Юрий БРАЙДЕР
Николай ЧАДОВИЧ
ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ
Стояло странное лето.
Женщины носили платья, сшитые, словно костюмы средневековых шутов, из
разноцветных асимметричных лоскутьев. В июне холодные ливни положили рано
вышедшие в трубку хлеба; весь июль бушевали ураганы (явление для этих мест
совершенно необычайное), как спички, ломая дубы и вязы, помнившие еще
времена Яна Собесского и Карла XII Шведского; в первых числах августа
навалилась прямо-таки тропическая жара.
Ходили слухи о всяких знамениях: кровавой росе на лугах, говорящем
волке, якобы поселившемся в Курином овраге, крылатом мальчике, родившемся
на каком-то отдаленном хуторе. В дачном пруду утонул инструктор по
плаванию, водители с многолетним стажем безаварийной работы гробили машины
в самых безобидных ситуациях, всем известный борец с безнравственностью
дед Трофим был уличен в прелюбодеянии.
Гороскопы и прогнозы Гидрометцентра не обещали людям ничего хорошего.
Участкового инспектора Баловнева все эти события до поры до времени
обходили стороной. В положенный срок он получил очередное звание,
несколько раз поощрялся в приказе начальника райотдела и был даже
представлен к медали "За безупречную службу" третьей степени. (Правда,
медаль была не совсем настоящая, ведомственная, и носить ее полагалось
ниже всех остальных наград, если бы таковые имелись).
В памятный полдень 13 июля, за несколько минут до того, как на
поселок обрушился последний и самый разрушительный из ураганов, он стоял
возле колхозного зернохранилища, только что обследованного им на предмет
пожарной безопасности. Увидев, что ясный день с неестественной быстротой
превращается в мутные сумерки, а с юго-востока, гоня перед собой
растерзанные голубиные стаи, валит глухая серо-фиолетовая мгла, Баловнев
вышел из-под защиты стен и, обеими руками придерживая фуражку, смело
двинулся навстречу стихии. Заглушая нарастающий вой бури, сзади что-то
пушечно треснуло. Это на то место, где он только что стоял, рухнули
шиферная кровля и гнилые стропила зернохранилища.
В своем кабинете на опорном пункте правопорядка Баловнев бывал редко
- только в приемные часы да еще по утрам, когда звонил в райотдел. До
того, как это длинное, как пенал, темноватое помещение досталось
участковому, здесь в разное время находили себе пристанище всякие местные
учреждения. Но постепенно, по мере укрепления районного бюджета, все они
перебрались в солидные новенькие здания, отделанные изнутри полированным
деревом и импортным пластиком. О канцелярском прошлом опорного пункта
напоминал теперь лишь неистребимый запах пыльных бумаг, холодного
сигаретного пепла и штемпельной краски, да брошенная кем-то за
ненадобностью пишущая машинка "Олимпия" - судя по внешнему виду, трофей
первой мировой войны.
Баловнев истребил тараканов, оклеил стены веселенькими обоями и
украсил подоконник цветочными горшками. Общую картину дополняли: еще
вполне приличный письменный стол, дюжина разномастных стульев, несгораемый
сейф, сорокалитровый бидон с самогоном, оставленный здесь в ожидании
результатов лабораторных анализов (Баловнев подозревал, что на его
изготовление пошел мешок семенной пшеницы, украденной еще в конце зимы), и
фанерный ящик с картотекой, содержащей сведения о пьяницах, семейных
скандалистах и других лицах, склонных к антиобщественным поступкам.
Пустовало лишь отделение для учета женщин легкого поведения, да и то не
из-за отсутствия таковых, а исключительно по причине врожденной
деликатности Баловнева. Картотека была заведена года два тому назад перед
приездом какой-то комиссии, и с тех пор участковый ни разу в нее не
заглядывал.
Всех пьяниц, жуликов и дебоширов на подведомственной ему территории
он успел изучите настолько досконально, что в любой час суток почти
безошибочно мог угадать, где каждый из них находится, чем занимается в
данный момент и что намерен предпринять в ближайшие час-два.
Без пяти девять Баловнев набрал номер дежурного по райотделу.
- Доброе утро, Владимир Николаевич, - сказал он, заранее улыбаясь. -
Происшествие у меня...
- Подожди, подожди, сейчас запишу, - послышался в трубке
взволнованный голос капитана Фомченко. Ему оставалось всего несколько
месяцев до пенсии, и он в последнее время перестал пить даже пиво, иногда
гладил брюки и от каждого телефонного звонка ожидал какой-нибудь
неприятности.
- Да ничего страшного. Не суетитесь. Приплод у моей суки. Могу одного
щенка оставить. Будешь на пенсии зайцев гонять.
- Тьфу ты! Инопланетянин! Толком докладывай, какая обстановка на
участке?
- Все нормально. Ко мне есть что-нибудь?
- Два заявления лежат.
- В четверг заберу. Ну, всего доброго.
Закончив утренние формальности, он достал из нижнего ящика -
письменного стола общую тетрадь, на обложке которой было написано: "Журнал
наблюдений", и внимательно прочитал последнюю запись: "27 августа. 18:30.
С расстояния примерно 1 км наблюдал псевдочеловека, который двигался через
колхозный сад в направлении маслозавода. Вышел из зоны наблюдения в 18:35.
Дальнейший маршрут определить не удалось".
Подумав немного, Баловнев дописал:
"Находившийся вместе со мной дружинник Зезеко А.И., по его словам,
ничего подозрительного не заметил".
После подвальной прохлады кабинета особенно тяжело было окунаться в
сухой и пыльный уличный зной.
Солнечные блики, отражавшиеся от облезлого шпиля костела (ныне
музыкальная школа) и жестяной крыши водонапорной башни, слепили глаза. На
заборах сушилась скошенная картофельная ботва, куры разгребали грядки,
освобожденные от лука и огурцов, под кустом крыжовника дремал здоровенный
разомлевший котище. Возле рябины стоял седенький дед с мешком в руках, на
дереве сидели его белобрысые внуки.
- Доброго здоровьица вам, - поздоровался дедок. - Злая зима будет -
вишь, как рано ягода поспела. По двадцать копеек за кило принимают.
Что-то капнуло Баловневу на нос. Он провел ладонью по лицу и понял,
что это его собственный пот, стекавший со лба по козырьку фуражки.
- Ветки только не ломайте, - сказал он. - Да не выбирайте всю ягоду
подчистую. Птицам тоже клевать что-то нужно.
В отделении связи не было ни единого посетителя. За деревянным
барьером сидела худенькая остроносая женщина. Увидев участкового, она
стала лицом белее своих конвертов. Баловнев сдержанно поздоровался, взял
чистый телеграфный бланк и принялся заполнять его следующим текстом:
"Москва, Президиум Академии наук. Срочно прошу выслать авторитетную
комиссию для выяснения природы загадочных человекообразных существ..."
- Валерий Михайлович, - сказала почтовая барышня, обреченно глядя
куда-то в пространство, - не буду я этого передавать. Что хотите со мной
делайте - не буду. В первый раз, когда вы такое написали, аппарат
сломался. В другой раз - электричество на целый день пропало, а дизелист
наш пьяным оказался. Хотя до этого в рот не брал. А в прошлом месяце,
помните, я уже печатать начала, когда про Витеньку моего из больницы
сообщили. - Она всхлипнула. - Только-только выписался... Простите, Валерий
Михайлович...
Баловнев сложил телеграмму вчетверо и спрятал в нагрудный карман.
Спорить и доказывать что-то он не собирался. По лицу телеграфистки было
видно, что она находится на грани истерики.
- Извините, - пробормотал он. - Может, когда в другой раз зайду.
В приемной поселкового Совета стрекотала пишущая машинка, и уже по
одному звуку - дробному и энергичному, как сигнал "Общий сбор", - можно
было догадаться, что работает на ней виртуоз копирок и клавишей.
Секретарша Яня свою работу знала, с посетителями была неизменно
вежлива, а если убегала в магазин или парикмахерскую, то никогда не
забывала отпроситься. Единственным недостатком Яни было то, что сам факт
ее присутствия совершенно размагничивал посетителей поссовета - суровых,
измученных руководящей работой и материальной ответственностью мужчин.
Всякие проблемы с планом, запчастями и топливом сразу вылетали у них из
головы. Глядя на Яню, хотелось вспоминать молодость, совершать
опрометчивые поступки и декламировать Есенина.
- Здравствуйте, Янечка, - сказал Баловнев, кивая на обитую коричневым
дерматином дверь председательского кабинета. - У себя?
- Только что пришел. Заходите. - От Яниной улыбки вполне можно было
сойти с ума, но Баловнев догадывался, что улыбка эта никому персонально не
предназначена и носит, так сказать, чисто служебный характер.
Окна кабинета были еще плотно зашторены. Председатель - мужик молодой
и быстрый в движениях, с институтским значком на лацкане вельветового
пиджака - разговаривал по телефону. Придерживая трубку левой рукой, он
правой строчил какую-то бумагу. Вторая трубка, снятая с рычагов, лежала
рядом и что-то неразборчиво бормотала.
Не прерывая своего занятия, он указал Баловневу на свободное кресло.
Телефонный разговор состоял почти из одних междометий:
- Да... Да... Хорошо... Ого!.. Нет... Обеспечим... Да... Нет...
Нет... Решим... В кратчайший срок!.. Да... Нет... Да... Приму меры...
Да... Нет... Возьму под контроль... Да... Нет... Конечно... Сложные
климатические условия... Да... Обложные дожди... - Машинально глянув на
шторы, сквозь которые пробивались горячие, ослепительные, почти лазерные
лучи, он спохватился: - Говорю, кончились дожди!.. Сушь!.. Зерно в валках
пересыхает... Нет... Обязательно... И вам всего доброго! - Рука его еще не
донесла трубку до аппарата, а взор уже обратился на Баловнева.
- Что же ты, дорогой, делаешь? Весь район хочешь без транспорта
оставить? Уборочная в разгаре! Сколько человек вчера прав лишил?
- Я не лишаю. На это административная комиссия имеется.
- Комиссия! Молодой ты, а по старинке работаешь! Веяний времени не
ощущаешь! Людей не наказывать надо, а воспитывать... Ты по делу ко мне?
Тогда пойдем. По дороге все изложишь. Времени, понимаешь, ни минутки!..
- Я к вам по такому вопросу... - начал Баловнев, едва поспевая за
председателем.
- Ты только посмотри! - прервал его тот. - Улица бурьяном заросла!
Мусор на проезжую часть высыпают! Чтоб сегодня же на всех нарушителей
протоколы были за антисанитарию! Не смотришь за своим хозяйством,
Михайлович!
- Хозяйство наше общее. За порядком на улице и вы можете проследить.
Мое дело, чтобы пьяницы на заборах не висели.
- Шиманович! - закричал председатель в чье-то раскрытое окно. -
Привезли вам дрова?
- Спасибо, родимый, - донесся из-за занавески старческий голос. -
Только я березы просила, а мне осины, отвалили.
- Не выросла еще, значит, береза... Так что там за дело у тебя?
- Я вам уже говорил однажды. Ну, про этих... подозрительных...
которые под людей маскируются. Не наши, в общем...
- Ну да! Шпионы иностранные! Рецепт бутербродного масла хотят
выкрасть. Почему, кроме тебя, их никто не видит?
- В том и загвоздка. Надо, чтобы вы от своего имени в высшие
инстанции обратились.
- Но ведь приезжала к тебе комиссия! Доктор наук даже был.
- А-а, - Баловнев безнадежно махнул рукой. - С комиссией тоже ерунда
получилась. Не успели чемоданы распаковать, как все гриппом заболели. Да
еще в тяжелой форме.
- Слушай, Михайлович, я по убеждению материалист. Привык своим глазам
верить. Ничего такого, о чем ты говоришь, не замечал. Посмешищем быть не
хочу и тебе не советую. Ты инопланетян ловишь, а в поселке другие чудеса
творятся. Калитки ночью снимают. Самогон появился. Притон в каком-то доме
устроили. Командированных обдирают в карты.
- Факты эти мне известны. К калиткам, кстати, ваш племяш Витька
причастен. Самогонщиков я накрыл. И с притоном разберусь. Ниточка есть.
Хотя в этом вопросе и ваша помощь потребуется.
- Когда я отказывался! Так говоришь - Витька? Надеру уши сопляку! Да,
вот еще что! Чуть не забыл. Звонили из отдела культуры. Завтра лектор к
нам приезжает. Писатель-фантаст. Ты вечерком загляни в клуб. Насчет,
порядка поинтересуйся... и вообще... спроси совета. Ему всякие чудеса -
хлеб насущный. Уж он-то разглядит. Было бы что! Фамилию я на бумажке
записал. На вот, возьми.
- Не обещаю, - сказала заведующая библиотекой, - хотя произведения
этого писателя в нашем фонде есть. Но на фантастику сейчас такой спрос!
Однако вопреки ее опасениям толстая, как пачка стирального порошка,
книга оказалась на месте. Судя по незатертой обложке, бестселлером у
местных читателей она не слыла.
Придя вечером домой, Баловнев наспех перекусил и засел за чтение с
такой же добросовестностью, как если бы перед ним был
уголовно-процессуальный кодекс или сборник нормативных актов. К любому
печатному слову он питал уважение с детства, и если встречал, к примеру, в
каком-нибудь рассказе фразу: "В его рту тускло сверкнул золотой зуб", то
сразу понимал, что речь, несомненно, идет о мерзавце.
Книга повествовала о том, как профессор Сибирцев, космонавт Волгин,
девушка Валя, пионер Петя и собачка Тузик отправились в путешествие к
планете Плутон. Поводом для экспедиции явилось смелое предположение
профессора, что всем известный храм Василия Блаженного является ни чем
иным, как памятником, оставленным на Земле инопланетной цивилизацией
(восемь периферийных куполов - планеты, девятый, центральный - Солнце, а
поскольку одного купола-планеты недостает, им может быть только
таинственный Плутон, попавший в пределы Солнечной системы никак не раньше
двадцатого века). В пути отважные звездоплаватели совершили множество
замечательных открытий, а со встречного астероида сняли малосимпатичного
гражданина неопределенного возраста. Как выяснилось впоследствии, это был
диверсант из заморской страны Бизнесонии и, одновременно, секретный агент
кибернетических феодалов с планеты Элц. Воспылав черной страстью к чистой
девушке Вале, он тут же принялся творить всякие зловредные козни, однако
стараниями пионера Пети и песика Тузика был разоблачен в середине третьей
части. Роман заканчивался тем, что электронные тираны с планеты Элц
потерпели сокрушительное поражение, профессор Сибирцев блестяще доказал
все свои гипотезы, космонавт Волгин и девушка Валя сочетались законным
браком, а пионер Петя без троек закончил пятый класс (хотя согласно теории
относительности, должен был отстать от своих одноклассников по меньшей
мере лет на десять).
Баловневу книга понравилась простотой языка, увлекательностью интриги
и глубоким раскрытием характеров всех персонажей, в том числе и песика
Тузика. Абзацы, где речь шла о гравитационном распаде, антиматерии,
кривизне пространства-времени и электронно-мезонных полях, он пропустил.
Следующий день Баловнев начал с обхода криминогенных точек, главной
из которых числилась рыночная площадь. Посреди нее торчали два однотипных
кирпичных здания, лишенные каких-либо архитектурных излишеств - пивной бар
и вино-водочный магазин (по местному - спиртцентр). По случаю небазарного
дня торговля шла вяло. Несколько истомленных жарой старух брызгали водой
на букеты пышных гладиолусов, да инвалид Ваня Шлепнога предлагал ходовой
товар - березовые метлы.
Пока Баловнев неторопливо шел по горячему, неровно уложенному
асфальту, в пивном баре успели навести порядок: наспех протерли мокрой
тряпкой пол, прибрали из-под столов пустые бутылки и спрятали на складе
вечно пьяного грузчика Кольку.
В баре пахло кислым пивом и дезинфекцией. С потолка свисали кованые
модерновые светильники и усеянные мухами липучки. Кроме пива, здесь
торговали на розлив слабеньким красным вином "Вечерний звон", которое
местные острословы переименовали в "Вечный зов".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг