освобождение от податей, всем иным - орден.
- Не ошибаешься? - осторожно спросил полусотенный.
- Как можно. Свою работу досконально знаю. Все приметы сходятся.
Давно доносили, что он где-то по Вершени бродит. И пальца на левой руке
нет, и шрам на виске, и ухо изуродовано.
- А это что за людишки с ним?
- Те трое - беглые колодники. Видишь, у каждого голень стерта. Тот,
мордатый, еще и государственный преступник. Клеймо на спине имеет. Но в
розыске ни один не числится. Ну, а этот, - плюгавый кивнул на мужичка, -
приют им дал. Напоил, накормил, зловредные речи вместе с ними говорил.
- Ага, накормил, - согласно затряс головой мужичок. - Да кто же знал,
что они злодеи! С виду люди как люди. Знал бы, так на порог даже не
пустил.
- Знал не знал, а пустил. Закон нарушил. Выходит, подлежишь казни,
как и все они.
- Ой! - заорал мужичок. - Пощадите, люди добрые! Без умысла я.
Обманулся! Не буду больше!..
Умолк он только после того, как ему забили в рот скомканную рогожу.
- Обед скоро, - зевнул полусотенный. - Казни их скорее да пойдем.
- Сначала следует допрос учинить.
- Ну, так учиняй.
- Допросные орудия еще не прибыли.
- Что же нам, без обеда оставаться?
- Запри их пока хорошенько да охрану надежную выставь. Старосту тоже
сюда. Будет знать, как обманывать.
- За что? - пал на колени староста. - Меня угрозами принудили. Да я
же вам все добровольно открыл! Сам!
Урок, только что преподанный хозяину хижины, не пошел старосте впрок,
и вскоре он, жуя рогожу, уже сидел под стенкой рядом с Головастиком.
Теперь нас было четное число - шесть. Служивые вышли, плотно притворив за
собой дверь, и стало слышно, как они подпирают ее бревнами.
- Доволен, гадина? - спросил Головастик у старосты. - Мешки наши,
ему, видите ли, не понравились! Разбогатеть на дармовщинку захотел?
Вспомнишь эти мешки, когда на тебя удавку накинут.
Староста только замычал и с ненавистью выпучил на него глаза.
- Чтоб я хоть раз в жизни этой дряни попробовал! - Шатун сплюнул
через всю хижину. - Ну кто в Иззыбье поверит, что меня сонного взяли!
- Действительно, дрянь, - подтвердил Головастик. - Я тоже ее больше
пить не буду. Только похмелюсь один разочек.
- Ни выпить, ни похмелиться нам уже больше не придется, - мрачно
изрек Яган. - Все! Куда шли, туда и пришли!
- Сами виноваты, - вздохнул Головастик.
- А ты больше всех.
- Если тебе от этого легче, считай, что так.
Затем наступила тягостная тишина. Было слышно, как за стеной
прохаживался часовой, а где-то невдалеке, скорее всего на заставе,
костяная дудка созывала служивых на обед.
- Нож, - прошептал Шатун мне на ухо. - Нож у тебя?
Тут только я догадался, что это за железка царапает мне живот при
самом легком движении. Конечно, нож был при мне. Куда ему еще деваться? Не
в обычаях служивых обыскивать пленников, все имущество здесь носят на виду
- вокруг пояса, на шее, в крайнем случае, в заплечном мешке. Мой плащ люди
Вершени воспринимают не как одежду, а, скорее, как огромный бинт,
скрывающий от посторонних глаз хилое, изуродованное неведомой болезнью
тело.
- У меня, - тоже шепотом ответил я. - Вот только не представляю, как
мы сумеем его достать.
- Придется постараться, если жизнь дорога.
Отталкиваясь одними только ягодицами, мы кое-как выбрались на
середину хижины. Там Шатун опрокинулся на спину и попробовал зубами
вытащить палку, сковывающую мои движения. Однако ничего из этого не вышло,
очень уж плотно та сидела. Опять приняв сидячую позу и расположившись
справа от меня. Шатун принялся дергать проклятую палку пальцами (руки наши
были связаны только в запястьях, поэтому кисти имели кое-какую свободу),
но снова безуспешно. Тогда по совету Головастика мы легли на спину
валетом, так что голова Шатуна оказалась на моем плече. До хруста вывернув
шею, он с третьей или с четвертой попытки все же сумел ухватить губами
шнурок от ножа. Я помогал ему, как мог: крутил головой, дергал плечом,
даже подталкивал нож мышцами живота. Не знаю, на что именно были похожи
наши конвульсии со стороны, однако с их помощью мы добились своего -
вскоре нож, матово отсвечивая, уже лежал на полу хижины. Немного
передохнув, Шатун взял его зубами за рукоятку, а я подставил связанные
запястья под лезвие. Трудно сказать, что пострадало в большей степени,
веревки или моя кожа. К счастью, вены и сухожилия остались целы. Едва
только мои освободившиеся руки упали вдоль тела, как палка сама вывалилась
из подколенных сгибов. Какое это, оказывается, счастье - возможность
вытянуть ноги! Через полчаса все узники, кроме старосты, были освобождены
от пут.
Остовом нашей хижины служили четыре живых дерева, расположенных
квадратом. К их стволам были привязаны щиты из толстых жердей, а сверху
прилажена плетеная конусообразная крыша. Все сооружение было густо
обмазано смолой, давно отвердевшей и прочной, как эпоксидный клей. Однако
кое-где между жердями имелись щели, и к одной из них приник сейчас Шатун.
- Деревня пуста, - сообщил он. - На ровняге тоже никого не видно. У
дверей сидит служивый, похоже, дремлет. Второй разгуливает вокруг... Ну,
как будем отсюда выбираться?
- Разберем крышу, - недолго думая, предложил Яган.
- Заметят. Тот, второй, все время сюда поглядывает.
- Давай орать, как будто у нас что-то случилось, - сказал Головастик.
- Служивый придет посмотреть, в чем тут дело, а мы его и сцапаем. А уж
потом и со вторым как-нибудь разберемся.
- Вряд ли. Зачем ему сюда соваться. За нашу жизнь он не отвечает. Ему
главное, чтобы потом счет сошелся. Шесть голов принял, шесть сдал.
- Вот если бы темно было... - вздохнул я.
- До темноты нам не дожить. Уж если они собираются допрос по всей
строгости учинять, значит, все жилы вытянут... А кто это там, интересно,
идет? - Шатун весь напрягся, как перед схваткой. - Кажется, нам повезло.
Воду сюда тащат. Боятся, как бы мы не подохли до допроса.
Я тоже заглянул в щель и увидел, что к жилищу неторопливо
приближается пожилой колченогий кормилец с бадьей на плече. Конечно же,
вода предназначалась нам - из такой грязной посудины служивых поить не
будут.
Прогуливающийся в отдалении часовой перекинулся с вновь прибывшим
парой слов, заглянул в бадью и рукояткой бича указал в нашу сторону. Затем
кормилец исчез из поля моего зрения, но вскоре раздались его
приближающиеся шаги. Второй часовой, сбросив дрему, зло заорал:
- Куда прешь, рухлядь хромая?
- Воду вот принес. Ведено напоить их.
- Дождика напьются, когда в Прорву полетят.
- Начальству виднее.
- Обед не кончился еще?
- Уже кончается. Кашу съели, теперь дыни едят.
- Сменять нас не собираются?
- Чего не знаю, того не знаю. Мне ведено воду отнести. И сразу назад.
- Ну ладно... Сейчас открою. Помоги бревно убрать.
Едва только дверь, скрипнув, приоткрылась на палец, как Шатун толчком
распахнул ее настежь, сшиб с ног слабо вякнувшего кормильца и за волосы
втащил служивого в хижину. С такой же легкостью опытный огородник
выдергивает морковку из грядки. Несколько секунд все мы скопом (кроме
хранившего нейтралитет хозяина) возились на полу, затем Шатун со словами:
"Проклятье! Бича у него нет!" - бросился наружу.
Служивый оказался крепким орешком. Я получил кулаком по скуле, Яган
ногой в живот, и если бы Головастик не изловчился набросить ему на шею
петлю, исход борьбы мог бы сложиться далеко не в нашу сторону.
Связанного по всем правилам служивого усадили рядом со старостой, а
мы сунулись к дверям.
Шатун и часовой топтались друг против друга на полянке перед хижиной.
Позиция, в которой они оказались, в шахматах называется патовой. Шатун,
как пращу, вращал над головой привязанный на шнурке нож. Служивый
хладнокровно помахивал бичом, кончик которого извивался и плясал наподобие
ленты в руках гимнастки-художницы. Стоило Шатуну сделать хотя бы шаг
вперед, как бич взвивался вверх и наносил хлесткий удар, вздымавший кучу
праха у ног болотника. Сам служивый в атаку не лез, надеясь, очевидно, на
скорую подмогу. Заметив в дверях хижины подозрительную суету, он одним
ударом загнал всех нас обратно. На стенке остались глубокие царапины,
словно следы медвежьих когтей.
Воспользовавшись краткой заминкой противника. Шатун сунулся было
вперед, но бич уже со свистом несся ему навстречу. От первого удара Шатун
ловко увернулся, второй заставил его высоко подпрыгнуть, третий -
броситься ничком.
Служивый стегал и стегал, то сверху вниз, то справа налево. Шатун
крутился, как змея на горячей сковородке. Бич еще ни разу не задел его, но
так долго продолжаться не могло.
Между тем в хижине, за нашими спинами, происходили события, вольно
или невольно определившие в конце концов исход поединка. Хозяин,
побуждаемый к деятельности энергичной мимикой старосты, развязал его, и
тот сразу бросился к двери. Что он хотел: помочь служивому или просто
спасти свою жизнь - так и осталось неизвестным. Бич обвился вокруг его шеи
уже на третьем шаге. Такой удар всегда считается смертельным. Падая,
староста руками вцепился в бич, а затем, катаясь в агонии у порога хижины,
еще и намотал его на себя.
Ставший безоружным, служивый пустился наутек, однако успел добежать
только до ровняги. Всего один раз нож описал сверкающую дугу, и всего один
раз вскрикнул служивый.
- Где кормилец? - спросил Шатун, пучком травы вытирая лезвие. - Тот,
что воду приносил?
- Сбежал, - Головастик растерянно оглянулся по сторонам. - Вон бадья
валяется.
- Плохо дело. Надо удирать.
Как бы подтверждая его слова, на заставе завыла дудка - ди-ди-ду,
ди-ди-ду! Сигнал тревоги повторился еще три раза, и вскоре на него
откликнулась другая дудка, как раз в той стороне, куда мы собирались
бежать.
- Хорошо сигналят, - сказал мужичок. - Заслушаешься.
- А ты разве не идешь с нами? - удивился Головастик.
- Куда же мне с вами идти? Вы злодеи. А я человек тихий, простой.
Опять же, Сухотье скоро. Едой запасаться надо, брагу варить.
- Прибьют ведь тебя.
- Может, прибьют, а может, и не прибьют... Виноват я, конечно.
Отвечать придется. Да, может, помилуют...
- Ну и оставайся, дурак!
От крутопутья мы отрезаны, это было понятно всем. Слева и справа
простиралась. Прорва. Оставался единственный путь - по ровняге вперед. Но
ведь и там тоже воет военная дудка.
- А тебя действительно Душегубом зовут? - спросил Яган, исподлобья
глядя на Шатуна.
- На Вершени - да.
- Много раз я про Душегуба слышал, только вот не думал, не гадал, что
придется встретиться.
- Жалеешь?
- Нет, - ответил Яган. - Нет.
То, с какой интонацией это было сказано, в других, менее нервных
обстоятельствах, несомненно заставило бы меня призадуматься. Но в тот
момент, каюсь, я прохлопал ушами.
С тревогой в душе и с мрачными предчувствиями мы выбрались на
ровнягу. Особенно торопиться было некуда. Только что отобедавшие служивые
особой прытью не отличаются. Да и впереди нас никто, кроме служивых, не
ожидал. Я прикинул в голове некоторые варианты спасения. Если застава на
ровняге немногочисленная, можно пробиться - служивые вступают в бой только
когда пьяны, когда загнаны в угол или когда имеют подавляющее преимущество
в силах. Можно до ночи схорониться в каком-нибудь укромном убежище, но
места здесь чересчур людные, десятки глаз наблюдают за нами с плантаций.
Лучше всего, конечно, было бы перебраться на ветвяк соседнего занебника,
если бы таковой встретился на нашем пути. На Вершени это обычное дело -
направленные во все стороны ветвяки соприкасаются, переплетаются и даже
срастаются между собой. Но Головастик ничего определенного по этому поводу
сказать не мог (у меня вообще создалось впечатление, что он здесь впервые
в жизни), а рассмотреть что-либо в тумане, сегодня как назло особенно
густом, было совершенно невозможно. Расспрашивать встречных кормильцев
тоже не имело смысла. Завидев нашу компанию, они шарахались в сторону.
Лишь какой-то нищий калека, не убоявшийся ни ножа Шатуна, ни бича
Головастика, увязался за нами. Милостыню он не просил, а требовал. Причем
в противном случае обещал нам все мыслимые и немыслимые кары. На добрые
слова он не реагировал, на недобрые - тоже. В конце концов нищий отстал,
но еще долго раздавались его замысловатые проклятия. Лучшего способа
демаскировки нельзя было и придумать.
Время близилось к полудню, и слева потянуло свежим ветерком,
проредившим кое-где завесу тумана. Мы видели кормильцев, копошившихся
среди молодых побегов масличной пальмы, пустые деревушки и узкие силуэты
наблюдательных мачт, установленных вдоль ровняг в черт знает какие
времена. Головастик, изо всех сил старавшийся замолить свои вчерашние
грехи, согласился залезть на одну из них. Рисковал он, учитывая ветхость
мачты, весьма сильно.
- По ровняге за нами следом идет целая толпа, человек с полсотни, -
проорал он сверху. - Отсюда толком не разглядеть, но, по-моему, это
служивые.
- Далеко?
- Далековато.
- А впереди что?
- Трудно сказать... Очень плохо видно... Кажется, служивые поперек
ветвяка расставляют цепь из кормильцев.
- Густая цепь?
- Да уж... человек от человека в трех шагах. Отсюда похоже на
частокол.
- Больше ничего не видно?
- Вижу Феникса. Сидит на мачте, как и я. В тысяче шагов от этого
места.
- Плохая примета, - буркнул Яган.
- Может, это тот самый? - предположил я. - И чего он к нам
привязался?
- Фениксы не всегда приносят одну только беду, - сказал Шатун. - Не
раз бывало, как они спасали людей. Правда, никто из спасенных не был потом
этому рад.
- Странная тварь...
- Говорят, на всем свете их всего несколько дюжин. Прорицатели знают
всех их по именам. Они появились здесь раньше людей, раньше всего живого.
Наверное, они бессмертные. Бывает, что кто-то из них начинает стариться -
облезает, плохо видит, теряет силу. Тогда этот Феникс исчезает на какой-то
срок, а появляется уже помолодевшим.
- Может, это не Он появляется, а его сынок?
- Нет, в том-то и дело, что именно он. Прорицатели в этом уверены. Да
и откуда у них могут быть дети? Каждый Феникс сам по себе. Никто никогда
не видел даже двух штук вместе.
- А косокрылы им, случайно, не родственники? - поинтересовался Яган.
- Уж больно дружно они в Прорве живут.
- Разве набитое соломой чучело родственник человеку? Возможно,
когда-то Фениксы и сотворили косокрылов. Ходят такие слухи. Да только
никто не знает, для какой надобности. Может, и сами Фениксы про то давно
забыли.
- Сотворить можно вещь, - с сомнением сказал Яган. - А разве возможно
сотворить живую тварь?
- Нам невозможно. А для Феникса возможно. Он из тебя может и жабу
сделать, и кротодава.
Наш столь интересный разговор прервал Головастик.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг