ряде лиц, живших до поры относительно спокойно в разных краях и
республиках страны. Но не будем их опрометчиво жалеть. В тот день у двух
десятков крупных спекулянтов приключились инфаркты, восьмерых валютчиков
разбил инсульт, а три матерых подпольных ювелира покончили с собой. Если
бы все они пережили удар и поделились друг с другом горем, то оказалось
бы, что у них непостижимым образом были изъяты в совокупности 10.000.000
рублей.
Плюс три новеньких аргентинских чемодана, которые продавец
московского галантерейного магазина N_141, что по улице Народного
Ополчения, Сидор Ипатьевич Дыбин безмятежно присвоил, собираясь с женой и
дочкой отправиться в очередной отпуск в Пицунду, в ведомственный санаторий
для ветеранов дегустационного цеха.
Т_Р_Ю_К_А_Ч_Е_С_Т_В_О
Глава "Т",
подаренная автору гением рапидной новеллы Р.Нерголиным
Тут надо сказать, что собирались мы всегда исключительно мужской
компанией. Были среди нас и женатые, и разведенные, и холостые, и женатые
вторично, и никто, конечно, ничего против женщин не имел, но негласное
правило было все же такое: "Только джентльмены".
Собирались - где когда придется. То у Шушуни Майского, талантливого
филографа и литературного дуэлянта, то в коммуналке у пожарника Бориса
Бруденко, мастера по сюжетам и женского любимца, то в роскошных
высокопотолочных апартаментах редактора научно-культурного журнала Гака
Чукова, сына двух академиков, то в набитой книгами двухкомнатной квартире
филолога Паладина (Ладика) Гриммова, литературного каратиста, то у
вольного переводчика с португальского Володи Набакова, любителя
баснословной электромузыкальной техники и специалиста по убыточным
гешефтам... Да что и говорить - двенадцать нас было, близких по духу
друзей, удачливых в выборе призвания, менее удачливых в укладе личной
жизни и уж вовсе далеких от удачи в смысле литературного признания.
Игоряша был тринадцатым, и у него мы не собирались ни разу. Мы даже
не знали толком, где он живет. Раз как-то Игоряша-второй упомянул Сивцев
Вражек, месяца через два обмолвился насчет Строгино: мол, улица такая-то,
дом и квартира такие-то. Наш психолог Герард Экудянов - человек, ленивый
на хождение по редакциям, но неизменно скорый на дружеское участие, -
однажды не поленился, съездил в Строгино. Игоряша не объявился на
очередном сборище, и Герард, вообразив, что он болен, помчался навещать.
После часа блужданий нужную улицу он нашел, нашел и дом, затерявшийся
среди белобетонных близнецов. Но с квартирой вышла престранная история. На
площадке оказалось четыре квартиры с одним и тем же - вроде бы Игоряшиным
- номером. И из всех дверей выходил на звонок один и тот же человек
гигантских размеров - усатый грузин в майке клеш и трусах галифе,
раздраженно повторявший, что его фамилия Сармисегетузидзе и никаких Игоряш
он знать не знает. На четвертой и последней попытке Герарда обрести
Игоряшу грузин Сармисегетузидзе рассвирепел и спустил потерявшегося
Экудянова с лестницы. Визит оставил у Герарда неприятные, но очень смутные
воспоминания - лишь дикая грузино-дакская фамилия въелась в сознание, - и
от поисков Игоряши мы с той поры отказались. На наши сборища он являлся
всегда без приглашения, безошибочно угадывая место и время.
И не болел, как выяснилось, никогда.
С Игоряшиным телефоном тоже было занятно. Никто из нас не знал его.
Но бывало, когда филансер Никита Котляренко - умелый компилятор
иностранной прессы, летописец и ктитор нашего кружка - садился у телефона
и начинал обзванивать всех, чтобы назначить очередную встречу: набирал
номер физика-ядерщика Петра Кровского - покорителя "черных дыр", или номер
художника-шрифтовика Булата Аникаева, филигранного резчика по сандаловому
дереву и сочинителя рассказов в стиле "шпрух", или номер замученного
эфиром телережиссера Рубенида Нерголина, автора нашумевшей передачи "ХХХ
век", - в трубке вдруг раздавался характерный, слегка заикающийся голос
Игоряши: "П-привет, ст-тарик! К-как хорошо, чт-то т-ты мне зв-звонишь.
Т-ты прямо т-телепат! Я т-только собрался набрать т-твой номер, - а т-ты
т-тут к-как т-тут. К-когда соб-бираемся? Не п-пятого ли? Я т-так и з-знал.
Не у Лад-дика ли? От-ткуда мне из-звестно? Инт-туиция, ст-таричок!..."
Никита клал трубку и некоторое время сидел, окаменев лицом и
уставившись в пространство. Через две-три минуты удивление стиралось из
памяти.
Как-то раз мы в полном составе - правда, без Булата Аникаева - сидели
в комнате Толи Каштаркина, манипулятора и поклонника синекдохи. Мы сидели
в комнате, полной сюрпризов, и, пребывая в отличном настроении,
наслаждались фокусами Толи. Он вытаскивал из наших карманов колоды карт,
жонглировал шестнадцатью шариками, извлекал изо рта длинные гирлянды
бритвенных лезвий, играл веревочками, связывая их в немыслимые узлы, из
которых вырастали живые цветы и вылетали бабочки, превращавшиеся в клочья
газетной бумаги, ломались пальцами металлические рубли-монеты с ружейным
треском, чтобы тут же предстать перед нашими глазами целехонькими. Все
расслабились, никто в тот день не принес новых рукописей, а обсуждать
старые не было смысла. По комнате перепархивали сочные анекдоты. И вдруг,
когда Шушуня Майский, матерщинный жизнелюб, ввернул что-то совсем уж
полисексуальное, обрисовав картину, от которой все застыли с разинутыми
ртами и слезами на глазах, в воздухе раздалось сдавленное девическое
хихиканье. Абсолютно точно, что девическое - никто из нас таким голосом не
обладал. Мы изумленно переглянулись и раздумали смеяться, а Игоряша
скорчил недовольную мину.
- Оленька! Я же умолял тебя быть сдержанной, - укоризненно произнес
он. - Я взял тебя при условии строжайшего молчания, а теперь пеняй на
себя, - и Игоряша небрежно взмахнул рукой.
На подоконнике появилась фигура потрясающе красивой девушки в изящном
платье сафари. Она залилась краской и уткнулась лицом в ладони - то ли от
хохота, то ли от смущения.
- Разморожу завтра! - холодно и странно заявил Игоряша и вторично
взмахнул рукой.
Девушка исчезла, словно в кинотрюке.
Все загалдели, но тут же опомнились и в смятенном молчании воззрились
на Игоряшу.
Почти полторы минуты - как в "Ревизоре", - длилась немая сцена.
Зимарь-патетик Шушуня Майский сидел красный как кирпич,
семасиолог-любитель Толя Каштаркин рвал в клочья туза пик из секретной
колоды, поклонник Эзопа Никита Котляренко совал мимо рта таблетку
рудотеля, Рубенид Нерголин, гений рапидной новеллы, отъезжал на стуле в
угол, Петя Кровский, отец импатоведения, надрывно икал, а эпистолярный
пират Боря Бруденко возил руками по опустевшему подоконнику.
Наконец Игоряша встал и спокойно воздел руки.
Он щелкнул пальцами - на столе возник японский видеомагнитофон.
Игоряша притопнул ногой - на колени Герарду Экудянову, фотолюбителю и
профессиональному прагматику, упала суперфотокамера "Минолта Максимум" с
двумя микропроцессорами.
Игоряша издал губами чмокающий звук - перед Славиком Дорожным,
инженером по профессии и писателем-самоучкой по склонности, образовался
роскошный конволют в кожаном переплете, вобравший все малые и стыдливые
публикации Славы в многотиражной печати.
Игоряша подмигнул Паладину Гриммову, и страдающий астмой Ладик, наш
король эвфуизмов, ощутил в кармане странную тяжесть - то был флакон с
новейшим западногерманским антиастматическим средством "Супранас",
мгновенно снимающим любой, самый мучительный приступ.
И пошло-поехало. Гак Чуков, гонитель литературной скверны, получил
полное собрание сочинений Рея Брэдбери издательства "Тimeskape" - в
твердом переплете и с дарственной надписью автора. Пете Кровскому,
чемпиону оксюморона и отцу-одиночке с двумя мальчишками-сорванцами, манна
небесная явилась в виде полного комплекта гэдээровской игрушечной железной
дороги - двадцать шесть увесистых коробок, перевязанных разноцветными
вискозными ленточками. Никиту Котляренко, поэта-гилозоиста, едва не
пришибла грянувшая сверху электронная пишущая машинка "Оливетти" с
лепестковой шрифтовой головкой (машинка была в антиударной пенопластовой
упаковке, и поэтому не разбилась). Шушуне Майскому, пророку кармической
словесности, достались три подлинные тибетские тантры II века
(исчезновение их в одном лхасском монастыре едва не вызвало жестокое
кровопролитие). Боря Бруденко - хотя и демократ художественной формы, но
все же пожарник - обрел сверкающий микровзрывной огнетушитель (перенос его
из пятого из вероятностного 2О18 года в наше время вызвал две затухающие
разнонаправленные темпоральные волны, интерференция которых на рубеже XX и
XXI столетий грозила разжалованием брандмайора Бруденко с лишением его
парадной робы и именного топора). Далее: Рубениду Нерголину, канонику
строчной развертки, - ордер на новую трехкомнатную квартиру.
Кондотьеруинтерпретатору Володьке Набакову - дека "Накамичи" с сенсорным
управлением, двумя генераторами и автоматической подстройкой головки плюс
вертушка "Дюаль", колонки "Джи-Би-Эль" и усилитель "Маранц" с октавным
эквалайзером.
Наконец Булат Аникаев, камикадзе стихосложения и приват-доцент
унциального письма, вовсе впал в состояние ступора. В тот вечер он не смог
прийти на наше сборище - сидел у себя дома и самозабвенно вырезал из
вершкового куска саппанового дерева фигурку великого логофета Византии
Федора Метохита. Аникаев только сегодня закончил чтение его
астрономических сочинений и, прочитав, восхитился и вдохновился на
миниатюру. Легко можно представить кататоническое удивление Булата, когда
посреди его комнаты - ни с того ни с сего - материализовался раритетный
"Форд-Т" с включенными фарами.
Словом, каждый из нашей братии получил нечто вожделенное. Что тут
началось! О девушке Оле, испарившейся с подоконника, мы и думать забыли.
Мы кричали, прыгали, бесновались, хохотали, и даже невозмутимый обычно
хозяин квартиры Толя Каштаркин, эссеист-престидижитатор, стоял на голове.
Вот чудеса так чудеса! Вот это иллюзион! Колонки "Джи-Би-Эль" истошно
орали, "Минолта" ходила по рукам, и все, счастливые, снимались на память,
и все палили из микровзрывного огнетушителя по зажженной газовой плите,
гася пламя, и кое-кто умолял брэдберианца Чукова разбить двенадцать томов
сочинений великого Рея Дугласа на всех, и добрая душа Гак, экуменист
интеллигенции, уже почти соглашался, и...
И в этот момент прозвучал раздраженный голос Игоряши.
- Тих-х-хо!! - крикнул он.
Видимо, Игоряша понял, что переборщил. Или корыстно пожалел о
содеянном. Или испугался последствий.
- Тих-х-хо!! - повторил он. - В-вечер ф-хв-фок-к-ксов окончен!
Игоряша представил, как в сию минуту на наш ор и гам явятся соседи,
общественность ДЭЗа, милиция, дружинники... Он передернулся и, словно
дирижер, взмахнул в очередной раз руками.
Тут же все исчезло. И видеомагнитофон, и детская железная дорога, и
конволют Славы Дорожного, вассала журналистики, и ордер на квартиру, -
все, все, все...
Растворился в воздухе и сам Игоряша.
Булат Аникаев, пытливый исследователь готических былин, несколько раз
обошел то место, где только что стоял архаический "Форд". В тот вечер
Булат так и не осмелился покинуть комнату: на стене долго еще загадочно
светился, постепенно бледнея, кусок обоев, выхваченных фарами исчезнувшего
автомобиля.
А мы... мы стояли в нелепых позах посреди комнаты Толи Карташкина,
корифея гиперреализма, и ничего не могли понять.
Мы ведать не ведали об Игоряшиных Золотых Рыбках.
И тем более не ведали, что все Золотые Рыбки Земли - все
информационные биомодули, заброшенные в разные точки нашей планеты
галактической цивилизацией, с их условно-лимитированными, энергетически
безразмерными регистрами, в данный момент были сосредоточены в одном
месте: в подвальном бассейне Игоряшиного загородного двухэтажного
коттеджа. Он давно собрал их воедино, использовав для этого третий регистр
Золотой Рыбки N 98. Для общения с биомодулями ему уже не требовался
визуальный контакт: он посылал приказы телепатически. У штатных
смотритетей галактической сигнальной системы для характеристики подобного
поведения есть специальный термин: "кар-сиф-ом", что можно перевести как
"дистанционная фекализация информации". "Кар-сиф-ом" встречается в
Галактике настолько редко, что борьба с этим явлением даже не
предусмотрена правилами.
...Когда мы, обескураженные и притихшие, выходили на улицу, с Ладиком
Гриммовым, единственным в нашей стране боллардоведом, приключился приступ
астмы. Паладин кашлял, а мы ничем не могли помочь. Флакончик
чудодейственного средства "Супранас" непространственным образом вернулся в
западногерманский город Гельзенкирхен и занял прежнее место в упаковке,
хранящейся на складе фармацевтической продукции химической монополии
"Хехст".
Зато тибетские ламы, заполучив назад свои бесценные тантры,
возрадовались, и религиозное исступление не вылилось в кровавое
умопомешательство. Ламы даже не заметили, что одна из тантр повреждена
микровзрывом. Сам универсальный огнетушитель тоже благополучно перенесся
обратным ходом в свое 5-вероятностное время. Темпоральные волны, конечно,
не могли не возникнуть, но они затухли чрезвычайно быстро и не встретились
в 5-вероятностном 2000 году, таким образом, не образовалось и временной
дифракционной решетки, посему брандмайор Борис Андреевич Бруденко,
знаменитый писатель и гроза плагиаторов, остался брандмайором.
...Ладик совладал с приступом, и мы всей компанией двинулись к метро.
Наутро никто не вспомнил о пролившемся на нас золотом дожде. Последнее,
что осталось в памяти, - это потрясающий анекдот нашего притчеписца Шушуни
Майского, над которым мы долго-долго - весь вечер - хохотали.
У читателя может возникнуть вполне законное недоумение: как так - мы
все забыли, и в то же время тот памятный вечер описан с такими живописными
деталями? Ответ: в этом и заключается секрет гениального рапидного метода
новеллистики, изобретенного Р.Нерголиным.
Р_А_З_Г_О_Н.
Глава "Р",
предложенная магистром беллетристики Г.Чуковым
...Самое забавное в истории Игоряши-второго - это то, что он, в
сущности, так и не прикоснулся к десяти миллионам, чудесным образом
свалившимся ему на голову в трех роскошных чемоданах. Нет, конечно, он
пользовался этими деньгами - сорил сотнями, мотовствовал, куражился, но
больше от спеси, чем по существу, и в общей сложности растратил не более
пяти тысяч рублей - по мелочам.
Чемоданы с почти не тронутым содержимым хранятся у Игоряши-второго по
сей день в неприступном сейфе из титанового сплава. Он их оставил у себя
как память о первом Контакте и еще по одной причине, о которой гласит
табличка, приклеенная к дверце сейфа с внутренней стороны.
На табличке Игоряша с нажимом вывел: "На черный день". В тот самый
первый день новой жизни, когда Игоряше-второму так неожиданно привалило
богатство, он, разумеется, на работу не пошел. Часа два Игоряша валялся на
полу, осыпая себя сторублевками, и полоумно хихикал. В ведре с кристально
чистой водой лениво шевелила червонными плавниками Золотая Рыбка N_3.
Игоряша никак не мог сообразить, что бы такое ему отчебучить в первую
очередь. Долгое время навязчиво липло желание сбегать в магазин, купить
два ящика ядрицы, затем позвонить двум закадычным друзьям, выдернуть их с
работы и устроить фантастическую обжираловку. Игоряша обсосал эту идею и с
легким сердцем отбросил ее. Он умнел на глазах: откуда-то взялись и
сообразительность, и спокойная оценка ситуации. Явилась мысль, прозрачная,
как стакан: никуда ни бежать, ни звонить не надо. Возжелай он только - и
два ящика ядрицы, и десять, и целый контейнер перенесутся к нему из
ближайшего магазина. И друзей можно доставить в сию минуту - стоит лишь
дать знак Золотой Рыбке.
Игоряша вздрогнул и опасливо покосился на ведро - не расценил ли
биомодуль его мысли как приказ к действию? Но все было спокойно. Мысли шли
в условном наклонении, и Золотая Рыбка не реагировала.
Далее Игоряша прокрутил в голове идею сногсшибательного банкета в
"Метрополе" - персон примерно на пятьдесят. Но он никак не мог решить,
кого же из родственников выписать на вальпургиево торжество, поэтому и с
банкетом решил повременить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг