И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо: пачка
сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какой-то
расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей бушевал
у него в голове. Тут вертелась и вилла в Ницце, и дрессированный кот, и
мысль о том, что свидетелей действительно не было, и что Пелагея Антоновна
обрадуется контрамарке. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. И
тем не менее где-то какая-то иголочка в самой глубине души покалывала
председателя. Это была иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на
лестнице председателя, как удар, хватила мысль: "А как же попал в кабинет
переводчик, если на дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об
этом не спросил?". Некоторое время председатель, как баран, смотрел на
ступеньки лестницы, но потом решил плюнуть на это и не мучить себя
замысловатым вопросом.
Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий
голос:
- Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя
ли сделать так, чтобы он больше не приходил?
- Мессир, вам стоит это приказать!.. - отозвался откуда-то Коровьев,
но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там
номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:
- Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества
дома номер триста два-бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует
валютой. В данный момент в его квартире номер тридцать пять в вентиляции,
в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного
дома из квартиры номер одиннадцать Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в
тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.
И повесил трубку, подлец.
Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно, что
происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на крючок, он
вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что
в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович завернул в обрывок
газеты и засунул в вентиляционный ход.
Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой
столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку,
густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил,
налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... И в это время
позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном
взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще
огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая кость.
Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:
- А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня
нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю
будет заседание...
Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой
поволок из огнедышащего озера - ее, кость, треснувшую вдоль. И в эту
минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень бледная
Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор Иванович и
поднялся.
- Где сортир? - озабоченно спросил первый, который был в белой
косоворотке.
На обеденном столе что-то стукнуло (это Никанор Иванович уронил ложку
на клеенку).
- Здесь, здесь, - скороговоркой ответила Пелагея Антоновна.
И пришедшие немедленно устремились в коридор.
- А в чем дело? - тихо спросил Никанор Иванович, следуя за
пришедшими, - у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас
документики... я извиняюсь...
Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в эту
же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою, засунутой в
вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича потемнело, газету сняли,
но в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не то
зеленые, и с изображением какого-то старика. Впрочем, все это Никанор
Иванович разглядел неясно, перед глазами у него плавали какие-то пятна.
- Доллары в вентиляции, - задумчиво сказал первый и спросил Никанора
Ивановича мягко и вежливо: - Ваш пакетик?
- Нет! - ответил Никанор Иванович страшным голосом, - подбросили
враги!
- Это бывает, - согласился тот, первый, и опять-таки мягко добавил: -
ну что же, надо остальные сдавать.
- Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! -
Отчаянно вскричал председатель.
Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель,
бессвязно при этом выкрикивая:
- Вот контракт... переводчик-гад подбросил... Коровьев... в пенсне!
Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел лицом и
уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни Степиного письма, ни
ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни контрамарки. Словом,
ничего, кроме складного метра.
- Товарищи! - неистово закричал председатель, - держите их! У нас в
доме нечистая сила!
И тут же неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, но только
она, всплеснув руками, вскричала:
- Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!
С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулаки над головой
жены, хрипя:
- У, дура проклятая!
Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться
неизбежному.
В это время Тимофей Кондратьевич Квасцов на площадке лестницы
припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то
глазом, изнывая от любопытства.
Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели, как
председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам
дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он
пошатывался, проходя, как пьяный, и что-то бормотал.
А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер
одиннадцать, как раз в то время, когда Тимофей Кондратьевич рассказывал
другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели
председателя, пальцем выманил из кухни Тимофея Кондратьевича в переднюю,
что-то ему сказал и вместе с ним пропал.
10. ВЕСТИ ИЗ ЯЛТЫ
В то время, как случилось несчастье с Никанором Ивановичем, недалеко
от дома N302-бис, на той же Садовой, в кабинете финансового директора
Варьете Римского находились двое: сам Римский и администратор Варьете
Варенуха.
Большой кабинет на втором этаже театра двумя этажами выходил на
Садовую, а одним, как раз за спиною финдиректора, сидевшего за письменным
столом, в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир и
открытая эстрада. Убранство кабинета, помимо письменного стола,
заключалось в пачке старых афиш, висевших на стене, маленьком столике с
графином воды, четырех креслах и в подставке в углу, на котором стоял
запыленный давний макет какого-то обозрения. Ну, само собой разумеется,
что, кроме того была в кабинете небольших размеров потасканная,
облупленная несгораемая касса, по левую руку Римского, рядом с письменным
столом.
Сидящий за столом Римский с самого утра находился в дурном
расположении духа, а Варенуха, в противоположность ему, был очень оживлен
и как-то особенно беспокойно деятелен. Между тем выхода его энергии не
было.
Варенуха прятался сейчас в кабинете у финдиректора от
контрамарочников, которые отравляли ему жизнь, в особенности дни перемены
программы. А сегодня как раз такой день.
Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку и лгал в
нее:
- Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра.
- Позвони ты, пожалуйста, Лиходееву еще раз, - раздраженно сказал
Римский.
- Да нету его дома. Я уже Карпова посылал. Никого нету в квартире.
- Черт знает, что такое, - шипел Римский, щелкая на счетной машинке.
Дверь открылась, и капельдинер втащил толстую пачку только что
напечатанных дополнительных афиш. На зеленых листах крупными красными
буквами было написано:
Сегодня и ежедневно в театре Варьете сверх программы:
Профессор Воланд
Сеансы черной магии с полным ее разоблачением.
Варенуха, отойдя от афиши наброшенной им на макет, полюбовался на нее
и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры в расклейку.
- Хорошо, броско, - заметил Варенуха по уходе капельдинера.
- А мне до крайности не нравится вся эта затея, - злобно поглядывая
на афишу сквозь роговые очки, ворчал Римский, - и вообще я удивляюсь, как
ему разрешили это поставить!
- Нет, Григорий Данилович, не скажи, это очень тонкий шаг. Тут вся
соль в разоблачении.
- Не знаю, не знаю, никакой тут соли нет, и всегда он придумает
что-нибудь такое! Хоть бы показал этого мага. Ты-то его видел? Откуда он
его выкопал, черт его знает!
Выяснилось, что Варенуха, так же, как и Римский, не видел мага. Вчера
Степа ("как сумасшедший", по выражению Римского) прибежал к финдиректору с
написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписать и выдать
деньги. И маг этот смылся, и никто его не видел, кроме самого Степы.
Римский вынул часы, увидел, что они показывают уже пять минут
третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил
примерно в одиннадцать часов, сказал, что придет примерно через полчаса, и
не только не пришел, но и из квартиры исчез!
- У меня же дело стоит! - уже рычал Римский, тыча пальцем в груду
недописанных бумаг.
- Уж не попал ли он, как Берлиоз под трамвай? - говорил Варенуха,
держа у уха трубку, в которой слышались густые, продолжительные и
совершенно безнадежные сигналы.
- А хорошо было бы... - чуть слышно сквозь зубы сказал Римский. В
этот самый момент в кабинет вошла женщина в форменной куртке, в фуражке, в
черной юбке и в тапочках. Из маленькой сумки на поясе женщина вынула
беленький квадратик и тетрадь и спросила:
- Где тут Варенуха? Сверхмолния вам. Распишитесь.
Варенуха чиркнул какую-то закорючку в тетради у женщины, и лишь
только дверь за той захлопнулась, вскрыл квадратик.
Прочитав телеграмму, он поморгал глазами и передал квадратик
Римскому.
В телеграмме было напечатано следующее: "Ялты Москву. Варьете.
Сегодня половину двенадцатого угрозыск явился шатен ночной сорочке брюках
без сапог психический назвался Лиходеевым директором Варьете молнируйте
ялтинский розыск где директор Лиходеев".
- Здравствуйте, я ваша тетя! - воскликнул Римский и добавил: - Еще
сюрприз!
- Лжедмитрий, - сказал Варенуха и заговорил в трубку телефона: -
Телеграф? Счет Варьете. Примите сверхмолнию... вы слушаете? "Ялта,
угрозыск... Лиходеев Москве финдиректор Римский"...
Независимо от сообщения о ялтинском самозванце, Варенуха опять по
телефону принялся разыскивать Степу где попало и, натурально, нигде его не
нашел. Как раз тогда, когда Варенуха, держа в руках трубку, раздумывал о
том, куда бы ему еще позвонить, вошла та самая женщина, что принесла и
первую молнию, и вручила Варенухе новый конвертик. Торопливо вскрыв его,
Варенуха прочитал напечатанное и свистнул.
- Что еще? - нервно дернувшись, спросил Римский.
Варенуха молча подал ему телеграмму и финдиректор увидел в ней слова:
"Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску
подтверждение личности Лиходеев".
Римский и Варенуха, касаясь друг друга головами, перечитывали
телеграмму, а перечитав, молча уставились друг на друга.
- Граждане! - вдруг рассердилась женщина, - расписывайтесь, а потом
уж будете молчать сколько угодно! Я ведь молнии разношу.
Варенуха, не спуская глаз с телеграммы, криво расчеркнулся в тетради
и женщина исчезла.
- Ты же с ним в начале двенадцатого разговаривал по телефону? - в
полном недоумении заговорил администратор.
- Да смешно говорить! - пронзительно закричал Римский, - разговаривал
или не разговаривал, а не может он быть сейчас в Ялте! Это смешно!
- Он пьян... - сказал Варенуха.
- Кто пьян? - спросил Римский, и опять оба уставились друг на друга.
Что телеграфировал из Ялты какой-то самозванец или сумасшедший, в
этом сомнений не было; но вот что было странно: откуда же ялтинский
мистификатор знает Воланда, только вчера приехавшего в Москву? Откуда он
знает о связи между Лиходеевым и Воландом?
- "Гипнозом..." - повторял Варенуха слово из телеграммы, - откуда же
ему известно о Воланде? - Он поморгал глазами и вдруг вскричал решительно:
- Да нет, чепуха, чепуха, чепуха!
- Где он остановился, этот Воланд, черт его возьми? - спросил
Римский.
Варенуха немедленно соединился с интуристским бюро и, к полному
удивлению Римского, сообщил, что Воланд основался в квартире Лиходеева.
Набрав после этого номер Лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как
густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался
тяжкий, мрачный голос, пропевший: "...скалы, мой приют..." - И Варенуха
решил, что в телефонную сеть откуда-то прорвался голос из радио театра.
- Не отвечает квартира, - сказал Варенуха, кладя трубку на рычаг, -
попробовать разве позвонить еще...
Он не договорил. В дверях появилась все та же женщина, и оба, и
Римский и Варенуха, поднялись ей навстречу, а она вынула из сумки уже не
белый, а какой-то темный листок.
- Это уже становится интересно, - процедил сквозь зубы Варенуха,
провожая взглядом поспешно уходящую женщину. Первый листком овладел
Римский.
На темном фоне фотографической бумаги отчетливо выделялись черные
писанные строки:
"Доказательство мой почерк моя подпись молнируйте подтверждение
установите секретное наблюдение Воландом Лиходеев".
За двенадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха видал всякие
виды, но тут он почувствовал, что ум его застилается как бы пеленою, и он
ничего не сумел произнести, кроме житейской и притом совершенно нелепой
фразы:
- Этого не может быть!
Римский же поступил не так. Он поднялся, открыл дверь, рявкнул в нее
курьерше, сидящей на табуретке:
- Никого, кроме почтальонов, не впускать! - и запер кабинет на ключ.
Затем он достал из письменного стола кипу бумаг и начал тщательно
сличать жирные, с наклоном влево, буквы в фотограмме с буквами в Степиных
резолюциях и в его же подписях, снабженных винтовой закорючкой. Варенуха,
навалившись на стол, жарко дышал в щеку Римского.
- Это его почерк, - наконец твердо сказал финдиректор, а Варенуха
отозвался, как эхо:
- Его.
Вглядевшись в лицо Римского, администратор подивился перемене,
происшедшей в этом лице. И без того худой финдиректор как будто еще более
похудел и даже постарел, а глаза его в роговой оправе утратили свою
обычную колючесть, и появилась в них не только тревога, но даже как будто
печаль.
Варенуха проделал все, что полагается человеку в минуты великого
изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал руки, как
распятый, и выпил целый стакан желтоватой воды из графина, и восклицал:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг