звездами, в кафешантане, какие-то малопонятные, но разудалые слова этого
марша:
Его превосходительство любил домашних птиц
И брал под покровительство хорошеньких девиц!!!
А может быть, не было никаких этих слов, а были другие на эту же
музыку, какие-то неприличные крайне. Важно не это, а важно то, что в
Варьете после всего этого началось что-то вроде столпотворения
вавилонского. К семплеяровской ложе бежала милиция, на барьер лезли
любопытные, слышались адские взрывы хохота, бешеные крики, заглушаемые
золотым звоном тарелок из оркестра.
И видно было, что сцена внезапно опустела и что надувало Фагот, равно
как и наглый котяра Бегемот, растаяли в воздухе, исчезли, как раньше исчез
маг в кресле с полинявшей обивкой.
13. ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: "Тсс!"
Иван опустил ноги с постели и всмотрелся. С балкона осторожно
заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными
глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет
тридцати восьми.
Убедившись в том, что Иван один, и прислушавшись, таинственный
посетитель осмелел и вошел в комнату. Тут увидел Иван, что пришедший одет
в больничное. На нем было белье, туфли на босу ногу, на плечи наброшен
бурый халат.
Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом
осведомился: "Можно присесть?" - и, получив утвердительный кивок,
поместился в кресле.
- Как же вы сюда попали? - повинуясь сухому грозящему пальцу, шепотом
спросил Иван, - ведь балконные-то решетки на замках?
- Решетки-то на замках, - подтвердил гость, - но Прасковья Федоровна
- милейший, но, увы, рассеянный человек. Я стащил у нее месяц тому назад
связку ключей и, таким образом, получил возможность выходить на общий
балкон, а он тянется вокруг всего этажа, и, таким образом, иногда
навестить соседа.
- Раз вы можете выходить на балкон, то вы можете удрать. Или высоко?
- заинтересовался Иван.
- Нет, - твердо ответил гость, - я не могу удрать отсюда не потому,
что высоко, а потому, что мне удирать некуда. - И после паузы он добавил:
- итак, сидим?
- Сидим, - ответил Иван, вглядываясь в карие и очень беспокойные
глаза пришельца.
- Да... - тут гость вдруг встревожился, - но вы, надеюсь, не буйный?
А то я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом
роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания,
ярости или иной какой-нибудь крик. Успокойте меня, скажите, вы не буйный?
- Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил, - мужественно
признался преображенный поэт.
- Основание? - строго спросил гость.
- Да, признаться, без основания, - сконфузившись, ответил Иван.
- Безобразие, - осудил гость Ивана и добавил: - А кроме того, что вы
так выражаетесь: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у
человека, морда или лицо. И, пожалуй, ведь так лицо. Так что, знаете ли,
кулаками... нет, уж это вы оставьте и навсегда.
Отчитав таким образом Ивана, гость осведомился:
- Профессия?
- Поэт, - почему-то неохотно признался Иван.
Пришедший огорчился.
- Ох, как мне не везет! - воскликнул он, но тут же спохватился,
извинился и спросил: - А как ваша фамилия?
- Бездомный.
- Эх, эх... - сказал гость, морщась.
- А вам что же, мои стихи не нравятся? - с любопытством спросил Иван.
- Ужасно не нравятся.
- А вы какие читали?
- Никаких я ваших стихов не читал! - громко воскликнул посетитель.
- А как же вы говорите?
- Ну, что ж тут такого, - ответил гость, - как будто я других не
читал? Впрочем... разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши
ваши стихи, скажите сами?
- Чудовищны! - вдруг смело и откровенно произнес Иван.
- Не пишите больше! - попросил пришедший умоляюще.
- Обещаю и клянусь! - торжественно произнес Иван
Клятву скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги
и голоса.
- Тсс, - шепнул гость и, выскочив на балкон, закрыл за собою решетку.
Заглянула Прасковья Федоровна, и спросила как Иван себя чувствует и
желает ли он спать в темноте или со светом. Иван попросил свет оставить, и
Прасковья Федоровна удалилась, пожелав больному спокойной ночи. И когда
все стихло, вновь вернулся гость.
Он шепотом сообщил Ивану, что в 119-ю комнату привезли новенького,
какого-то толстяка с багровой физиономией, все время бормочущего что-то
про какую-то валюту в вентиляции и клянущегося, что у них на Садовой
поселилась нечистая сила.
- Пушкина ругает на чем свет стоит и все время кричит: "Куролесов,
бис, бис!" - говорил гость, тревожно дергаясь. Успокоившись, он сел,
сказал: - А впрочем, бог с ним, - и продолжил беседу с Иваном: - Так из-за
чего же вы попали сюда?
- Из-за Понтия Пилата, - хмуро глянув в пол, ответил Иван.
- Как? - забыв осторожность, крикнул гость и сам себе зажал рот
рукой, - потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, расскажите!
Почему-то испытывая доверие к неизвестному, Иван, первоначально
запинаясь и робея, а потом осмелев, начал рассказывать вчерашнюю историю
на Патриарших прудах. Да, благодарного слушателя получил Иван Николаевич в
лице таинственного похитителя ключей! Гость не рядил Ивана в сумасшедшие,
проявил величайший интерес к рассказываемому и по мере развития этого
рассказа, наконец, пришел в восторг. Он то и дело прерывал Ивана
восклицаниями:
- Ну, ну! Дальше, дальше, умоляю вас. Но только, ради всего святого,
не пропускайте ничего!
Иван ничего не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и
постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с
кровавым подбоем вышел на балкон.
Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал:
- О, как я угадал! О, как я все угадал!
Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным
замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой:
- Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика
Латунского или литератора Мстислава Лавровича, - и исступленно, но
беззвучно вскричал: - Дальше!
Кот, плативший кондукторше, чрезвычайно развеселил гостя, и он
давился от тихого смеха, глядя, как взволнованный успехом своего
повествования Иван тихо прыгал на корточках, изображая кота с гривенником
возле усов.
- И вот, - рассказав про происшествие в Грибоедове, загрустив и
затуманившись, Иван закончил: - Я оказался здесь.
Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так:
- Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем виноваты. Нельзя
было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и
поплатились. И надо еще сказать "спасибо", что все это обошлось вам
сравнительно дешево.
- Да кто же он, наконец, такой? - в возбуждении потрясая кулаками,
спросил Иван.
Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом:
- А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные...
вызова врача, уколов и прочей возни не будет?
- Нет, нет! - воскликнул Иван, - скажите, кто он такой?
- Ну хорошо, - ответил гость и веско и раздельно сказал: - Вчера на
Патриарших прудах вы встретились с сатаной.
Иван не впал в беспокойство, как и обещал, но был все-таки сильнейшим
образом ошарашен.
- Не может этого быть! Его не существует.
- Помилуйте! Уж кому-кому, но не вам это говорить. Вы были одним,
по-видимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете,
в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это
странно!
- Лишь только вы начали его описывать, - продолжал гость, - я уже
стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право,
я удивляюсь Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, - тут гость
опять извинился, - но тот, сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то
читал! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его
нельзя не узнать мой друг! Впрочем, вы... вы меня опять-таки извините,
ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?
- Бесспорно, - согласился неузнаваемый Иван.
- Ну вот... Ведь даже лицо, которое вы описывали... разные глаза,
брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы "Фауст" не слыхали?
Иван почему-то страшнейшим образом сконфузился и с пылающим лицом
что-то начал бормотать про какую-то поездку в санаторий в Ялту...
- Ну вот, ну вот... неудивительно! А Берлиоз, повторяю, меня
поражает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в
защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и
человеку похитрее.
- Как?! - в свою очередь, крикнул Иван.
- Тише!
Иван с размаху шлепнул себя ладонью по лбу и засипел:
- Понимаю, понимаю. У него буква "В" была на визитной карточке.
Ай-яй-яй, вот так штука! - он помолчал некоторое время в смятении,
всматриваясь в луну, плывущую за решеткой, и заговорил: - Так он, стало
быть, действительно мог быть у Понтия Пилата? Ведь он уж тогда родился? А
меня сумасшедшим называют! - прибавил Иван, в возмущении указывая на
дверь.
Горькая складка обозначилась у губ гостя.
- Будем глядеть правде в глаза, - и гость повернул свое лицо в
сторону бегущего сквозь облако ночного светила. - И вы и я - сумасшедшие,
что отпираться! Видите ли, он вас потряс - и вы свихнулись, так как у вас,
очевидно, подходящая для этого почва. Но то, что вы рассказываете,
бесспорно было в действительности. Но это так необыкновенно, что даже
Стравинский, гениальный психиатр, вам, конечно не поверил. Он смотрел вас?
(Иван кивнул.) Ваш собеседник был и у Пилата, и на завтраке у канта, а
теперь он навестил Москву.
- Да ведь он тут черт знает чего натворит! Как-нибудь его надо
изловить? - не совсем уверенно, но все же поднял голову в новом Иване
прежний, еще не окончательно добитый Иван.
- Вы уже пробовали, и будет с вас, - иронически отозвался гость, - и
другим тоже пробовать не советую. А что натворит, это уж будьте
благонадежны. Ах, ах! Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а
не я! Хоть все и перегорело и угли затянулись пеплом, все же, клянусь, что
за эту встречу я отдал бы связку ключей Прасковьи Федоровны, ибо мне
больше нечего отдавать. Я нищий!
- А зачем он вам понадобился?
Гость долго грустил и дергался, но наконец заговорил:
- Видите ли, какая странная история, я здесь сижу из-за того же, что
и вы, именно из-за Понтия Пилата, - тут гость пугливо оглянулся и сказал:
- дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман.
- Вы - писатель? - с интересом спросил поэт.
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
- Я - мастер, - он сделался суров и вынул из кармана халата
совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней черным шелком буквой
"М". Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы
доказать, что он - мастер. - Она своими руками сшила ее мне, - таинственно
добавил он.
- А как ваша фамилия?
- У меня нет больше фамилии, - с мрачным презрением ответил странный
гость, - я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней.
- Так вы хоть про роман скажите, - деликатно попросил Иван.
- Извольте-с. История моя, действительно, не совсем обыкновенная, -
начал гость.
...Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном
из московских музеев, а кроме того, занимался переводами.
- С какого языка? - с интересом спросил Иван.
- Я знаю пять языков, кроме родного, - ответил гость, - английский,
французский, немецкий, латинский и греческий. Ну, немножко еще читаю
по-итальянски.
- Ишь ты! - завистливо шепнул Иван.
Жил историк одиноко, не имея нигде родных и почти не имея знакомых в
Москве. И, представьте, однажды выиграл сто тысяч рублей.
- Вообразите мое изумление, - шептал гость в черной шапочке, - когда
я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что
и в газете! Облигацию, - пояснил он, - мне в музее дали.
Выиграв сто тысяч, загадочный гость Ивана поступил так: купил книг,
бросил свою комнату на Мясницкой...
- Уу, проклятая дыра! - прорычал гость.
...И нанял у застройщика в переулке близ Арбата...
- Вы знаете, что такое - застройщики? - спросил гость у Ивана и тут
же пояснил: - Это немногочисленная группа жуликов, которая каким-то
образом уцелела в Москве...
Нанял у застройщика две комнаты в подвале маленького домика в садике.
Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате.
- Ах, это был золотой век, - блестя глазами, шептал рассказчик, -
совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой,
- почему-то особенно горделиво подчеркнул он, - маленькие оконца над самым
тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором,
сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце
чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними. И в печке у меня
вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стекла
увидел я сперва голые, а затем одевающиеся в зелень кусты сирени. И вот
тогда-то, прошлою весной, случилось нечто гораздо более восхитительное,
чем получение ста тысяч рублей. А это, согласитесь, громадная сумма денег!
- Это верно, - признался внимательно слушающий Иван.
- Я открыл оконца и сидел во второй, совсем малюсенькой комнате, -
гость стал отмеривать руками, - так... вот диван, а напротив другой диван,
а между ними столик, и на нем прекрасная ночная лампа, а к окошку ближе
книги, тут маленький письменный столик, а в первой комнате - громадная
комната, четырнадцать метров, - книги, книги и печка. Ах, какая у меня
была обстановка!
Необыкновенно пахнет сирень! И голова моя становилась легкой от
утомления, и Пилат летел к концу.
- Белая мантия, красный подбой! Понимаю! - восклицал Иван.
- Именно так! Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что
последними словами романа будут: "...пятый Прокуратор Иудеи, Всадник
Понтий Пилат". Ну, натурально, я выходил гулять. Сто тысяч - громадная
сумма, и у меня был прекрасный серый костюм. Или отправлялся обедать в
какой-нибудь дешевый ресторан. На Арбате был чудесный ресторан, не знаю,
существует ли он теперь.
Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на
луну:
- Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их
знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти
цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла
желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с тверской в переулок и тут
обернулась. Ну, тверскую вы знаете? По тверской шли тысячи людей, но я вам
ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг