а задними ожесточенно молотящем воздух. Изредка поблескивающее в луне, а
потом потухающее пенсне, свалившееся с носа, летело рядом с боровом на
шнуре, а шляпа то и дело наезжала борову на глаза. Хорошенько
всмотревшись, Маргарита узнала в борове Николая Ивановича, и тогда хохот
ее загремел над лесом, смешавшись с хохотом Наташи.
- Наташка! - пронзительно закричала Маргарита, - ты намазалась
кремом?
- Душенька! - будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала
Наташа, - королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!
- Принцесса! - плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу.
- Душенька! Маргарита Николаевна! - кричала Наташа, скача рядом с
Маргаритой, - сознаюсь, взяла крем. Ведь и мы хотим жить и летать! Прости
меня, повелительница, а я не вернусь, нипочем не вернусь! Ах, хорошо,
Маргарита Николаевна! Предложение мне делал, - Наташа стала тыкать пальцем
в шею сконфуженно пыхтящего борова, - предложение! Ты как меня называл, а?
- Кричала она, наклонясь к уху борова.
- Богиня, - завывал тот, - не могу я так быстро лететь. Я бумаги могу
важные растерять. Наталья Прокофьевна, я протестую.
- Да ну тебя к черту с твоими бумагами! - дерзко хохоча, кричала
Наташа.
- Что вы, Наталья Прокофьевна! Нас услышит кто-нибудь! - моляще орал
боров.
Летя галопом рядом с Маргаритой, Наташа с хохотом рассказывала ей о
том, что произошло в особняке после того, как Маргарита Николаевна улетела
через ворота.
Наташа созналась в том, что не прикоснувшись более ни к каким
подаренным вещам, она сбросила с себя одежду и кинулась к крему и
немедленно им намазалась. И с нею произошло то же, что с ее хозяйкой. В то
время, как Наташа, хохоча от радости, упивалась перед зеркалом своею
волшебною красой, дверь открылась, и перед Наташей явился Николай
Иванович. Он был взволнован, в руках он держал сорочку Маргариты
Николаевны и собственную свою шляпу и портфель. Увидев Наташу, Николай
Иванович обомлел. Несколько справившись с собою, весь красный, как рак, он
объявил, что счел долгом поднять рубашечку, лично принести ее...
- Что говорил, негодяй! - визжала и хохотала Наташа, - что говорил,
на что сманивал! Какие деньги сулил. Говорил, что Клавдия Петровна ничего
не узнает. Что, скажешь, вру? - кричала Наташа борову, и тот только
сконфуженно отворачивал морду.
Расшалившись в спальне, Наташа мазнула кремом Николая Ивановича и
сама оторопела от удивления. Лицо почтенного нижнего жильца свело в
пятачок, а руки и ноги оказались с копытцами. Глянув на себя в зеркало,
Николай Иванович отчаянно и дико завыл, но было уже поздно. Через
несколько секунд он, оседланный, летел куда-то к черту из Москвы, рыдая от
горя.
- Требую возвращения моего нормального облика! - вдруг не то
исступленно, не то моляще прохрипел и захрюкал боров, - я не намерен
лететь на незаконное сборище! Маргарита Николаевна, вы обязаны унять вашу
домработницу.
- Ах, так я теперь тебе домработница? Домработница? - вскрикивала
Наташа, нащипывая ухо борову, - я была богиня? Ты меня как называл?
- Венера! - плаксиво отвечал боров, пролетая над ручьем, журчащим меж
камней, и копытцами задевая с шорохом за кусты орешника.
- Венера! Венера! - победно прокричала Наташа, подбоченившись одной
рукой, а другую простирая к луне, - Маргарита! Королева! Упросите за меня,
чтоб меня ведьмой оставили. Вам все сделают, вам власть дана!
И Маргарита отозвалась:
- Хорошо, я обещаю!
- Спасибо! - прокричала Наташа и вдруг закричала резко и как-то
тоскливо: - Гей! Гей! Скорей! Скорей! А ну-ка надбавь! - она сжала пятками
похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что опять
распорол воздух, и через мгновенье Наташа уже была видна впереди, как
черная точка, а потом и совсем пропала, и шум ее полета растаял.
Маргарита летела по-прежнему медленно в пустынной и неизвестной
местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных
громадных сосен. Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно,
где-то очень далеко от Москвы. Щетка летела не над верхушками сосен, а уже
между их стволами, с одного боку посеребренными луной. Легкая тень летящей
скользила по земле впереди - теперь луна светила в спину Маргарите.
Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка.
Сосны разошлись, и Маргарита тихо подъехала по воздуху к меловому обрыву.
За этим обрывом внизу, в тени, лежала река. Туман висел и цеплялся за
кусты внизу вертикального обрыва, а противоположный берег был плоский,
низменный. На нем, под одинокой группой каких-то раскидистых деревьев,
метался огонечек от костра и виднелись какие-то движущиеся фигурки.
Маргарите показалось, что оттуда доносится какая-то зудящая веселенькая
музыка. Далее, сколько хватало глаз, на посеребренной равнине не виднелось
никаких признаков ни жилья, ни людей.
Маргарита прыгнула с обрыва вниз и быстро спустилась к воде. Вода
манила ее после воздушной гонки. Отбросив от себя щетку, она разбежалась и
прыгнула в воду вниз головой. Легкое ее тело, как стрела, вонзилось в
воду, и столб воды выбросило почти до самой луны. Вода оказалась теплой,
как в бане, и, вынырнув из бездны, Маргарита вдоволь наплавалась в полном
одиночестве ночью по этой реке.
Рядом с Маргаритой никого не было, но немного подальше за кустами
слышались всплески и фырканье, там тоже кто-то купался.
Маргарита выбежала на берег. Тело ее ныло после купанья. Усталости
никакой она не ощущала и радостно приплясывала на влажной траве. Вдруг она
перестала танцевать и насторожилась. Фырканье стало приближаться и из-за
ракитовых кустов вылез какой-то толстяк в черном шелковом цилиндре,
заломленном на затылок. Ступни его ног были в илистой грязи, так что
казалось, будто купальщик в черных ботинках. Судя по тому, как он
отдувался и икал, он был порядочно выпивши, что, впрочем, подтверждалось и
тем, что река вдруг стала издавать запах коньяку.
Увидев Маргариту, толстяк стал вглядываться, а потом радостно заорал:
- Что такое? Ее ли я вижу? Клодина, да ведь это ты, неунывающая
вдова? И ты здесь? - и тут он полез здороваться.
Маргарита отступила и с достоинством ответила:
- Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем
разговариваешь, - и, подумав мгновенье, она прибавила к своей речи длинное
непечатное ругательство. Все это произвело на легкомысленного толстяка
отрезвляющее действие.
- Ой! - тихо воскликнул он и вздрогнул, - простите великодушно,
светлая королева Марго! Я обознался. А виноват коньяк, будь он проклят! -
Толстяк опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и
залопотал, мешая русские фразы с французскими, какой-то вздор про кровавую
свадьбу своего друга в Париже Гессара, и про коньяк, и про то, что он
подавлен грустной ошибкой.
- Ты бы брюки надел, сукин сын, - сказала, смягчаясь, Маргарита.
Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и
восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому,
что по рассеянности оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но
что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, поручив себя
расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех
пор, пока не поскользнулся и навзничь не упал в воду. Но и падая, сохранил
на окаймленном небольшими бакенбардами лице улыбку восторга и преданности.
Маргарита же пронзительно свистнула и, оседлав подлетевшую щетку,
перенеслась над рекой на противоположный берег. Тень меловой горы сюда не
доставала, и весь берег заливала луна.
Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка над вербами
ударила сильнее и веселее взлетел сноп искр из костра. Под ветвями верб,
усеянными нежными, пушистыми сережками, видными в луне, сидели в два ряда
толстомордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли на деревянных
дудочках бравурный марш. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прутиках
перед музыкантами, освещая ноты, на лягушачьих мордах играл мятущийся свет
от костра.
Марш игрался в честь Маргариты. Прием ей оказан был самый
торжественный. Прозрачные русалки остановили свой хоровод над рекою и
замахали Маргарите водорослями, и над пустынным зеленоватым берегом
простонали далеко слышные их приветствия. Нагие ведьмы, выскочив из-за
верб, выстроились в ряд и стали приседать и кланяться придворными
поклонами. Кто-то козлоногий подлетел и припал к руке, раскинул на траве
шелк, осведомляясь о том, хорошо ли купалась королева, предложил лечь и
отдохнуть.
Маргарита так и сделала. Козлоногий поднес ей бокал с шампанским, она
выпила его, и сердце ее сразу согрелось. Осведомившись о том, где Наташа,
она получила ответ, что Наташа уже выкупалась и полетела на своем борове
вперед, в Москву, чтобы предупредить о том, что Маргарита скоро будет, и
помочь приготовить для нее наряд.
Короткое пребывание Маргариты под вербами ознаменовалось одним
эпизодом. В воздухе раздался свист, и черное тело, явно промахнувшись,
обрушилось в воду. Через несколько мгновений перед Маргаритой предстал тот
самый толстяк-бакенбардист, что так неудачно представился на том берегу.
Он успел, по-видимому, смотаться на Енисей, ибо был во фрачном наряде, но
мокр с головы до ног. Коньяк подвел его вторично: высаживаясь, он все-таки
угодил в воду. Но улыбки своей он не утратил и в этом печальном случае, и
был смеющеюся Маргаритой допущен к руке.
Затем все стали собираться. Русалки доплясали свой танец в лунном
свете и растаяли в нем. Козлоногий почтительно осведомился у Маргариты, на
чем она прибыла на реку; узнав, что она явилась верхом на щетке, сказал:
- О, зачем же, это неудобно, - мигом соорудил из двух сучков какой-то
подозрительный телефон и потребовал у кого-то сию же минуту прислать
машину, что и исполнилось, действительно, в одну минуту. На остров
обрушилась буланая открытая машина, только на шоферском месте сидел не
обычного вида шофер, а черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в
перчатках с раструбами. Островок опустел. В лунном пылании растворились
улетевшие ведьмы. Костер догорал, и угли затягивало седой золой.
Бакенбардист и козлоногий подсадили Маргариту, и она опустилась на
широкое заднее сиденье. Машина взвыла, прыгнула и поднялась почти к самой
луне, остров пропал, пропала река, Маргарита понеслась в Москву.
22. ПРИ СВЕЧАХ
Ровное гуденье машины, летящей высоко над землей, убаюкивало
Маргариту, а лунный свет ее приятно согревал. Закрыв глаза, она отдала
лицо ветру и думала с какой-то грустью о покинутом ею неизвестном береге
реки, которую, как она чувствовала, она никогда более не увидит. После
всех волшебств и чудес сегодняшнего вечера она уже догадывалась, к кому
именно в гости ее везут, но это не пугало ее. Надежда на то, что там ей
удастся добиться возвращения своего счастья, сделала ее бесстрашной.
Впрочем, долго мечтать в машине об этом счастье ей не пришлось. Грач ли
хорошо знал свое дело, машина ли была хороша, но только вскоре Маргарита,
открыв глаза, увидела под собой не лесную тьму, а дрожащее озеро
московских огней. Черная птица-шофер на лету отвинтил правое переднее
колесо, а затем посадил машину на каком-то совершенно безлюдном кладбище в
районе Драгомилова. Высадив ни о чем не спрашивающую Маргариту возле
одного из надгробий вместе с ее щеткой, грач запустил машину, направив ее
прямо в овраг за кладбищем. В него она с грохотом обрушилась и в нем
погибла. Грач почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел.
Тотчас из-за одного из памятников показался черный плащ. Клык
сверкнул при луне, и Маргарита узнала Азазелло. Тот жестом пригласил
Маргариту сесть на щетку, сам вскочил на длинную рапиру, оба взвились и
никем не замеченные через несколько секунд высадились около дома N 302-бис
на Садовой улице.
Когда под мышкой неся щетку и рапиру, спутники проходили подворотню,
Маргарита заметила томящегося в ней человека в кепке и высоких сапогах,
вероятно кого-то поджидавшего. Как ни легки были шаги Азазелло и
Маргариты, одинокий человек их услыхал и беспокойно дернулся, не понимая,
кто их производит.
Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у
шестого подъезда. И опять повторилась та же история. Шаги... Человек
беспокойно оглянулся и нахмурился. Когда дверь открылась и закрылась,
кинулся вслед за невидимыми входящими, заглянул в подъезд, но ничего,
конечно, не увидел.
Третий, точная копия второго, а стало быть, и первого, дежурил на
площадке третьего этажа. Он курил крепкие папиросы, и Маргарита
раскашлялась, проходя мимо него. Курящий, как будто его кольнули, вскочил
со скамейки, на которой сидел, начал беспокойно оглядываться, подошел к
перилам, глянул вниз. Маргарита со своим провожатым в это время уже была у
дверей квартиры N 50. Звонить не стали, Азазелло бесшумно открыл дверь
своим ключом.
Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую они попали.
Ничего не было видно, как в подземелье, и Маргарита невольно уцепилась за
плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Но тут вдалеке и вверху замигал
огонек какой-то лампадки и начал приближаться. Азазелло на ходу вынул
из-под мышки Маргариты щетку, и та исчезла без всякого стука в темноте.
Тут стали подниматься по каким-то широким ступеням, и Маргарите стало
казаться, что им конца не будет. Ее поражало, как в передней обыкновенной
московской квартиры может поместиться необыкновенная невидимая, но хорошо
ощущаемая бесконечная лестница. Но тут подъем кончился, и Маргарита
поняла, что стоит на площадке. Огонек приблизился вплотную, и Маргарита
увидела освещенное лицо мужчины, длинного и черного, держащего в руке эту
самую лампадку. Те, кто имели уже несчастие в эти дни попасться на его
дороге, даже при слабом свете язычка в лампадке, конечно, тотчас же узнали
бы его. Это был Коровьев, он же Фагот.
Правда, внешность Коровьева весьма изменилась. Мигающий огонек
отражался не в треснувшем пенсне, которое давно пора было бы выбросить на
помойку, а в монокле, правда, тоже треснувшем. Усишки на наглом лице были
подвиты и напомажены, а чернота Коровьева объяснялась очень просто - он
был во фрачном наряде. Белела только его грудь.
Маг, регент, чародей, переводчик или черт его знает кто он на самом
деле - словом, Коровьев - раскланялся и, широко проведя лампадой по
воздуху, пригласил Маргариту следовать за ним. Азазелло исчез.
"Удивительно странный вечер, - думала Маргарита, - я всего ожидала,
но только не этого! Электричество, что ли, у них потухло? Но самое
поразительное - размеры этого помещения. Каким образом все это может
втиснуться в московскую квартиру? Просто-напросто никак не может".
Как ни мало давала свету коровьевская лампадка, Маргарита поняла, что
она находится в совершенно необъятном зале, да еще с колоннадой, темной и
по первому впечатлению бесконечной. Возле какого-то диванчика Коровьев
остановился, поставил свою лампадку на какую-то тумбу, жестом предложил
Маргарите сесть, а сам поместился подле в живописной позе - облокотившись
на тумбу.
- Разрешите мне представиться вам, - заскрипел Коровьев, - Коровьев.
Вас удивляет, что нет света? Экономия, как вы, конечно, подумали?
Ни-ни-ни. Пусть первый попавшийся палач, хотя бы один из тех, которые
сегодня, немного позже будут иметь честь приложиться к вашему колену, на
этой же тумбе оттяпает мне голову, если это не так. Просто мессир не любит
электрического света, и мы дадим его в самый последний момент. И тогда,
поверьте, недостатка в нем не будет. Даже, пожалуй, хорошо было бы, если б
его было поменьше.
Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня подействовала
на нее успокоительно.
- Нет, - ответила Маргарита, - более всего меня поражает, где все это
помещается. - Она повела рукой, подчеркивая при этом необъятность зала.
Коровьев сладко ухмыльнулся, отчего тени шевельнулись в складках у
его носа.
- Самое несложное из всего! - ответил он. - Тем, кто хорошо знаком с
пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных
пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких
пределов! Я, впрочем, - продолжал болтать Коровьев, - знавал людей, не
имевших никакого представления не только о пятом измерении, но и вообще ни
о чем не имевших никакого представления и тем не менее проделывавших
чудеса в смысле расширения своего помещения. Так, например, один
горожанин, мне рассказывали, получив трехкомнатную квартиру на земляном
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг