Но он не умер. Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чем-то
каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл, как следует, глаза,
он увидел, что шумит море, и что даже больше того, - волна покачивается у
самых его ног, и что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, и что
под ним голубое сверкающее море, а сзади - красивый город на горах.
Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся на трясущиеся
ноги и пошел по молу к берегу.
На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он
поглядел дикими глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую
штуку: стал на колени перед неизвестным курильщиком и произнес:
- Умоляю, скажите, какой это город?
- Однако! - сказал бездушный курильщик.
- Я не пьян, - хрипло ответил Степа, - я болен, со мной что-то
случилось, я болен... где я? Какой это город?..
- Ну, Ялта...
Степа тихо вздохнул, повалился на бок, головою стукнулся о нагретый
камень мола.
8. ПОЕДИНОК МЕЖДУ ПРОФЕССОРОМ И ПОЭТОМ
Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть
около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу
Бездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна.
Некоторое время он соображал, каким это образом он попал в неизвестную
комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то
светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце.
Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил,
что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о
гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильного потрясения.
Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее.
Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной
кровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать
предметы без надобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или
явления вслед за нажатием кнопки, но произошло совсем другое. В ногах
Ивановой постели загорелся матовый цилиндр, на котором было написано:
"Пить". Постояв некоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока
не выскочила надпись: "Няня". Само собою разумеется, что хитроумный
цилиндр поразил Ивана. Надпись "Няня" сменилась надписью "Вызовите
доктора".
- Гм... - молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром дальше.
Но повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на слове "Фельдшерица".
Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла
полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказала Ивану:
- Доброе утро!
Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях
неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще
делают вид, что это так и нужно!
Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при
помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через
широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло
солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на
другом ее берегу - веселый сосновый бор.
- Пожалуйте ванну брать, - пригласила женщина, и под руками ее
раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и
прекрасно оборудованная уборная.
Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя,
как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с
иронией:
- Ишь ты! Как в "Метрополе"!
- О нет, - с гордостью ответила женщина, - гораздо лучше. Такого
оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально приезжают
осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают.
При слове "Интурист" Ивану тотчас же вспомнился вчерашний
консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:
- Интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! А среди них,
между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился,
что любо-дорого!
И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался,
понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она ему
не может.
Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что
необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но
этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:
- Что желаете надеть - халатик или пижамку?
Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не
всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из
пунцовой байки.
После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному
коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться
ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же
мысленно окрестил кабинет "фабрикой-кухней".
И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими
никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного
устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество
склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому
не известные приборы.
В кабинете за Ивана принялись трое - две женщины и один мужчина, все
в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью
кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним
было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и
замысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образом
выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван уже
значительно отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему
сомнительным: чего доброго, они укореняться в мысли, что он буйный
сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно
начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт
показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно.
Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в
гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось
отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.
И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть
до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад.
Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом
перешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель:
кто умер, когда, да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими
болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили рассказать о
вчерашнем происшествии на Патриарших прудах, но очень не приставали,
сообщению о Понтии Пилате не удивлялись.
Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и
ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела,
посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой.
Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не
больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молотка какие-то знаки на
коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана
подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе,
надевали на руки какие-то резиновые браслеты...
Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это
глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об
опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить,
а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем,
чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем.
Нестерпимо глупо!
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату,
где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного
в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, и
справедливости.
И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака. Неожиданно
открылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество народа в белых
халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет
сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми
манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его
получился поэтому очень торжественным. "Как Понтий Пилат!" - подумалось
Ивану.
Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались
стоять.
- Доктор Стравинский, - представился усевшийся Ивану и поглядел на
него дружелюбно.
- Вот, Александр Николаевич, - негромко сказал кто-то в опрятной
бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист.
"Целое дело сшили!" - подумал Иван. А главный привычными глазами
пробежал лист, пробормотал: "угу, угу..." и обменялся с окружающими
несколькими фразами на малоизвестном языке.
"И по-латыни, как Пилат, говорит..." - печально подумал Иван. Тут
одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово "шизофрения" - увы,
уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а
сегодня повторенное здесь профессором Стравинским.
"И ведь это знал!" - тревожно подумал Иван.
Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и
радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это
словами "Славно, славно...".
- Славно! - сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к
Ивану: - Вы - поэт?
- Поэт, - мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-то
необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные
его стихи показались почему-то неприятными.
Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского:
- Вы - профессор?
На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.
- И вы - здесь главный? - продолжал Иван.
Стравинский и на это поклонился.
- Мне с вами нужно поговорить, - многозначительно сказал Иван
Николаевич.
- Я для этого и пришел, - отозвался Стравинский.
- Дело вот в чем, - начал Иван, чувствуя, что настал его час, - меня
в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!..
- О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, - серьезно и
успокоительно сказал Стравинский, - и в сумасшедшие вас рядить ни в коем
случае не позволим.
- Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с
таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о
смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
- Пилата? Пилат, это - который жил при Иисусе Христе? - щурясь на
Ивана, спросил Стравинский.
Тот самый.
- Ага, - сказал Стравинский, - а этот Берлиоз погиб под трамваем?
- Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Патриарших,
причем этот самый загадочный гражданин...
- Знакомый Понтия Пилата? - спросил Стравинский, очевидно,
отличавшийся большой непонятливостью.
- Именно он, - подтвердил Иван, изучая Стравинского, - так вот он
сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло... а он и
поскользнулся как раз этом месте! Как вам это понравится? -
Многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект
своими словами.
Но эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующий
вопрос:
- А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло.
- Аннушка здесь совершенно не важна, - проговорил он, нервничая, -
черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то,
что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меня
понимаете?
- Отлично понимаю, - серьезно ответил Стравинский и, коснувшись
колена поэта, добавил: - Не волнуйтесь и продолжайте.
- Продолжаю, - сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и
зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, - так вот,
этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-то
необыкновенной силой... например, за ним погонишься, а догнать его нет
возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-то
длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот,
самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, - никем не перебиваемый Иван
говорил все с большим жаром и убедительностью, - он лично был на балконе у
Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Его
надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.
- Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас
понял? - спросил Стравинский.
"Он умен, - подумал Иван, - надо признаться, что среди интеллигентов
тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя!" - и ответил:
- Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! А
между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне
купают, про дядю Федю чего-то расспрашивают!.. а его уж давно на свете
нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.
- Ну что же, славно, славно! - отозвался Стравинский, - вот все и
выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человека
здорового? Хорошо-с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если вы мне
скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы
нормальны?
Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая за
Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал:
"Положительно умен".
Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чем
ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо:
- Я - нормален.
- Ну вот и славно, - облегченно воскликнул Стравинский, - а если так,
то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, - тут он
повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. - В поисках неизвестного
человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы
вчера произвели следующие действия, - тут Стравинский стал загибать
длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, - повесили на грудь
иконку. Было?
- Было, - хмуро согласился Иван.
- Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с
зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то.
Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили
прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так?
Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или
арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим
образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить,
куда вы направитесь отсюда?
- Конечно, в милицию, - ответил Иван уже не так твердо и немного
теряясь под взглядом профессора.
- Непосредственно отсюда?
- Угу.
- А на квартиру к себе не заедете? - быстро спросил Стравинский.
- Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он
улизнет!
- Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
- Про Понтия Пилата, - ответил Иван Николаевич, и глаза его
подернулись сумрачной дымкой.
- Ну, вот и славно! - воскликнул покоренный Стравинский и,
обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: - Федор Васильевич,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг