- Покорнейше вас благодарю, гражданин, - так же грустно сказал
человечек и пошел вверх, а Поплавский поднялся и побежал вниз.
Возникает вопрос, уж не в милицию ли спешил Максимилиан Андреевич
жаловаться на разбойников, учинивших над ним дикое насилие среди бела дня?
Нет, ни в коем случае, это можно сказать уверенно. Войти в милицию и
сказать, что вот, мол, сейчас кот в очках читал мой паспорт, а потом
человек в трико, с ножом... нет, граждане, Максимилиан Андреевич был
действительно умным человеком!
Он был уже внизу и увидел у самой выходной двери дверь, ведущую в
какую-то каморку. Стекло в этой двери было выбито. Поплавский спрятал
паспорт в карман, оглянулся, надеясь увидеть выброшенные вещи. Но их не
было и следа. Поплавский сам удивился, насколько мало его это огорчило.
Его занимала другая интересная и соблазнительная мысль - проверить на этом
человечке еще раз проклятую квартиру. В самом деле, раз он справлялся о
том, где она находится, значит, шел в нее впервые. Стало быть, он сейчас
направлялся непосредственно в лапы той компании, что засела в квартире N
50. Что-то подсказывало Поплавскому, что человечек этот очень скоро выйдет
из квартиры. Ни на какие похороны никакого племянника Максимилиан
Андреевич, конечно, уже не собирался, а до поезда в Киев времени было
достаточно. Экономист оглянулся и нырнул в каморку. В это время далеко
вверху стукнула дверь. "Это он вошел! " - с замиранием сердца подумал
Поплавский. В каморке было прохладно, пахло мышами и сапогами. Максимилиан
Андреевич уселся на каком-то деревянном обрубке и решил ждать. Позиция
была удобная, из каморки прямо была видна выходная дверь шестого
парадного.
Однако ждать пришлось дольше, чем полагал киевлянин. Лестница все
время была почему-то пустынна. Слышно было хорошо, и наконец в пятом этаже
стукнула дверь. Поплавский замер. Да, его шажки. "Идет вниз". Открылась
дверь этажом пониже. Шажки стихли. Женский голос. Голос грустного
человека... да, это его голос... произнес что-то вроде "Оставь, Христа
ради...". Ухо Поплавского торчало в разбитом стекле. Это ухо уловило
женский смех. Быстрые и бойкие шаги вниз; и вот мелькнула спина женщины.
Эта женщина с клеенчатой зеленой сумкой в руках вышла из подъезда во двор.
А шажки того человечка возобновились. "Странно, он назад возвращается в
квартиру! Уж не из этой ли шайки он сам? Да, возвращается. Вон опять
наверху открыли дверь. Ну что же, подождем еще".
На этот раз пришлось ждать недолго. Звуки двери. Шажки. Шажки стихли.
Отчаянный крик. Мяуканье кошки. Шажки быстрые, дробные, вниз, вниз, вниз!
Поплавский дождался. Крестясь, и что-то бормоча, пролетел печальный
человек, без шляпы, с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысиной и
совершенно мокрых штанах. Он начал рвать за ручку выходную дверь, в страхе
не соображая, куда она открывается - наружу или вовнутрь, - наконец
совладал с нею и вылетел на солнце во двор.
Проверка квартиры была произведена; не думая больше ни о покойном
племяннике, ни о квартире, содрогаясь при мысли о той опасности, которой
он подвергался, Максимилиан Андреевич, шепча только два слова: "Все
понятно! Все понятно!" - выбежал во двор. Через несколько минут троллейбус
уносил экономиста-плановика по направлению к киевскому вокзалу.
С маленьким же человечком, пока экономист сидел в каморке внизу,
приключилась неприятнейшая история. Человечек был буфетчиком в Варьете и
назывался Андрей Фокич Соков. Пока шло следствие в Варьете, Андрей Фокич
держался в сторонке от всего происходящего, и замечено было только одно,
что он стал еще грустнее, чем был всегда вообще, и, кроме того, что он
справлялся у курьера Карпова о том, где остановился приезжий маг.
Итак, расставшись на площадке с экономистом, буфетчик добрался до
пятого этажа и позвонил в квартиру N 50.
Ему открыли немедленно, но буфетчик вздрогнул, попятился и вошел не
сразу. Это было понятно. Открыла дверь девица, на которой ничего не было,
кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. На ногах,
впрочем, были золотые туфельки. Сложением девица отличалась
безукоризненным, и единственным дефектом ее внешности можно было считать
багровый шрам на шее.
- Ну что ж, входите, раз звонили! - сказала девица, уставив на
буфетчика зеленые распутные глаза.
Андрей Фокич охнул, заморгал глазами и шагнул в переднюю, снимая
шляпу. В это время как раз в передней зазвенел телефон. Бесстыжая
горничная, поставив одну ногу на стул, сняла трубку с рычажка и сказала в
нее:
- Алло!
Буфетчик не знал, куда девать глаза, переминался с ноги на ногу и
думал: "Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!". И чтобы
спастись от пакости, стал коситься по сторонам.
Вся большая и полутемная передняя была загромождена необычными
предметами и одеянием. Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ,
подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага
с поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными
стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на
оленьих рогах висели береты с орлиными перьями.
- Да, - говорила горничная в телефон, - как? Барон Майгель? Слушаю.
Да! Господин артист сегодня дома. Да, будет рад вас видеть. Да, гости...
фрак или черный пиджак. Что? К двенадцати ночи. - Закончив разговор,
горничная положила трубку и обратилась к буфетчику: - Вам что угодно?
- Мне необходимо видеть гражданина артиста.
- Как? Так-таки его самого?
- Его, - ответил буфетчик печально.
- Спрошу, - сказала, видимо колеблясь, горничная и, приоткрыв дверь в
кабинет покойного Берлиоза, доложила: - Рыцарь, тут явился маленький
человек, который говорит, что ему нужен мессир.
- А пусть войдет, - раздался из кабинета разбитый голос Коровьева.
- Пройдите в гостиную, - сказала девица так просто, как будто была
одета по-человечески, приоткрыла дверь в гостиную, а сама покинула
переднюю.
Войдя туда, куда его пригласили, буфетчик даже про дело свое позабыл,
до того его поразило убранство комнаты. Сквозь цветные стекла больших окон
(фантазии бесследно пропавшей ювелирши) лился необыкновенный, похожий на
церковный свет. В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весенний
день, пылали дрова. А жарко между тем нисколько не было в комнате, и даже
наоборот, входящего охватывала какая-то погребная сырость. Перед камином
на тигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был
стол, при взгляде на который богобоязненный буфетчик вздрогнул: стол был
покрыт церковной парчой. На парчовой скатерти стояло множество бутылок -
пузатых, заплесневевших и пыльных. Между бутылками поблескивало блюдо, и
сразу было видно, что это блюдо из чистого золота. У камина маленький
рыжий, с ножом за поясом, на длинной стальной шпаге жарил куски мяса, и
сок капал в огонь, и в дымоход уходил дым. Пахло не только жареным, но еще
какими-то крепчайшими духами и ладаном, от чего у буфетчика, уже знавшего
из газет о гибели Берлиоза и о месте его проживания, мелькнула мысль о
том, что уж не служили ли, чего доброго, по Берлиозу церковную панихиду,
каковую мысль, впрочем, он тут же отогнал от себя, как заведомо нелепую.
Ошеломленный буфетчик неожиданно услышал тяжелый бас:
- Ну-с, чем я вам могу быть полезен?
Тут буфетчик и обнаружил в тени того, кто был ему нужен.
Черный маг раскинулся на каком-то необъятном диване, низком, с
разбросанными на нем подушками. Как показалось буфетчику, на артисте было
только черное белье и черные же остроносые туфли.
- Я, - горько заговорил буфетчик, - являюсь заведующим буфетом театра
Варьете...
Артист вытянул вперед руку, на пальцах которой сверкали камни, как бы
заграждая уста буфетчику, и заговорил с большим жаром:
- Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот
ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо
вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы.
Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул.
Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами
видел, как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный
самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший,
так невозможно!
- Я извиняюсь, - заговорил ошеломленный нападением Андрей Фокич, - я
не по этому делу, и осетрина здесь ни при чем.
- То есть как это ни при чем, если она испорчена!
- Осетрину прислали второй свежести, - сообщил буфетчик.
- Голубчик, это вздор!
- Чего вздор?
- Вторая свежесть - вот что вздор! Свежесть бывает только одна -
первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это
означает, что она тухлая!
- Я извиняюсь, - начал было опять буфетчик, не зная как отделаться от
придирающегося к нему артиста.
- Извинить не могу, - твердо сказал тот.
- Я не по этому делу пришел, - совсем расстраиваясь проговорил
буфетчик.
- Не по этому? - удивился иностранный маг, - а какое же еще дело
могло привести вас ко мне? Если память не изменяет мне, из лиц, близких
вам по профессии, я знался только с одной маркитанткой, но и то давно,
когда вас не было на свете. Впрочем, я рад. Азазелло! Табурет господину
заведующему буфетом!
Тот, что жарил мясо, повернулся, причем ужаснул буфетчика своими
клыками, и ловко подал ему один из темных дубовых низеньких табуретов.
Других сидений в комнате не было.
Буфетчик вымолвил:
- Покорнейше благодарю, - и опустился на скамеечку. Задняя ее ножка
тотчас с треском подломилась, и буфетчик, охнув, больно ударился задом об
пол. Падая, он поддел ногой другую скамеечку, стоявшую перед ним, и с нее
опрокинул себе на брюки полную чашу красного вина.
Артист воскликнул:
- Ай! Не ушиблись ли вы?
Азазелло помог буфетчику подняться, подал другое сиденье. Полным горя
голосом буфетчик отказался от предложения хозяина снять штаны и просушить
их перед огнем и, чувствуя себя невыносимо неудобно в мокром белье и
платье, сел на другую скамеечку с опаской.
- Я люблю сидеть низко, - проговорил артист, - с низкого не так
опасно падать. Да, итак мы остановились на осетрине? Голубчик мой!
Свежесть, свежесть и свежесть, вот что должно быть девизом всякого
буфетчика. Да вот, не угодно ли отведать...
Тут в багровом свете из камина блеснула перед буфетчиком шпага, и
Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным
соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку.
- Покорнейше... я...
- Нет, нет, попробуйте!
Буфетчик из вежливости положил кусочек в рот и сразу понял, что жует
что-то действительно очень свежее и, главное, необыкновенно вкусное. Но,
прожевав душистое, сочное мясо, буфетчик едва не подавился и не упал
вторично. Из соседней комнаты вылетела большая темная птица и тихонько
задела крылом лысину буфетчика. Сев на каминную полку рядом с часами,
птица оказалась совой. "Господи боже мой!" - Подумал нервный, как все
буфетчики, Андрей Фокич, - "Вот квартирка!"
- Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны предпочитаете в это
время дня?
- Покорнейше... я не пью...
- Напрасно! Так не прикажете ли партию в кости? Или вы предпочитаете
другие какие-нибудь игры?
- Не играю, - уже утомленный, отозвался буфетчик.
- Совсем худо, - заключил хозяин, - что-то, воля ваша, недоброе
таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин,
застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят
окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за
пиршественный стол попадались иногда удивительные подлецы! Итак, я слушаю
ваше дело.
- Вчера вы изволили фокусы делать...
- Я? - воскликнул в изумлении маг, - помилосердствуйте. Мне это даже
как-то не к лицу!
- Виноват, - сказал опешивший буфетчик, - давать сеанс черной
магии...
- Ах, ну да, ну да! Дорогой мой! Я открою вам тайну: я вовсе не
артист, а просто мне хотелось повидать москвичей в массе, а удобнее всего
это было сделать в театре. Ну вот моя свита, - он кивнул в сторону кота, -
и устроила этот сеанс, я же лишь сидел и смотрел на москвичей. Но не
меняйтесь в лице, а скажите, что же в связи с этим привело вас ко мне?
- Изволите ли видеть, в числе прочего бумажки слетели с потолка, -
буфетчик понизил голос и конфузливо оглянулся, - ну, их все и похватали. И
вот заходит ко мне в буфет молодой человек, дает червонец, я сдачи ему
восемь с полтиной. Потом другой.
- Тоже молодой человек?
- Нет, пожилой. А сегодня стал проверять кассу, глядь, а вместо денег
- резаная бумага. На сто девять рублей наказали буфет.
- Ай-яй-яй! - воскликнул артист, - да неужели ж они думали, что это
настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделали сознательно.
Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего не сказал.
- Неужели мошенники? - тревожно спросил у гостя маг, - неужели среди
москвичей есть мошенники?
В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали все сомнения: да,
среди москвичей есть мошенники.
- Это низко! - возмутился Воланд, - вы человек бедный... ведь вы -
человек бедный?
Буфетчик втянул голову в плечи, так что стало видно, что он человек
бедный.
- У вас сколько имеется сбережений?
Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопрос нельзя не
признать неделикатным. Буфетчик замялся.
- Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, - отозвался из
соседней комнаты треснувший голос, - и дома под полом двести золотых
десяток.
Буфетчик как будто прикипел к своему табурету.
- Ну, конечно, это не сумма, - снисходительно сказал Воланд своему
гостю, - хотя, впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когда умрете?
Тут уж буфетчик возмутился.
- Это никому не известно и никого не касается, - ответил он.
- Ну да, неизвестно, - послышался все тот же дрянной голос из
кабинета, - подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, в
феврале будущего года, от рака печени в клинике первого МГУ, в четвертой
палате.
Буфетчик стал желт лицом.
- Девять месяцев, - задумчиво сказал Воланд, - двести сорок девять
тысяч... это выходит круглым счетом двадцать семь тысяч в месяц? Маловато,
но при скромной жизни хватит. Да еще десятки.
- Десятки реализовать не удастся, - ввязался все тот же голос, леденя
сердце буфетчика, - по смерти Андрея Фокича дом немедленно сломают и
десятки будут отправлены в госбанк.
- Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, - продолжал артист,
- какой смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Не
лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд,
переселиться <в другой мир> под звуки струн, окруженным хмельными
красавицами и лихими друзьями?
Буфетчик сидел неподвижно и очень постарел. Темные кольца окружили
его глаза, щеки обвисли и нижняя челюсть отвалилась.
- Впрочем, мы размечтались, - воскликнул хозяин, - к делу. Покажите
вашу резаную бумагу.
Буфетчик, волнуясь, вытащил из кармана пачку, развернул ее и
остолбенел. В обрывке газеты лежали червонцы.
- Дорогой мой, вы действительно нездоровы, - сказал Воланд, пожимая
плечами.
Буфетчик, дико улыбаясь, поднялся с табурета.
- А, - заикаясь, проговорил он, - а если они опять того...
- Гм... - задумался артист, - ну, тогда приходите к нам опять.
Милости просим! Рад нашему знакомству.
Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в руку буфетчику, стал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг