- Мало.
Афраний молчал.
- Где убитый?
- Этого я не знаю, - со спокойным достоинством ответил человек,
никогда не расстававшийся со своим капюшоном, - сегодня утром начнем
розыск.
Прокуратор вздрогнул, оставил ремень сандалии, который никак не
застегивался.
- Но вы наверное знаете, что он убит?
На это прокуратор получил сухой ответ:
- Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при
Валерии Грате. Мне не обязательно видеть труп для того, чтобы сказать, что
человек убит, и вот я вам докладываю, что тот, кого именовали Иуда из
города Кириафа, несколько часов тому назад зарезан.
- Простите меня, Афраний, - ответил Пилат, - я еще не проснулся как
следует, отчего и сказал это. Я сплю плохо, - прокуратор усмехнулся, - и
все время вижу во сне лунный луч. Итак, я хотел бы знать ваши
предположения по этому делу. Где вы собираетесь его искать? Садитесь,
начальник тайной службы.
Афраний поклонился, пододвинул кресло поближе к кровати и сел,
брякнув мечом.
- Я собираюсь искать его недалеко от масличного жома в Гефсиманском
саду.
- Так, так. А почему именно там?
- Игемон, по моим соображениям, Иуда убит не в самом Ершалаиме и не
где-нибудь далеко от него. Он убит под Ершалаимом.
- Считаю вас одним из выдающихся знатоков своего дела. Я не знаю,
впрочем, как обстоит дело в Риме, но в колониях равного вам нет.
Объясните, почему?
- Ни в коем случае не допускаю мысли, - говорил негромко Афраний, - о
том, чтобы Иуда дался в руки каким-нибудь подозрительным людям в черте
города. На улице не зарежешь тайно. Значит, его должны были заманить
куда-нибудь в подвал. Но служба уже искала его в нижнем городе и,
несомненно, нашла бы. Но его нет в городе, за это вам ручаюсь, если бы его
убили вдалеке от города, этот пакет с деньгами не мог бы быть подброшен
так скоро. Он убит вблизи города. Его сумели выманить за город.
- Не постигаю, каким образом это можно было сделать.
- Да, прокуратор, это самый трудный вопрос во всем деле, и я даже не
знаю, удастся ли мне его разрешить.
- Действительно, загадочно! В праздничный вечер верующий уходит
неизвестно зачем за город, покинув пасхальную трапезу, и там погибает. Кто
и чем мог его выманить? Не сделала ли это женщина? - вдруг вдохновенно
спросил прокуратор.
Афраний отвечал спокойно и веско:
- Ни в коем случае, прокуратор. Эта возможность совершенно исключена.
Надлежит рассуждать логически. Кто был заинтересован в гибели Иуды?
Какие-то бродячие фантазеры, какой-то кружок, в котором прежде всего не
было никаких женщин. Чтобы жениться, прокуратор, требуются деньги, чтобы
произвести на свет человека, нужны они же, но чтобы зарезать человека при
помощи женщины, нужны очень большие деньги, и ни у каких бродяг их нету.
Женщины не было в этом деле, прокуратор. Более того скажу, такое
толкование убийства может только сбивать со следу, мешать следствию и
путать меня.
- Я вижу, что вы совершенно правы, Афраний, - говорил Пилат, - и я
лишь позволил себе высказать свое предположение.
- Оно, увы, ошибочно, прокуратор.
- Но что же, что же тогда? - воскликнул прокуратор, с жадным
любопытством всматриваясь в лицо Афрания.
- Я полагаю, что это все те же деньги.
- Замечательная мысль! Но кто и за что мог предложить ему деньги
ночью за городом?
- О нет, прокуратор, не так. У меня есть единственное предположение,
и если оно не верно, то других объяснений я, пожалуй, не найду, - Афраний
наклонился поближе к прокуратору и шепотом договорил: - Иуда хотел
спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте.
- Очень тонкое объяснение. Так, по-видимому, дело и обстояло. Теперь
я вас понимаю: его выманили не люди, а его собственная мысль. Да, да, это
так.
- Так. Иуда был недоверчив. Он прятал деньги от людей.
- Да, вы сказали, в Гефсимании. А почему именно там вы намерены
искать его - этого, я признаюсь, не пойму.
- О, прокуратор, это проще всего. Никто не будет прятать деньги на
дорогах, в открытых и пустых местах. Иуда не был ни на дороге в Хеврон, ни
на дороге в Вифанию. Он должен был быть в защищенном, укромном месте с
деревьями. Это так просто. А таких других мест, кроме Гефсимании, под
Ершалаимом нету. Далеко он уйти не мог.
- Вы совершенно убедили меня. Итак, что же делать теперь?
- Я не медля начну искать убийц, которые выследили Иуду за городом, а
сам пойду под суд.
- За что?
- Моя охрана упустила его вечером на базаре после того, как он
покинул дворец Каифы. Как это произошло, не постигаю. Этого еще не было в
моей жизни. Он был взят под наблюдение тотчас же после нашего разговора.
Но в районе базара он переложился куда-то, сделал такую странную петлю,
что бесследно ушел.
- Так. Объявляю вам, что я не считаю нужным отдавать вас под суд. Вы
сделали все что могли, и никто в мире, - тут прокуратор улыбнулся, - не
сумел бы сделать больше вашего. Взыщите с сыщиков, потерявших Иуду. Но и
тут, предупреждаю вас, я не хотел бы, чтобы взыскание было хоть
сколько-нибудь строгим. В конце концов, мы сделали все для того, чтобы
позаботиться об этом негодяе! Да, забыл вас спросить - прокуратор потер
лоб - как же они ухитрились подбросить деньги Каифе?
- Видите ли, прокуратор... это не особенно сложно. Мстители прошли в
тылу дворца Каифы, там, где переулок господствует над задним двором. Они
перебросили пакет через забор.
- С запиской?
- Да, точно так, как вы и предполагали, прокуратор. Да, впрочем, -
тут Афраний сорвал печать с пакета и показал его внутренность Пилату.
- Помилуйте, что вы делаете, Афраний, ведь печати-то, наверное,
храмовые!
- Прокуратору не стоит беспокоить себя этим вопросом, - ответил
Афраний, закрывая пакет.
- Неужели все печати есть у вас? - рассмеявшись, спросил Пилат.
- Иначе быть не может, прокуратор, - без всякого смеха, очень сурово
ответил Афраний.
- Воображаю, что было у Каифы!
- Да, прокуратор, это вызвало очень большое волнение. Меня они
приглашали немедленно.
Даже в полутьме было видно, как сверкают глаза у Пилата.
- Это интересно, интересно...
- Осмеливаюсь возразить, прокуратор, это не было интересно.
Скучнейшее и утомительнейшее дело. На мой вопрос, не выплачивались ли кому
деньги во дворце Каифы, мне сказали категорически, что этого не было.
- Ах так? Ну, что же, не выплачивались, стало быть не выплачивались.
Тем труднее будет найти убийц.
- Совершенно верно, прокуратор.
- Да, Афраний, вот что мне внезапно пришло в голову: не покончил ли
он сам с собой?
- О нет, прокуратор, - даже откинувшись от удивления в кресле,
ответил Афраний, - простите меня, но это совершенно невероятно!
- Ах, в этом городе все вероятно! Я готов спорить, что через самое
короткое время слухи об этом поползут по всему городу.
Тут Афраний метнул в прокуратора свой взгляд, подумал и ответил:
- Это может быть, прокуратор.
Прокуратор, видимо, все не мог расстаться с этим вопросом об убийстве
человека из Кириафа, хотя и так уж все было ясно, и спросил даже с
некоторой мечтательностью:
- А я желал бы видеть, как они убивали его.
- Убит он с чрезвычайным искусством, прокуратор, - ответил Афраний, с
некоторой иронией поглядывая на прокуратора.
- Откуда же вы это-то знаете?
- Благоволите обратить внимание на мешок, прокуратор, - ответил
Афраний, - я вам ручаюсь за то, что кровь Иуды хлынула волной. Мне
приходилось видеть убитых, прокуратор, на своем веку!
- Так что он, конечно, не встанет?
- Нет, прокуратор, он встанет, - ответил, улыбаясь философски,
Афраний - когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним.
Но ранее он не встанет!
- Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к погребению.
- Казненные погребены, прокуратор.
- О Афраний, отдать вас под суд было бы преступлением. Вы достойны
высочайшей награды. Как было?
Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как он
занимался делом Иуды, команда тайной стражи, руководимая его помощником,
достигла холма, когда наступил вечер. Одного тела на верхушке она не
обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло:
- Ах, как же я этого не предвидел!
- Не стоит беспокоиться, прокуратор, - сказал Афраний и продолжал
повествовать: - Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами
глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его
обнаружили в очень скором времени. Некий человек...
- Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал
Пилат.
- Да, прокуратор...
Левий Матвей прятался на левом склоне лысого черепа, дожидаясь тьмы.
Голое тело Иешуа Га-Ноцри было с ним. Когда стража вошла в пещеру с
факелом, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что не совершил
никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет право
хоронить казненного преступника, если пожелает. Левий Матвей говорил, что
не хочет расстаться с этим телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то
бессвязное, то просил, то угрожал и проклинал...
- Его пришлось схватить? - мрачно спросил Пилат.
- Нет, прокуратор, нет, - очень успокоительно ответил Афраний, -
дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет погребено.
Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не уйдет и
желает участвовать в погребении. Он сказал, что не уйдет, даже если его
начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож, который был с
ним.
- Его прогнали? - сдавленным голосом спросил Пилат.
- Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему участвовать в
погребении.
- Кто из ваших помощников руководил этим? - спросил Пилат.
- Толмай, - ответил Афраний и прибавил в тревоге: - Может быть, он
допустил ошибку?
- Продолжайте, - ответил Пилат, - ошибки не было. Я вообще начинаю
немного теряться, Афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком, который
никогда не делает ошибок. Этот человек - вы.
Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через
два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда, работая
посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех
трех казненных.
- Обнаженными?
- Нет, прокуратор, - команда взяла с собой для этой цели хитоны. На
пальцы погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой, Дисмасу с
двумя и Гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями. Опознавательный
знак Толмаю известен.
- Ах, если б я мог предвидеть! - морщась, заговорил Пилат. - Ведь мне
нужно было бы повидать этого Левия Матвея...
- Он здесь, прокуратор!
Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а
потом сказал так:
- Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас завтра
прислать ко мне Толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а вас,
Афраний, - тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе,
перстень и подал его начальнику тайной службы, - прошу принять это на
память.
Афраний поклонился, молвив:
- Большая честь, прокуратор.
- Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам,
упустившим Иуду, выговор. А Левия Матвея сейчас ко мне. Мне нужны
подробности по делу Иешуа.
- Слушаю, прокуратор, - ответил Афраний и стал отступать и кланяться,
а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал:
- Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!
Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг уже
мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и
лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою.
Вместо Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек
рядом с гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора,
тотчас отступил в сад и скрылся.
Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного испуганными
глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами думали и
кто наконец появился.
Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей
грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень непригляден и
скорее всего походил на городского нищего, каких много толчется на
террасах храма или на базарах шумного и грязного нижнего города.
Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным поведением
приведенного к Пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не
ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
- Что с тобой? - спросил его Пилат.
- Ничего, - ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто
что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала.
- Что с тобою, отвечай, - повторил Пилат.
- Я устал, - ответил Левий и мрачно поглядел в пол.
- Сядь, - молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу,
испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним на
пол.
- Объясни, почему не сел в кресло? - спросил Пилат.
- Я грязный, я его запачкаю, - сказал Левий, глядя в землю.
- Сейчас тебе дадут поесть.
- Я не хочу есть, - ответил Левий.
- Зачем же лгать? - спросил тихо Пилат, - ты ведь не ел целый день, а
может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал
мне нож, который был у тебя.
- Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, - сказал Левий и
добавил мрачно: - Вы мне его верните, мне его надо отдать хозяину, я его
украл.
- Зачем?
- Чтобы веревки перерезать, - ответил Левий.
- Марк! - крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны. - Нож
его мне дайте.
Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож
и подал его прокуратору, а сам удалился.
- А у кого взял нож?
- В хлебной лавке у Хевронских ворот, как войдешь в город, сейчас же
налево.
Пилат поглядел на широкое лезвие, попробовал пальцем, остер ли нож,
зачем-то, и сказал:
- Насчет ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно
второе: покажи хартию, которую ты носишь с собой и где записаны слова
Иешуа.
Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недоброй
улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно.
- Все хотите отнять? И последнее, что имею? - спросил он.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг