Берлиоз, опасаясь волновать больного, - вы посидите минуточку здесь с
товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а
потом мы вас проводим куда вы хотите. Ведь вы не знаете города...
План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до
ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев, что вот, мол,
приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии
явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается
какая-то неприятная чепуха.
- Позвонить? Ну что же, позвоните, - печально согласился больной и
вдруг страстно попросил: - Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то,
что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что
на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно
сейчас будет предъявлено.
- Хорошо, хорошо, - фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув
расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить
сумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что находится
на углу Бронной и Ермолаевского переулка.
А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел.
- Михаил Александрович! - крикнул он вдогонку Берлиозу.
Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и
отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор
прокричал, сложив руки рупором:
- Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев?
И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о
существовании киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно,
ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти
липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же
звонить! Его быстро разъяснят!
И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше.
Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору
поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца
вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а
обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо
разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие,
иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что
видны грязные белые носки.
Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем
соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом
некогда размышлять.
- Турникет ищете, гражданин? - треснувшим тенором осведомился
клетчатый тип, сюда пожалуйте! Прямо и выйдете куда надо. С вас бы за
указание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! - кривляясь,
субъект наотмашь снял жокейский свой картузик.
Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к
турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть
на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в
стеклянном ящике надпись "Берегись трамвая!".
Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной
линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно
осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал.
Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за
рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его
скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по
булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза
выбросило на рельсы.
Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно
ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или
слева - он уже не сообразил, - позлащенную луну. Он успел повернуться на
бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и,
повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно
белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не
вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся
улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю,
после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели
стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул - "неужели?..". Еще
раз, и в последний раз мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и
затем стало темно.
Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на
булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он
запрыгал по булыжникам Бронной.
Это была голова Берлиоза.
4. ПОГОНЯ
Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две
санитарные машины увезли: одна - обезглавленное тело и отрезанную голову в
морг, другая - раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в
белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а
Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, так и
остался на ней.
Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались - с
Бездомным приключилось что-то вроде паралича.
Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и
видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел,
что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови. Про сумасшедшего
немца он, конечно, забыл и старался понять только одно, как это может
быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту -
голова...
Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая,
но Иван Николаевич их слов не воспринимал.
Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них,
востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине
так:
- Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это ее работа! Взяла она в
бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей! Всю юбку
изгадила... Уж она ругалась, ругалась! А он-то, бедный, стало быть
поскользнулся да и поехал на рельсы...
Из всего выкрикнутого женщиной в расстроенный мозг Ивана Николаевича
вцепилось одно слово: "Аннушка"...
- Аннушка... Аннушка?.. - забормотал поэт, тревожно озираясь, -
позвольте, позвольте...
К слову "Аннушка" привязались слова "подсолнечное масло", а затем
почему-то "Понтий Пилат". Пилата поэт отринул и стал вязать цепочку,
начиная со слова "Аннушка". И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас
привела к сумасшедшему профессору.
Виноват! Да он же сказал, что заседание не состоится, потому что
Аннушка разлила масло. И будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он
прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь
вожатая была женщина?! Что же это такое? А?
Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант
точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза. Тут две мысли
пронизали мозг поэта. Первая: "Он отнюдь не сумасшедший! Все это
глупости!", и вторая: "Уж не подстроил ли он это сам?!"
Но, позвольте спросить, каким образом?!
- Э, нет! Это мы узнаем!
Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и
бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что
тот, к счастью, еще не ушел.
На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая
луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось,
что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу.
Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще
недавно сам Иван Николаевич. Теперь регент нацепил себе на нос явно
ненужное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло.
От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал
Берлиозу путь на рельсы.
С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору и, взглянув ему в
лицо, убедился в том, что никаких признаков сумасшествия нет и не было.
- Сознавайтесь, кто вы такой? - глухо спросил Иван.
Иностранец насупился, глянул так, будто впервые видит поэта, и
ответил неприязненно:
- Не понимай... русский говорить...
- Они не понимают! - ввязался со скамейки регент, хотя его никто и не
просил объяснять слова иностранца.
- Не притворяйтесь! - грозно сказал Иван и почувствовал холод под
ложечкой, - вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не
профессор! Вы - убийца и шпион! Документы! - яростно крикнул Иван.
Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал
плечами.
- Гражданин! - опять встрял мерзкий регент, - вы что же это волнуете
интуриста? За это с вас строжайше спросится! - а подозрительный профессор
сделал надменное лицо, повернулся и пошел от Ивана прочь.
Иван почувствовал, что теряется. Задыхаясь, он обратился к регенту:
- Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это
сделать!
Регент чрезвычайно оживился, вскочил и заорал:
- Где твой преступник? Где он? Иностранный преступник? - глаза
регента радостно заиграли, - этот? Ежели он преступник, то первым долгом
следует кричать: "караул!" А то он уйдет. А ну, давайте вместе! Разом! - и
тут регент разинул пасть.
Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул "караул!", а
регент его надул, ничего не крикнул.
Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес. Две
каких-то девицы шарахнулись от него в сторону, и он услышал слово
"пьяный".
- А, так ты с ним заодно? - впадая в гнев, прокричал Иван, - ты что
же это, глумишься надо мной? Пусти!
Иван кинулся вправо, и регент - тоже вправо! Иван - влево, и тот
мерзавец туда же.
- Ты нарочно под ногами путаешься? - зверея, закричал Иван, - я тебя
самого предам в руки милиции!
Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно
ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился.
Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был
уже у выхода в Патриарший переулок, и притом не один. Более чем
сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все:
третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот,
громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными
кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся
на задних лапах.
Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их
будет очень трудно.
Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Спиридоновке.
Сколько Иван не прибавлял шагу, расстояние между преследуемыми и им ничуть
не сокращалось. И не успел поэт опомниться, как после тихой Спиридоновки
очутился у Никитских ворот, где положение его ухудшилось. Тут уж была
толчея, Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган. Злодейская же
шайка к тому же здесь решила применить излюбленный бандитский прием -
уходить врассыпную.
Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к
Арбатской площади, и ускользнул. Потеряв одного из преследуемых, Иван
сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел
к подножке моторного вагона "А", стоящего на остановке, нагло отсадил
взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить
кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно.
Поведение кота настолько поразило Ивана, что он в неподвижности
застыл у бакалейного магазина на углу и тут вторично, но гораздо сильнее,
был поражен поведением кондукторши. Та, лишь только увидела кота, лезущего
в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала:
- Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!
Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела: не то, что
кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается
платить!
Кот оказался не только платежеспособным, но и дисциплинированным
зверем. При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся
с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы. Но лишь
кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий,
кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо. Пропустив
мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой
вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким
образом, гривенник.
Занявшись паскудным котом, Иван едва не потерял самого главного из
трех - профессора. Но, по счастью, тот не успел улизнуть. Иван увидел
серый берет в гуще в начале Большой Никитской, или Герцена. В мгновение
ока Иван и сам оказался там. Однако удачи не было. Поэт и шагу прибавлял,
и рысцой начинал бежать, толкая прохожих, и ни на сантиметр не приблизился
к профессору.
Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная
скорость, с которой происходила погоня. И двадцати секунд не прошло, как
после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской
площади. Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с
покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено.
Опять освещенная магистраль - улица Кропоткина, потом переулок, потом
Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный. И вот
здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен.
Профессор исчез.
Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил,
что профессор непременно должен оказаться в доме N 13 и обязательно в
квартире 47.
Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж,
немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось
недолго: открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не
справляясь у пришедшего, немедленно ушла куда-то.
В громадной, до крайности запущенной передней, слабо освещенной
малюсенькой угольной лампочкой под высоким, черным от грязи потолком, на
стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом, а на
полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные ее уши свешивались вниз.
За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал
что-то стихами.
Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо
устремился в коридор, рассуждая так: "Он, конечно, спрятался в ванной". В
коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску
света внизу под дверью, нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок
отскочил, и Иван оказался именно в ванной и подумал о том, что ему
повезло.
Однако повезло не так уж, как бы нужно было! На Ивана пахнуло влажным
теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта,
висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали.
Так вот в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в
руках. Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно,
обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело:
- Кирюшка! Бросьте трепаться! Что вы, с ума сошли?.. Федор Иваныч
сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! - и махнула на Ивана мочалкой.
Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван
Николаевич. Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно:
"Ах, развратница!.." - тут же зачем-то очутился на кухне. В ней никого не
оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших
примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не
вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела
забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных
свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая - бумажная.
Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только,
прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а
также и бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг