время, но известие о вашем мировом открытии, прогремевшее по
всему миру, заставляет наш журнал просить у вас каких-либо объяснений.
- Какие такие объяснения по всему миру? - заныл Персиков визгливо и
пожелтев, - я не обязан вам давать объяснения и ничего такого... Я
занят... страшно занят.
- Над чем вы работаете? - сладко спросил молодой человек и вдруг
застрочил в блокноте.
- Да я... вы что? Хотите напечатать что-то?
- ДаБ - ответил молодой человек и вдруг застрочил в блокноте.
- Во-первых, я не намерен ничего опубликовывать, пока я не кончу
работы... тем более в этих ваших газетах... Во-вторых, откуда вы все это
знаете?.. - И Персиков вдруг почувствовал, что теряется.
- Верно ли известие, что вы изобрели луч новой жизни?
- Какой такой новой жизни? - остервенился профессор, что вы мелете
чепуху! Луч, над которым я работаю, еще далеко не исследован и вообще
ничего еще не известно! Возможно, он повышает жизнедеятельность
протоплазмы...
- Во сколько раз? - торопливо спросил молодой человек.
Персиков окончательно потерялся. "...Ну тип. Ведь это черт знает что
такое!"
- Что за обывательские вопросы?.. Предположим, я скажу, ну, в тысячу
раз!..
В глазках молодого человека мелькнула хищная радость.
- И получаются гигантские организмы?
- Да ничего подобного! Ну, правда, организмы, полученные мною, больше
обыкновенных... Ну, имеют некоторые новые свойства... Но ведь тут главное
не величие, а невероятная скорость размножения, - сказал на свое горе
Персиков и тут же ужаснулся. Молодой человек исписал целую страницу,
перелистнул ее и застрочил дальше.
- Вы же не пишете! - Уже сдаваясь и чувствуя, что он в руках молодого
человека, в отчаянии просипел Персиков. - Что вы такое пишите?
- Правда ли, что в течении двух суток из икры можно получить два
миллиона головастиков?
- Из какого количества икры? - вновь взбеленясь закричал Персиков. -
Вы видели когда-нибудь икринку... ну, скажем, квакши?
- Из полуфунта? - не смущаясь спросил молодой человек.
Персиков побагровел.
- Кто же меряет так? Тьфу! Что вы такое говорите? Ну, конечно, если
взять полфунта лягушачей икры... тогда пожалуй... черт, ну, около этого
количества, а может быть, и гораздо больше!
Бриллианты загорелись в глазах молодого человека и он в один взмах
исчеркал еще одну страницу.
- Правда ли, что это вызовет мировой переворот в животноводстве?
- Что за газетный вопрос, - завыл Персиков, - и вообще, я не даю вам
разрешения писать чепуху. Я вижу по вашему лицу, что вы писали какую-то
мерзость.
- Вашу фотографическую карточку, профессор, убедительно прошу, -
молвил молодой человек и захлопнул блокнот.
- Что? Мою карточку? Это в ваши журнальчики? Вместе с этой
чертовщиной, которую вы там пишете. Нет, нет, нет... И я занят... попрошу
вас.
- Хотя бы старую. И мы вам ее вернем моментально.
- Панкрат! - закричал профессор в бешенстве.
- Честь имею кланяться, - сказал молодой человек и пропал.
Вместо Панкрата послышалось за дверью странное мерное скрипенье
машины, кованное постукивание в пол и в кабинете появился необычайной
толщины человек, одетый в блузу и штаны, сшитые из одеяльного драпа. Левая
его, механическая, нога щелкала и громыхала, а в руках он держал портфель.
Его бритое круглое лицо, налитое желтоватым студнем, являло приветливую
улыбку. Он по-военному поклонился профессору и выпрямился, отчего его нога
пружинно щелкнула. Персиков онемел.
- Господин профессор, - начал незнакомец приятным сиповатым голосом,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг