Аркадий АРКАНОВ
РУКОПИСИ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ
1
В помещении редакции журнала "Поле-полюшко" частенько пахло газом.
Редакция размещалась в бывшей людской особняка графа Ефтимьева. Сразу
после революции сюда завезли двадцать кроватей и организовали госпиталь
для раненых. Когда окончилась гражданская война и раненых стало
значительно меньше, кровати вывезли.
Несколько лет помещение пустовало, находясь в опечатанном состоянии,
после чего превратилось в детский сад, тем более что население города
Мухославска к тому времени заметно увеличилось. Тогда-то в подсобке была
установлена обыкновенная плита, которую после ввода в эксплуатацию
знаменитого газопровода "Саратов - Москва" заменили на газовую, что в
конце концов и сыграло роковую роль в жизни редакции журнала
"Поле-полюшко". Но об этом позже.
Причина, по которой в помещении редакции частенько пахло газом, была
экономически объективной. Город Мухославск славился на всю страну своей
спичечной фабрикой. В Оймяконе, в Благовещенске, в Термезе, в Мукачеве, в
Сингапуре, на Островах Зеленого Мыса, в освобожденной Анголе и даже в
спецмагазине для сотрудников советского посольства в Вашингтоне можно было
встретить знаменитые мухославские спички. Поэтому в самом Мухославске они
являлись предметом повышенного спроса, или, в новейшем определении,
дефицитом. Кроме того, химзавод имени Таблицы Менделеева выпускал
яды-пшикалки против тараканов, клопов, муравьев, мышей, крыс, волков и
экспортировал их в Австралию, где ими травили неуемно размножавшихся
кроликов. Яды-пшикалки обладали резко специфическим запахом, что делало их
пригодными в качестве дезодорантов. По известным причинам
яды-пшикалки-дезодоранты тоже являлись предметом повышенного спроса, и
достать их не было никакой возможности.
Казалось бы, что общего между запахом газа в редакции журнала
"Поле-полюшко", спичками и ядами-пшикалками-дезодорантами? А вот что.
Журнал "Поле-полюшко", как и любой уважающий себя журнал, имел туалет, в
котором, естественно, отсутствовал дезодорант. Дезодорирующий эффект
производил едкий дым от зажженного факела из неподошедших рукописей. Но
дело в том, что в силу спичечного дефицита редакционная коробка хранилась
у вахтерши Ани, которая, чтобы ее всякий раз не тревожили сотрудники,
каждый день в десять часов утра зажигала газовую горелку. И стоило войти в
помещение редакции какому-нибудь сотруднику или просто, не дай бог,
автору, как возникавший сию же минуту сквозняк задувал пламя горелки,
после чего вахтерша Аня, чуя запах газа, шла в подсобку и снова зажигала
горелку, ворча при этом по обыкновению: "Вот ужо взорвемся в одночасье".
2
Алеко Никитич сидит в своем кресле, откинувшись на спинку, заложив
левую руку за голову, вытянув ноги, и делает сквозь зубы "с-с-с", что
означает: ничего, все нормально. Все так, как и должно быть. Журнал
выходит, тираж растет, нареканий нет. Индей Гордеевич на месте.
Дамменлибен услужлив. Внучке третий годик. Хорошая девочка. Машенька.
Рыженькая. Стоит дедушке прийти с работы, как она забирается к нему на
колени и щекочет нежными ручонками его лысую голову. С-с-с. Алеко Никитич
проводит правой рукой по своей лысой голове. Зря только Поля вышла за
скрипача. Он, конечно, парень нормальный, но что это за профессия? Ведь не
Ойстрах же. Не Ойстрах. Хотя внучка прелестная. Уронили Мишку на пол,
оторвали Мишке лапу. Алеко Никитич снимает телефонную трубку.
- Рапсод Мургабович? Здравствуй, дорогой! Тут к тебе дама одна
подойдет. Дочь бывшего однополчанина. От меня. Пару баночек икорки сделай.
Спасибо, дорогой. Что там у тебя интересного есть? Финский? Оставь пару
батончиков, Глория моя обожает. Спасибо, дорогой. Слушай, Рапсод
Мургабович, может, с очерком у нас выступишь, а? Воспеть работника
прилавка. По-моему, самое время. Поможем. Я к тебе Сверхщенского пришлю.
Алеко Никитич кладет трубку. С-с-с. Дочь однополчанина. Рапсод
Мургабович прекрасно знает, что Поля - моя дочь. Соблюдение норм. Но
Машеньке необходимы витамины. Алеко Никитич смотрит в окно. Жаркий будет
день. Жаркий. Он видит, как люди перебегают с одной стороны улицы на
другую под самым носом машин. И он думает: они так торопятся на ту
сторону, словно на той стороне их ждет совершенно другая жизнь. С-с-с. Что
тебе, Теодор? Это художник Дамменлибен появляется в кабинете. Без стука
могут сюда входить только заместитель Индей Гордеевич и Дамменлибен.
Дамменлибен во время войны был интендантом, и с тек пор страдает
категоричностью своих суждений.
- П-п-п-п-п-при... при... - пытается высказаться Дамменлибен.
- Приветствую, Теодор! Что случилось?
Дамменлибен вдруг перестает заикаться и выпаливает на одном дыхании:
- Слушайте Никитич! Моя жена Нелли прекрасная умная женщина у тещи
тромбофлебит отвез ее в больницу Петеньке в классе кто-то наделал в
портфель я говорю я ветеран войны по-моему это тема для нашего журнала
щенок всюду гадит как вам нравится в римского папу стреляли я не верю что
он турок отдохнуть вам надо Никитич вы подписались на "Америку" слушайте
одолжите пятерку в кулинарии антрекоты дают бардак вы помните до войны...
Алеко Никитич любит, когда его называют Никитичем.
- Пятерку я вам одолжу, Теодор, но что вы там нарисовали к рассказу
Гайского? Почему у лесорубов такие длинные носы?
- Слушайте Никитич! Моя Нелли умная женщина со вкусом вспомните
Сойфертиса у меня был командир хохол и ничего мы с ним вчера выпили три
пули вынули из папы бардак у нашей Ани по-моему появился мужик что мне
трудно укоротить носы слушайте Никитич дайте еще трешку и я вам буду
должен девяносто шесть щенок всюду гадит бардак сп-сп-сп-сп...
сп-сп-сспас...
- Не стоит, Теодор. А носы сократите.
Дамменлибен исчезает. Алеко Никитич слышит за дверью знакомый
короткий смешок и томительное шуршание колготок. Это проходит по коридору
машинистка Оля. Олечка. Олюшка. Олюля. Входите, Ольга Владимировна.
Садитесь. Она садится. Нога на ногу. Вызывающе. Алеко Никитич смотрит в
угол кабинета, чтобы не видеть Олиных колготок. Ух, Оля! Как дела, Ольга
Владимировна? Алеко Никитич закрывает дверь кабинета на ключ. Как дела,
Ольга Владимировна! Она очень похожа на его первую жену Симу. Как он любил
Симу! У нее были такие же прямые волосы, такие же мягкие.
Но не входит в кабинет Оля, Олечка, Олюша, так напоминающая Симу,
Симочку, Симулю. Это все грезится Алеко Никитину, все мечтается. И он
стучит кулаком по своей лысой голове, пытаясь отогнать охватившие его
воспоминания... Ах, Сима, Симочка!.. Лань моя трепетная! Женщина моя
единственная! Где твои губы терпкие, рябина-ракита моя стройная!..
Угораздило же отца ее, врача, в свое время сделаться "убийцей в белом
халате"... Тогда-то и посоветовали Алеко Никитичу серьезные люди порвать с
Симой, Симочкой, потому как не к лицу ему, человеку нужному и полезному,
добровольно себя компрометировать... И не поняла она, что не предал, не
бросил ее Алеко, а поступил по разумной необходимости. А напрасно не
поняла...
Алеко Никитич стучит кулаком по своей лысой голове, и воспоминания
понемногу отпускают его. Он опять снимает телефонную трубку. Глория?
Обедать сегодня со всеми не пойду. Жди дома. Он вешает трубку. Хорошо, что
Глория все понимает. Мудрая женщина. С-с-с.
Стрелка часов медленно подбирается к часу дня.
С-с-с. Глория уже все приготовила. С-с-с. Машенька с няней гуляет.
С-с-с... Пора идти...
И в этот момент открывается дверь и входит незнакомец. Молодой
человек, коротко стриженный, с голубыми навыкате глазами, непонятного для
Алеко Никитича социального происхождения. Не то рабочий, не то футболист,
не то учитель. И держит в руках тетрадь в черной кожаной обложке. И Алеко
Никитичу беспричинно становится неприятно, будто в его жизнь, в его тело
вползает что-то чуждое, неудобное и холодное. Почему этот тип вошел без
стука? И что это за тетрадь держит он в руках? Рукопись? Я рукописи не
читаю. Для этого есть отдел прозы. Есть Зверцев, есть консультанты.
- Кто вы? - спрашивает Алеко Никитич как можно строже. - Почему без
стука? Что у вас в руках? Рукопись? Я рукописи не читаю. Для этого есть
отдел прозы. Вы у Зверцева были?
- Зверцев правит Сартра, - бесстрастно произносит незнакомый автор и,
сделав два шага, кладет рукопись на стол. А потом добавляет
многозначительно: - Вам должно подойти.
Алеко Никитич повидал много авторов. Присылали по почте с большими
сопроводительными письмами, с подробным описанием жизни, с перечислением
наград, прежних публикаций и, главное, увечий. Передавали через жен и
знакомых с просьбами отнестись повнимательней, намекали на ответные услуги
в случае публикации, наконец, впрямую пытались всучить взятки - от
трехзвездочного, армянского коньяка до очереди на мебельный гарнитур.
Беспощадный сатирик Гайский даже соблазнял девочками, которых у него, по
его же словам, больше, чем у американского певца Джексона. Но такую
безапелляционность Алеко Никитич встречал впервые.
- Минуточку, - говорит он, - но вы хоть зарегистрировали вашу
рукопись у Зверцева?
- Зверцев правит Сартра, - по-прежнему бесстрастно отвечает автор.
Алеко Никитич звонит Зверцеву.
- Я правлю Сартра, - заявляет тот. - Хочу сегодня вечером отдать на
машинку Оле.
Алеко Никитич думает про диалектику и про Сартра, прошедшего славный
путь от служителя сомнительного течения, именуемого экзистенциализмом, до
выдающегося деятеля французской и мировой культуры, которого сегодня
правит Зверцев - заведующий отделом прозы мухославского журнала
"Поле-полюшко". Время движется, безусловно, движется. Только куда? Алеко
Никитич хочет сказать автору, что "Поле-полюшко" - серьезный журнал, а не
мусорная яма, и что автор еще слишком молод и зелен, и что надо вести себя
поскромнее... Но, к удивлению Алеко Никитича, автора уже нет. Он исчез, и
Алеко Никитич не заметил как... Алеко Никитич машинально раскрывает
тетрадь в черном кожаном переплете и читает на первой странице:
"Мадрант похрапывал, распластавшись под пурпурным покрывалом.
Поднявшееся над морем солнце бледно-шафрановыми лучами ударяло в плотные
вишневые шторы, скрывавшие мадранта от окружающего мира и охранявшие его
ночной сон. И чем выше отрывалось от моря светило, тем ярче возникала в
покоях мадранта иллюзия разгоравшегося по ту сторону вишневых штор
кровавого зарева..."
- Не про производство, - вслух произносит Алеко Никитич и бросает
тетрадь в портфель.
Он закрывает форточку, надевает макинтош, запирает дверь, отдает ключ
от кабинета вахтерше Ане и направляется в сторону дома.
3
Беспощадный сатирик Аркан Гайский катастрофически начал лысеть еще в
седьмом классе средней школы, что явилось предметом насмешек и колкостей
со стороны соучеников и соучениц. Шушукались, поговаривали о причинах
столь прогрессирующего облысения, но конкретно никто ничего не знал.
Параллельно у Гайского стал уменьшаться нос, и это тоже подбавило дров в
костер предположений и догадок. Развившийся комплекс неполноценности
предопределил дальнейшее вступление на стезю беспощадной сатиры, к чему
уже тогда имелись выраженные способности.
- Лысый! Лысый! Живет с крысой! - говорили ему друзья.
- На себя посмотри! - парировал беспощадный сатирик.
- На экскурсию - по два рубля с носа! - объявлял староста. - С
Гайского - полтинник.
- На себя посмотри! - пригвождал Гайский.
Постепенно он пришел к выводу, что окружающие его не очень любят.
Надо сказать, это не было ошибочным выводом. Но жить в таких условиях не
столь уж приятно, и вскоре Аркадий Гайский вывел для себя удобную формулу:
не любят, потому что завидуют.
Беспощадным его прозвали за то, что в своем творчестве он не щадил
никого: ни женщин, ни стариков, ни детей. Особенно он ненавидел недостатки
и пережитки. Когда в Мухославске повысились цены на кофе, он на одном из
вечеров позволил себе рискованную шутку, рассказав такую байку: "У попа
была собака, он ее любил. Она съела банку кофе - он ее убил".
Забредший после длительного заседания на его вечер председатель
мухославского исполкома спросил у своего заместителя: "Откуда взялось это
чучело?" Заместитель пожал плечами, но фраза, пущенная председателем, не
прошла для Гайского бесследно. До конца жизни он так и не смог стать
членом мухославского отделения Союза писателей, хотя кого туда только не
приняли: и Бестиева, и публициста Вовца, и поэта Колбаско.
"Завидуют, - повторял Гайский. - Все завидуют!"
- Написать "Войну и мир" просто, - говорил он публицисту Вовцу,
который за сто пятьдесят граммов мог слушать Гайского часами, а еще за сто
пятьдесят граммов во всем был с ним согласен. - А ты попробуй вскрой,
когда тебя душат...
Гайский был многогранен. Он не только читал свои рассказы и
фельетоны, но и, приплясывая, пел частушки собственного приготовления.
Его ценили мухославцы и ходили на него, как на женщину с бородой.
По-настоящему дружил с ним художник Дамменлибен, которому Гайский всегда
одалживал деньги, со вздохом, но одалживал, а Дамменлибен за это охотно
иллюстрировал сатирические рассказы Гайского, которые тот килограммами
приносил в журнал "Поле-полюшко". Дело было вот в чем: если Дамменлибен
брался иллюстрировать чей-нибудь рассказ, то, что бы ни происходило,
рассказ всегда появлялся. Порой наполовину сокращенный, порой оставались
две строчки, порой выходила одна только иллюстрация Дамменлибена, но
все-таки выходила, потому что Дамменлибен пользовался у Алеко Никитича
любовью и заслуженным авторитетом талантливого художника, так как
интересовался здоровьем Глории и согласен был с Алеко Никитичем, что Поля
могла найти себе человека поинтереснее, чем скрипач из мухославского
драмтеатра.
Была у беспощадного сатирика Гайского еще одна уже упомянутая страсть
- девочки. Так он называл всех особ противоположного пола независимо от
возраста. Период активной ловли девочек делился у Аркана Гайского на два
больших отрезка: ловля на купальник и ловля на совместную жизнь.
Ловля на купальник началась в тот золотой для предприимчивых людей
период, когда наша легкая промышленность, освоив производство черных
семейных трусов, еще не предполагала, что такое купальник. Собственно
говоря, этот золотой период по-настоящему не кончился и сегодня. С вводом
же в эксплуатацию мухославского водохранилища вопрос купальников для
местных женщин встал ребром. Тогда-то, будучи в Москве на экскурсии, Аркан
Гайский и отхватил в магазине "Ванда" польский купальник с бабочками за 18
рублей 50 копеек. Изначально купальник предназначался незамужней тогда
дочери Алеко Никитича, за которой Гайский в то время ухаживал, но когда,
возвратившись из Москвы, беспощадный поклонник узнал, что Поля предпочла
гневному перу сатирика смычок скрипача, вопрос с подношением отпал, и
купальник с бабочками стал дожидаться лучших времен. Однажды, пригласив в
гости к себе под видом чтения бессмертных произведений доверчивую
лаборантку с химзавода, Гайский начал ее бессовестно домогаться, пытаясь
поцеловать в ушко. В ответ на это доверчивая, но гордая лаборантка,
читавшая известное изречение из "Мудрых мыслей": "Умри, но не давай
поцелуя без любви", заявила сатирику, что за поцелуй без спроса полагается
"подщечина". Тут потерявший, видимо, рассудок Гайский и выложил перед ней
купальник с бабочками, высказав предположение, что эта вещь должна быть
лаборантке к лицу. Доверчивая, но по-прежнему гордая девушка попросила
мужчину удалиться и надела примерку. Последователь Гоголя удалился в
соседнюю комнату, но в течение всего процесса примерки кричал сквозь
неплотно закрытую дверь: "К лицу! К лицу! Ой, как к лицу!" Гордой, но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг