фокус не удался: призрак взмахнул рукой и магическое "солнце" зачахло,
съёжилось. Тьма окутала их обоих.
Призрак шагнул вперёд. Его бесплотный палец поднялся и Нламинер увидел,
как седеет, редеет и выпадает его мех, как иссушается и кусками сходит кожа,
как разваливается в пыль его тело. Сжав зубы, он силился побороть
наваждение, вцепившись в холодную рукоять меча и удерживая себя по эту
сторону черты, за которой - хаос.
Призрак вновь шагнул вперёд. Покровитель описал тускло светящуюся во
мраке дугу и вонзился туда, где у людей было бы сердце.
Призрак издал хриплый рёв (позже Нламинер пытался понять, чем он мог бы
его издать) и вырвал меч из себя. Оружие накалилось добела, посеребрённый
клинок начал плавиться и поток ослепительных брызг рухнул между
противниками. Нламинер отпрыгнул. Кипящее серебро ранило призрака - его
проницаемая "плоть" уже была усеяна множеством отверстий, но он был ещё не
побеждён.
Всё, доигрался, думал Нламинер, извлекая из рукава кинжал - жалкая
игрушка, конечно, к тому же не серебряная - но не сдаваться же! За спиной
его что-то грохотало, дрожал каменный пол, но всё это было за тысячу
километров отсюда. Сейчас призрачная рука коснётся его тела, и тогда...
Призрак ринулся вперёд, когда дорогу ему преградил огромный
крестообразный разлом. Жаром дохнуло из глубин его; Нламинер закрыл лицо
ладонями и отступил на шаг. Его противника разлом поглотил без остатка.
Жуткий вопль донёсся откуда-то из нестерпимо сияющей глубины. С
металлическим щелчком разлом сомкнулся и тут же вновь стало светло.
В воздухе повис жар кузницы. Сухой, металлический жар, с привкусом
горящих угольев. Нламинер с трудом поверил, что вновь остался жив и
обернулся. Рисса сидела у Печати - теперь совершенно целой и завершённой - и
слабо улыбалась ему.
- Он мёртв? - спросил Нламинер. Видение призрака всё ещё стояло перед
глазами.
- Надеюсь, - ответила она, пытаясь встать на ноги. Ноги плохо слушались
её и Нламинер поспешил на помощь. - Впрочем, он никогда и не был живым.
Они побрели прочь из гробницы, слишком уставшие, чтобы позволить себе
разглядывать многие сотни надгробий и прикасаться к давно ушедшему времени.
* * *
Нламинер проснулся, словно выплыл на поверхность моря - толчком.
Протерев глаза, он осознал, что находится в Театре. Мрак по-прежнему
окутывал его, но в соседнем кресле никого не было.
Сработало, подумал он с вялой радостью. Зажёг фонарик, ожидая увидеть в
кресле или возле него свой амулет. Но ничего не было.
Мальчишка унёс его с собой. Одной легендой больше, подумал Нламинер
безо всякого воодушевления и поднялся с места. Во тьме слабо светились
очертания двери - выход. Странно, удивился он, раньше я её не замечал.
На сей раз тишину зала нарушали только его шаги.
XI.
Рисса падала вглубь фиолетовой туманности и хор голосов - похоже,
миллиардов голосов - пел что-то печальное и заунывное. В сердцевине
туманности царила полная темнота, а вокруг с чудовищной скоростью вращалось
множество "окон". Времени на раздумья было немного и Рисса предпочла чёрную
мглу. Большого выбора всё равно не было - только что выбрать наугад одно из
"окон" - на которое повезёт свалиться - переместиться неведомо куда,
неизвестно в какое время, в какой мир. Нет, что бы ни было здесь самым
интересным, оно находилось в центре.
Мрак поглотил её и сотни серебряных иголочек принялись покалывать её
невидимое тело.
После тело стало обретать очертания, непрозрачность, весомость. Рисса с
интересом наблюдала, как собирается её тело - по частям - как возникают
кости, как обрамляются мышцами и чешуёй. Зрелище хотя и было жутким, но
оторваться не было никакой возможности.
Когда тело вновь стало материальным, ноги коснулись пола.
Вслед за этим ярко вспыхнул и испарился её амулет. Секунда - и всё
остальное снаряжение последовало в небытие. Она осталась одна, без
облачения, без оружия, без всего.
Она находилась в гигантском лабиринте - высота проходов была чуть
больше её роста, но многие из ветвящихся и разделяющихся поворотов уходили
куда-то за горизонт. Стены были обиты плотной искрящейся тканью, которая
переливалась всеми цветами радуги. Рисса осторожно сделал шаг - ничего не
случилось. Было тепло и как-то необычайно спокойно. Если когда-нибудь
вернусь домой, подумала она, я смогу поверить во что угодно.
"... что угодно...", отозвалось эхо.
Странно, поразилась она. Я ведь ничего не говорила вслух.
"... вслух...", подтвердило эхо.
Рисса подошла к одной из стен. И, о чудо! - стена словно сделалась
зеркальной. Навстречу ей шагнула ещё одна Рисса, повторяя её малейшие жесты.
Очень качественное отражение - более красочное, более живое. Впрочем, нет -
это не отражение. Кто-то похожий на неё - но были и отличия. Едва заметные,
но были. Рисса замерла и отражение рассеялось. Ткань была соткана из
чрезвычайно тонких ниточек - тоньше паутинок - но все они были переплетены
исключительно сложным узором, всюду своеобразным, нигде не повторяющимся.
Какое странное место, подумала Рисса в восхищении.
"... место...", подхватило эхо и убежало, посмеиваясь, за угол.
Рисса коснулась ткани пальцем и ощутила живое тепло, исходящее из неё.
Хор голосов вновь пропел что-то - в глубине её сознания, и Рисса убрала
ладонь. Отпечаток пальца светился ярко-сиреневым цветом ещё несколько
секунд. Сама ткань цвета не имела - на расстоянии была серой, а вблизи по
ней пробегали волны самых разнообразных оттенков.
Делать нечего, надо идти. Пытаться понять, что было за тканью, означало
разрывать её. На это у неё не хватало духу - настолько сильным было чувство,
что ткань живая.
Она появилась в тупике и, поскольку не было никаких других идей, пошла,
поворачивая на каждом перекрёстке налево.
* * *
Молин Улигдар был прекрасным охотником, способным выжить практически в
любой обстановке.
В этот день он забрёл в глухую чащу, что покрывали склоны
Северо-Восточного хребта, в поисках чего-нибудь редкостного. Алхимики
платили немалые деньги за разнообразные редкие (и порой опасные) трофеи, но
дело того стоило.
Первая половина дня выдалась неудачной. Присев на сравнительно открытом
пространстве перекусить, Молин внезапно обнаружил, что его окружил десяток
Флоссов. Как и полагалось, они возникли из ниоткуда - что достаточно
неожиданно для птиц таких размеров.
Кусок едва не застрял у него в горле. Довольно длительное время Флоссы
разглядывали его - не издавая ни одного вразумительного звука.
После один из них предложил Молину следовать за ними. Дескать, им нужна
его помощь и он не пожалеет об этом. В любом случае, думал Молин, поди
скройся от них! Он не очень хорошо понимал сложную сигнальную систему
Флоссов и боялся лишний раз открыть рот.
Так они и следовали куда-то в почти полном молчании.
Затем - как это произошло, Молин не успел понять - он оказался в очень
странном месте. Оно походило на огромную, занимающую площадь целого города
скульптуру, составленную из причудливо выросших стволов и ветвей деревьев.
Ему пояснили, что он находится в Храме Гвайи, их богини, у которой есть к
нему дело.
Молину стало сильно не по себе. Он быстро перебрал в уме, не обидел ли
чем каких-нибудь богов. Впрочем, невозможно жить, не вторгаясь во владения
хотя бы одного божества - настолько повсюду их можно найти. После чего
смирился.
...Несколько одуревший, с тяжёлым золотым знаком на шее и сумкой, до
отказа набитой редкостной ценной ягодой синлир, Молин оказался - как, он не
помнил - у себя в деревушке, у порога собственного дома. Одно было ему
теперь ясно - если выживет в ближайшие несколько дней, от нищеты застрахован
и он, и его семья, и его потомки на несколько поколений вперёд.
...Никого дома, однако, не было.
Молин не успел выйти на улицу, чтобы начать поиски - все должны были
быть дома и никаких поездок не планировалось - как кто-то деликатно кашлянул
у него за спиной. Оглянувшись, он увидел незнакомца в просторной хламиде и
широкополой шляпе, скрывающей большую часть лица.
- Давай сюда свой знак, - прошептал тот, прислонив к его шее что-то
острое для большей убедительности. Вот же несчастный день, подумал только
Молин, после чего его быстро обезоружили, связали, заткнули кляпом рот и
положили на пол в кладовке, велев лежать тихо и шума не создавать.
Он успел только заметить, что грабитель лицом и ростом похож на него
самого.
После чего в дверь постучали.
- Судья Молин Улигдар? - вежливо осведомился некто высокий, с
приветливой улыбкой, длинными клыками и холодными глазами.
- Да, - степенно ответили ему и впустили в дом.
...Молин был изумлён до полного онемения, когда всё тот же незнакомец
развязал его, вручил ему знак Судьи, солидный кошелёк с привлекательным
звоном изнутри и посоветовал никому об этой истории не рассказывать. И ушёл.
Жену и детей он обнаружил в спальне. Они были немало удивлены, когда он
разбудил их - все с негодованием утверждали, что и не думали ложиться спать
в такую рань, когда ещё столько дел!
В тот день это не прибавило Молину спокойствия.
* * *
День тянулся за днём.
Нламинер обнаружил, что сидит в гостях уже более месяца. Теперь он
находился в месте, которое стоило бы назвать Гостиницей - правда, судя по
его ощущениям, гостиницей на одного клиента. Поблуждав по пыльным и тёмным
переходам, он наткнулся на комнатку, которая казалась очень уютной (какой и
оказалась) - и обнаружил, что целая армия молчаливой, но неизменно вежливой
прислуги готова сделать его пребывание здесь настолько приятным, насколько
возможно.
Поначалу его это неприятно поразило. Не то что денег (да и какие деньги
годились бы здесь?) у него не было - денег с него не требовали; не то что
его удерживали насильно - нет, иди куда хочешь. Нет, его оскорбляло всё то
же ощущение навязываемого поведения. Никакой свободы воли.
Он пытался выйти из Театра. Не тут-то было! Часами он мог блуждать по
переходам, пересекая время от времени длинные фойе - где бродило множество
разнообразной публики, для которой он не представлял решительно никакого
интереса. Мог посещать спектакли - и даже посидел на двух-трёх. Ничего
знакомого - реалии были совершенно чужими - но артисты играли
профессионально, и некоторые вещи он всё же почти что понял.
И всё. Можно было долго странствовать по переходам. Неизменно он
находил дверь в стене, которая вела в его номер. Просторный номер - гостиная
с большим камином и имитацией окна, кабинет и спальня. В конце концов он
оставил попытки убежать. Чем больше он пытался, тем яснее становилось, что
это не удастся.
Похоже было, что лучший исход - принять правила игры. Нламинер даже
начал вести дневник. Память не подводила его, но кто знает, сколько ещё
времени ему предстоит провести здесь? То, что совсем недавно он торопился,
беспокоился, стремился побыстрее что-то сделать, для этого места было пустым
звуком. Возможно, он уже никогда не увидит ни Ралион, ни Риссу, никого из
знакомых - здесь никому до этого нет дела.
А перестать беспокоиться о том, что совсем недавно казалось
обязательным и неотделимым от него самого - это настолько трудно! Но выбора
не было. Либо изводить себя тревогой и ожиданием чего-то нового, либо
считать, что окружающий мир подождёт его, Нламинера, возвращения, а до той
поры ничего не случится.
Он сидел, листая позаимствованные в Библиотеке тома.
В одном из них он нашёл новое для себя заклинание, которое позволило
уместить восемь огромных (шестьдесят на тридцать на десять сантиметров) книг
в крохотный кармашек на поясе. Нламинер уже представлял себе восхищённые
лица магов из Дворца Мысли, когда он покажет им этот небольшой фокус.
Книги, набранные убористым шрифтом, оказались прекрасным средством для
самоконтроля. И он сидел, погружённый в чтение, изредка выходил на прогулку
и неизменно возвращался в номер, где его ожидал растопленный камин и стопка
бумаги возле чернильного прибора.
Так шли дни, пока однажды он не вышел из фойе, погружённый в
задумчивость, в просторный зал, где множество народу обедали за изящными
столиками, где сновали официанты и играла приятная музыка.
Нламинер остановился, как вкопанный. У дальней стены этого заведения
помещалась целая батарея разнообразных бутылок. Возле неё стоял, по всей
видимости, владелец заведения - судя по его виду, в котором ощущались
достоинство, уверенность и приветливость. Обходя столики и чувствуя себя
слегка оглушённым мерным гулом разговоров, привлекательными запахами и
яркими красками, Нламинер постепенно приближался к стойке и вежливо
улыбающемуся человеку за ней.
* * *
Поворот тянулся за поворотом, и Рисса всё шла и шла.
Время здесь не шло. Спать ей не хотелось; усталость проходила, стоило
прилечь и закрыть глаза, а есть не хотелось вовсе. Лабиринт уже изрядно
надоел ей, но выхода не было. Приходилось надеяться, что когда-нибудь
прихотливо извивающиеся проходы приведут её к чему-нибудь.
И вот однажды - непонятно, сколько времени спустя начала её
странствий - она услыхала лёгкий повторяющийся звук. Словно кто-то тихонько
играл на арфе со множеством струн. Рисса долго стояла, затаив дыхание,
пытаясь понять, откуда доносится звук и принялась красться, осторожно
выглядывая из-за каждого поворота, опасаясь пропустить источник звука.
Возможно, в лабиринте и нет никого живого, но вдруг! Ралион и его проблемы
остались где-то в другом мире, и сейчас беспокоиться о нём - только отнимать
у самой себя жизнь.
Не впервые ей приходилось действовать одной, но, к своему изумлению,
она начала осознавать, что одиночество тяготит её. Привязанность, для
которой в богатом языке Хансса не было слова, сумела пустить корни и
укрепиться в ней. Впрочем, всегда что-то случается впервые. Тем более стоило
поискать кого-нибудь ещё - выход обязан быть, даже если вход куда-то делся.
Звук постепенно приближался, и за очередным поворотом Рисса увидела
столь неожиданную картину, что даже замерла на миг.
Внушительных размеров ткацкий станок заполнял просторное помещение - и
шире, и выше, чем остальные проходы. Небольшого роста ткач стоял у станка и
работал. Позади станка двое его подручных совершали какие-то манипуляции -
что именно делали они, на таком расстоянии понять было невозможно. Рисса
осторожно подошла поближе, стараясь не прикасаться ни к чему из достаточно
скудного убранства зала и вежливо приветствовала ткача.
Тот не обратил на неё внимания. Возможно, конечно, что короткое
движение головой, которое почудилось Риссе, было ответом. Впрочем, неважно.
Она медленно подошла к самому станку и взглянула ткачу в лицо.
Трудно было понять, к какой расе он относился. Скорее всего, имел
признаки очень многих. По крайней мере, нельзя было сказать, покрыт ли он
кожей, перьями или чешуёй; лицо его напоминало человеческое, но было словно
обожжено и изборождено морщинами. Одет он был в совершенно непонятное
одеяние, полностью скрывавшее всё остальное его тело. Две руки, с длинными и
ловкими пальцами, взлетали над станком, перебирали нити, управлялись с
челноком - так быстро, что порой казалось, что рук этих больше, чем две.
Возможно, их и было больше.
Глаза его на миг повернулись к Риссе, не отражая никаких эмоций, и
вернулись к станку. Рисса прислушалась. При каждом взмахе рук ткача станок
отзывался мелодичной нотой. Именно эта музыка и привлекла её внимание там, в
лабиринте.
Рисса обошла станок и взглянула на полотно, что волнами падало позади
него. Непонятно было, откуда берутся нити: похоже, что ткач вынимал их прямо
из воздуха. Подручные ткача - той же расы, такие же тощие, закутанные по
подбородок и молчаливые - деловито приподнимали полотно и уносили его
куда-то за угол. Риссу они игнорировали и ничем не выразили своего
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг