слышал в поезде рассказ о том, как в Москве две тысячи человек вышли из
театра нагишом в буквальном смысле слова и в таком виде разъехались по
домам в таксомоторах.
Шепот "нечистая сила..." слышался в очередях, стоявших у молочных, в
трамваях, в магазинах, в квартирах, в кухнях, в поездах, и дачных и
дальнего следования, на станциях и полустанках, на дачах и на пляжах.
Наиболее развитые и культурные люди в этих рассказах о нечистой силе,
навестившей столицу, разумеется, никакого участия не принимали и даже
смеялись над ними и пытались рассказчиков образумить. Но факт все-таки
остается фактом, и отмахнуться от него без объяснений никак нельзя: кто-то
побывал в столице. Уж одни угольки, оставшиеся от Грибоедова, да и многое
другое слишком красноречиво это подтверждали.
Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка
гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством.
Меры к ее поимке, как в Москве, так и за пределами ее далеко, были,
конечно приняты немедленные и энергичные, но, к великому сожалению,
результатов не дали. Именующий себя Воландом со всеми своими присными
исчез и ни в Москву более не возвращался и нигде вообще не появился и
ничем себя не проявил. Совершенно естественно, что возникло предположение
о том, что он бежал за границу, но и там нигде он не обозначился.
Следствие по его делу продолжалось долго. Ведь как-никак, а дело это
было чудовищно! Не говоря уже о четырех сожженных домах и о сотнях
сведенных с ума людей, были и убитые. О двух можно сказать точно: о
Берлиозе и об этом несчастном служащем в бюро по ознакомлению иностранцев
с достопримечательностями Москвы, бывшем бароне Майгеле. Ведь они-то были
убиты. Обгоревшие кости второго были обнаружены в квартире N 50 по Садовой
улице, после того как потушили пожар. Да, были жертвы, и эти жертвы
требовали следствия.
Но были и еще жертвы, и уже после того, как Воланд покинул столицу, и
этими жертвами стали, как это ни грустно, черные коты.
Штук сто этих мирных, преданных человеку и полезных ему животных были
застрелены или истреблены иными способами в разных местах страны. Десятка
полтора котов, иногда в сильно изуродованном виде, были доставлены в
отделения милиции в разных городах. Например, в Армавире один из ни в чем
не повинных котов был приведен каким-то гражданином в милицию со
связанными передними лапами.
Подкараулил этого кота гражданин в тот момент, когда животное с
вороватым видом (что же поделаешь, что у котов такой вид? Это не от того,
что они порочны, а от того, что они боятся, чтобы кто-либо из существ
более сильных, чем они, - собаки и люди, - не причинили им какой-нибудь
вред или обиду. И то и другое очень нетрудно, но чести в этом, уверяю, нет
никакой. Да, нет никакой!), да, с вороватым видом кот собирался
устремиться зачем-то в подсолнухи.
Навалившись на кота и срывая с шеи галстук, чтобы вязать его,
гражданин ядовито и угрожающе бормотал:
- Ага! Стало быть, теперь к нам, в Армавир, пожаловали, господин
гипнотизер? Ну, здесь вас не испугались. Да вы не притворяйтесь немым. Нам
уже понятно, что вы за гусь!
Вел кота в милицию гражданин, таща бедного зверя за передние лапы,
скрученные зеленым галстуком, и добиваясь легкими пинками, чтобы кот
непременно шел на задних лапах.
- Вы, - кричал гражданин, сопровождаемый свистящими мальчишками, -
бросьте, бросьте дурака валять! Не выйдет это! Извольте ходить, как все
ходят!
Черный кот только заводил мученические глаза. Лишенный природой дара
слова, он ни в чем не мог оправдаться. Спасением своим бедный зверь обязан
в первую очередь милиции, а, кроме того, своей хозяйке, почтенной
старушке-вдове. Лишь только кот был доставлен в отделение, там убедились,
что от гражданина сильнейшим образом пахнет спиртом, вследствие чего в
показаниях его тотчас же усомнились. А тем временем старушка, узнавшая от
соседей, что ее кота замели, кинулась бежать в отделение и поспела
вовремя. Она дала самые лестные рекомендации коту, объяснила, что знает
его пять лет с тех пор, как он был котенком, ручается за него, как за
самое себя, доказала, что он ни в чем плохом не замечен и никогда не ездил
в Москву. Как он родился в Армавире, так в нем и вырос и учился ловить
мышей.
Кот был развязан и возвращен владелице, хлебнув, правда, горя, узнав
на практике, что такое ошибка и клевета.
Кроме котов, некоторые незначительные неприятности постигли кое-кого
из людей. Произошло несколько арестов. В числе других задержанными на
короткое время оказались: в Ленинграде - граждане Вольман и Вольнер, в
Саратове, Киеве и Харькове - трое Володиных, в Казани - Волох, а в Пензе,
и уж совершенно неизвестно почему, - кандидат химических наук
Ветчинкевич... правда, тот был огромного роста, очень смуглый брюнет.
Попались в разных местах, кроме того, девять Коровиных, четыре
Коровкина и двое Караваевых.
Некоего гражданина сняли с севастопольского поезда связанным на
станции Белгород. Гражданин этот вздумал развлечь едущих с ним пассажиров
карточными фокусами.
В Ярославле, как раз в обеденную пору, в ресторан явился гражданин с
примусом в руках, который он только что взял из починки. Двое швейцаров,
лишь только увидели его, бросили свои посты в раздевалке и бежали, а за
ними бежали из ресторана все посетители и служащие. При этом у кассирши
непонятным образом пропала вся выручка.
Было еще многое, всего не вспомнишь. Было большое брожение умов.
Еще и еще раз нужно отдать справедливость следствию. Все было сделано
не только для того, чтобы поймать преступников, но и для того, чтобы
объяснить все то, что они натворили. И все это было объяснено, и
объяснения эти нельзя не признать толковыми и неопровержимыми.
Представители следствия и опытные психиатры установили, что члены
преступной шайки, или, по крайней мере, один из них (преимущественно
подозрение в этом падало на Коровьева) являлись невиданной силы
гипнотизерами, могущими показывать себя не в том месте, где они на самом
деле находились, а на позициях мнимых, смещенных. Помимо этого они
свободно внушали столкнувшимся с ними, что некие вещи или люди находятся
там, где на самом деле их не было, и наоборот, удаляли из поля зрения те
вещи или людей, которые действительно в этом поле зрения имелись.
В свете таких объяснений решительно все понятно, и даже наиболее
волновавшая граждан, ничем, казалось бы, не объяснимая неуязвимость кота,
обстрелянного в квартире N 50, при попытках взять его под стражу.
Никакого кота на люстре, натурально не было, никто и не думал
отстреливаться, стреляли по пустому месту, в то время как Коровьев,
внушивший, что кот безобразничает на люстре, мог свободно находиться за
спиной стрелявших, кривляясь и наслаждаясь своею громадной, но преступно
использованной способностью внушать. Он же, конечно, и поджег квартиру,
разлив бензин.
Ни в какую Ялту, конечно, Степа Лиходеев не улетал (это не под силу
даже Коровьеву) и телеграмм оттуда не посылал. После того, как он упал в
обморок в ювелиршиной квартире, испуганный фокусом Коровьева, показавшего
ему кота с маринованным грибом на вилке, он пролежал в ней до тех пор,
пока Коровьев, издеваясь над ним, не напялил на него войлочную шляпу и не
отправил его на московский аэродром, внушив предварительно встречавшим
Степу представителям угрозыска, что Степа вылезет из аэроплана,
прилетевшего из Севастополя.
Правда, угрозыск Ялты утверждал, что он принимал босого Степу и
телеграммы насчет Степы в Москву слал, но ни одной копии этих телеграмм в
делах никак не обнаружилось, из чего был сделан печальный, но совершенно
несокрушимый вывод, что гипнотизерская банда обладает способностью
гипнотизировать на громадном расстоянии, и притом не только отдельных лиц,
но и целые группы их. При этих условиях преступники могли свести с ума
людей с самой стойкой психической организацией.
Что там говорить о таких пустяках, как колода карт в чужом кармане в
партере, или исчезнувшие дамские платья, или мяукающий берет и прочее в
этом же роде! Такие штуки может отколоть любой профессионал-гипнотизер
средней силы, в том числе и нехитрый фокус с оторванием головы у
конферансье. Говорящий кот - тоже сущий вздор. Для того, чтобы предъявить
людям такого кота, достаточно владеть первыми основами чревовещания, а
вряд ли кто-нибудь усомнится, что искусство Коровьева шло значительно
дальше этих основ.
Да, дело тут вовсе не в колодах, фальшивых письмах в портфеле
Никанора Ивановича. Это все пустяки. Это он, Коровьев, погнал под трамвай
бедного Берлиоза на верную смерть. Это он свел с ума бедного поэта Ивана
Бездомного, он заставлял его грезить и видеть в мучительных снах древний
Ершалаим и сожженную солнцем безводную Лысую Гору с тремя повешенными на
столбах. Это он и его шайка заставили исчезнуть из Москвы Маргариту
Николаевну и ее домработницу Наташу. Кстати: этим делом следствие
занималось особенно внимательно. Требовалось выяснить, были ли похищены
эти женщины шайкой убийц и поджигателей, или же бежали вместе с преступной
компанией добровольно? Основываясь на нелепых и путаных показаниях Николая
Ивановича, и приняв во внимание странную и безумную записку Маргариты
Николаевны, оставленную мужу, записку, в которой она пишет, что уходит в
ведьмы, учтя то обстоятельство, что Наташа исчезла, оставив все свои
носильные вещи на месте, - следствие пришло к заключению, что и хозяйка и
ее домработница были загипнотизированы, подобно многим другим, и в таком
виде похищены бандой. Возникла и, вероятно, совершенно правильная мысль,
что преступников привлекла красота обеих женщин.
И вот что осталось совершенно неясным для следствия - это побуждение,
заставившее шайку похитить душевнобольного, именующего себя мастером, из
психиатрической клиники. Этого установить не удалось, как не удалось
добыть и фамилию похищенного больного. Так и сгинул он навсегда под
мертвой кличкой: "номер сто восемнадцатый из первого корпуса".
Итак, почти все объяснилось, и кончилось следствие, как вообще все
кончается.
Прошло несколько лет, и граждане стали забывать и Воланда, и
Коровьева, и прочих. Произошли многие изменения в жизни тех, кто пострадал
от Воланда и его присных, и как бы ни были мелки и незначительны эти
изменения, все же следует их отметить.
Жорж, например, Бенгальский, проведя в лечебнице четыре месяца,
поправился и вышел, но службу в Варьете вынужден был покинуть, и в самое
горячее время, когда публика валом шла за билетами - память о черной магии
и ее разоблачениях оказалась очень живуча. Бросил Бенгальский Варьете, ибо
понимал, что представать ежевечерне перед двумя тысячами человек, быть
неизбежно узнаваемым и бесконечно подвергаться глумливым вопросам о том,
как ему лучше: с головой или без головы? - слишком мучительно.
Да, кроме того, утратил конферансье значительную дозу своей
веселости, которая столь необходима при его профессии. Осталась у него
неприятная, тягостная привычка каждую весну в полнолуние впадать в
тревожное состояние, внезапно хвататься за шею, испуганно оглядываться и
плакать. Припадки эти проходили, но все же при наличности их прежним делом
нельзя было заниматься, и конферансье ушел на покой и начал жить на свои
сбережения, которых, по его скромному подсчету, должно было хватить ему на
пятнадцать лет.
Он ушел и никогда больше не встречался с Варенухой, приобретшим
всеобщую популярность за свою невероятную, даже среди театральных
администраторов, отзывчивость и вежливость. Контрамарочники, например, его
иначе не называли, как отец-благодетель. В какое бы время кто бы ни
позвонил в Варьете, всегда слышался в трубке мягкий, но грустный голос: "Я
вас слушаю", - а на просьбу позвать к телефону Варенуху, тот же голос
поспешно отвечал: "Я к вашим услугам". Но зато и страдал же Иван
Савельевич от своей вежливости!
Степе Лиходееву больше не приходится разговаривать по телефону в
Варьете. Немедленно после выхода из клиники, в которой Степа провел восемь
дней, его перебросили в Ростов, где он получил назначение на должность
заведующего большим гастрономическим магазином. Ходят слухи, что он
совершенно перестал пить портвейн и пьет только водку, настоянную на
смородиновых почках, отчего очень поздоровел. Говорят, что стал молчалив и
сторонится женщин.
Удаление Степана Богдановича из Варьете не доставило Римскому той
радости, о которой он так жадно мечтал в продолжение нескольких лет. После
клиники и Кисловодска старенький-престаренький, с трясущейся головой,
финдиректор подал заявление об уходе из Варьете. Интересно, что это
заявление привезла в Варьете супруга Римского. Сам Григорий Данилович не
нашел в себе силы даже днем побывать в том здании, где видел он залитое
луной треснувшее стекло в окне и длинную руку, пробирающуюся к нижней
задвижке.
Уволившись из Варьете, финдиректор поступил в театр детских кукол в
замоскворечье. В этом театре ему уже не пришлось сталкиваться по делам
акустики с почтеннейшим Аркадием Аполлоновичем Семплеяровым. Того в два
счета перебросили в Брянск и назначили заведующим грибнозаготовочным
пунктом. Едят теперь москвичи соленые рыжики и маринованные белые и не
нахвалятся ими и до чрезвычайности радуются этой переброске. Дело прошлое,
и можно сказать, что не клеились у Аркадия Аполлоновича дела с акустикой,
и сколько ни старался он улучшить ее, она какая была, такая и осталась.
К числу лиц, порвавших с театром, помимо Аркадия Аполлоновича,
надлежит отнести и Никанора Ивановича Босого, хоть тот и не был ничем
связан с театрами, кроме любви к даровым билетам. Никанор Иванович не
только не ходит ни в какой театр ни за деньги, ни даром, но даже меняется
в лице при всяком театральном разговоре. В не меньшей, а большей степени
возненавидел он, помимо театра, поэта Пушкина и талантливого артиста Савву
Потаповича Куролесова. Того до такой степени, что в прошлом году, увидев в
газете окаймленное черным объявление, что Савву Потаповича в самый расцвет
его карьеры хватил удар, Никанор Иванович побагровел до того, что сам чуть
не отправился вслед за Саввой Потаповичем, и взревел: "Так ему и надо!"
Более того, в тот же вечер Никанор Иванович, на которого смерть
популярного артиста навеяла массу тягостных воспоминаний, один, в компании
только с полной луной, освещающей Садовую, напился до ужаса. И с каждой
рюмкой удлинялась перед ним проклятая цепь ненавистных фигур, и были в
этой цепи и Дунчиль Сергей Герардович, и красотка Ида Геркулановна, и тот
рыжий владелец бойцовых гусей, и откровенный Канавкин Николай.
Ну, а с теми-то что же случилось? Помилуйте! Ровно ничего с ними не
случилось, да и случиться не может, ибо никогда в действительности не было
их, как не было и симпатичного артиста-конферансье, и самого театра, и
старой сквалыги пороховниковой тетки, гноящей валюту в погребе, и уж,
конечно, золотых труб не было и наглых поваров. Все это только снилось
Никанору Ивановичу под влиянием поганца Коровьева. Единственный живой,
влетевший в этот сон, именно и был Савва Потапович - артист, и ввязался он
в это только потому, что врезался в память Никанору Ивановичу благодаря
своим частым выступлениям по радио. Он был, а остальных не было.
Так, может не было и Алоизия Могарыча? О, нет! Этот не только был, но
и сейчас существует, и именно в той должности, от которой отказался
Римский, то есть в должности финдиректора Варьете.
Опомнившись примерно через сутки после визита к Воланду, в поезде,
где-то под Вяткой, Алоизий убедился в том, что, уехав в помрачении ума
зачем-то из Москвы, он забыл надеть брюки, но зато непонятно для чего
украл совсем ненужную ему домовую книгу застройщика. Уплатив колоссальные
деньги проводнику, Алоизий приобрел у него старую и засаленную пару штанов
и из Вятки повернул обратно. Но домика застройщика он, увы, уже не нашел.
Ветхое барахло начисто слизнуло огнем. Но Алоизий был человеком
чрезвычайно предприимчивым, через две недели он уже жил в прекрасной
комнате в Брюсовском переулке, а через несколько месяцев уже сидел в
кабинете Римского. И как раньше Римский страдал из-за Степы, так теперь
Варенуха мучился из-за Алоизия. Мечтает теперь Иван Савельевич только об
одном, чтобы этого Алоизия убрали из Варьете куда-нибудь с глаз долой,
потому что, как шепчет иногда Варенуха в интимной компании, "такой
сволочи, как этот Алоизий, он будто бы никогда не встречал в жизни и что
будто бы от этого Алоизия он ждет всего, чего угодно".
Впрочем, может быть, администратор и пристрастен. Никаких темных дел
за Алоизием не замечено, как и вообще никаких дел, если не считать,
конечно, назначения на место буфетчика Сокова какого-то другого. Андрей же
Фокич умер от рака печени в клинике первого МГУ месяцев через девять после
появления Воланда в Москве...
Да, прошло несколько лет, и затянулись правдиво описанные в этой
книге происшествия и угасли в памяти. Но не у всех, но не у всех.
Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние,
под вечер появляется под липами на Патриарших прудах человек лет тридцати
или тридцати с лишним. Рыжеватый, зеленоглазый, скромно одетый человек.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг