Его выгнали прежде всего потому, что от него все устали.
Началось с того, что я спросил:
- А почему вы, собственно, заинтересовались Митусой и Леонардо?
Это было неосторожно.
- Митусой я заинтересовался потому, что я не знаю иностранных языков,
- сказал он.
- При чем тут иностранные языки?
- Начало нашего тысячелетия ознаменовано необычайными поэмами, -
сказал он. - В Германии "Песнь о Нибелунгах", в Испании "Романсеро о Сиде
Кампеадоре", в Англии - "Баллады о Робин Гуде", во Франции - "Песнь о
Роланде", в России - "Слово о полку Игореве". Славянский мне было изучить
легче, чем другие языки.
- Ну и что?
- Такое впечатление, что все силы творчества в начале тысячелетия
ушли в поэзию. Причем безымянную.
- Допустим. Ну и что из этого?
- А то, что эпоха Возрождения, середина тысячелетия, должна была
оказаться сильной в творчестве с рационалистическим оттенком. Так оно и
было. Литература философствовала, драма стала публицистичной,
изобразительные искусства смыкались с наукой.
- Ну, это известно. А что дальше?
- А то, что если взять человечество как общество, а не сумму людей,
как организм, - то первые два этажа уж очень похожи на первые два этапа
теории отражения, то есть на живое восприятие и на абстрактное мышление, и
следующий конец тысячелетия должен ознаменоваться практикой в области
творчества. А что это значит?
- Вот именно, что это значит? - сказал я. - Загибщик вы. Творчество и
есть практика. Какая еще может быть "практика в области творчества"? И в
начале тысячелетия творили, и в середине, и сейчас творят.
- А что сейчас творят? - спросил он. - Где уникальные произведения
культуры, где великие творения, где синтез? Все анализ, исследования,
открытия, теории, долбежка частиц, разброд, развал, поиски истины.
Разбирают вселенную, как часики, потом собирают обратно - остаются лишние
детали. Разве это творчество?
- Истину всегда искали - и нравственную и научную.
- Факт. Но для чего? Почему так много исследований и открытий и так
мало изобретений?
- Это сейчас-то мало? Да их полно. Только и слышишь...
- Вот именно слышишь! А их должно быть столько, чтобы о них не было
слышно. Вы же не слышите о том, что еще выпустили пару туфель или
автомобиль. О них не сообщают, их делают. Нет, наше время не любит
изобретений. Оно любит исследования. Кому трудней всего? Изобретателю. А
исследователю? Все институты научно-исследовательские. Разве не так? А
почему? Исследование - это значит исследование того, что природа изобрела.
А изобретение - это человеческое создание, продукт творчества, синтез.
- Без исследований не будет изобретений.
- Правильно. А без изобретений вообще ничего не будет. Жизни не
будет. Человек от обезьяны отличается не исследованием дубины, а
изобретением дубины. А сейчас изобретателя, по сути дела, боятся. Потому
что он дезорганизует производство. А уже давно пора производить не просто
предметы, а изобретения. Производство должно производить изобретения.
Тогда никакой дезорганизации не будет. Будут планировать изобретения - и
все.
- А где их напасешься? Изобретение - это не туфли, не автомобиль, -
сказал я.
- Вот именно. А почему? Потому что никто не знает, что такое
творчество, с чем его едят и как его вызывать, - сказал он и добавил
как-то нехотя: - А вот Леонардо знал.
- А откуда вам это известно?
- По результатам. Один список его изобретений занимает десятки
страниц. Не прочтешь. Устанешь, - сказал он устало.
- Леонардо - гений, - торжествующе сказал я.
- Гений! - почти крикнул он. - А не кажется ли вам, что у него способ
мышления был другой, не такой, как у нас? Не кажется ли вам, что гений -
это тот, кто нащупал другой способ мышления? А остальные так... Логикой
орудуют.
- Ну, знаете!
- Что "ну знаете"? Что такое логика? Инструмент. А инструменты
стареют. Вас же не пугает, что евклидова геометрия устарела?
- Ею пользуются.
- Правильно. Для частных задач. Для плоскости. А любая плоскость -
часть шара. А на нем сумма углов треугольника никогда не равняется двум
"д". Молотком тоже пользуются, но есть орудия и поновее.
- А чем вы замените логику?
- Если наш мозг может иногда делать внезапные открытия, значит он
может это делать постоянно. Если Менделеев увидел свою таблицу во сне,
значит именно в тот момент ему легко было сделать это, значит его мозг
правильно думал.
- Какая чушь! - Я рассвирепел окончательно. - Прежде чем ему
приснилась таблица, он годами мучился, обдумывая ее!
- Правильно. Мучился. Ну и что хорошего? Это значит, все эти годы он
неверно думал, логически перебирал варианты, линейно думал. А потом линий
накопилось столько, что они, наконец, слились в один комок, вот и все.
- Другого способа нет.
- А вдруг есть?
- У вас, что ли?
- Вот Шопен говорил: "Я сажусь за рояль и начинаю брать аккорды, пока
не нащупываю голубую ноту". Что это означает? Это означает, что весь его
организм откликнулся именно на это созвучие и именно в этот момент. Он
идет за ним, и получается шедевр, изобретение.
- Н-да... И как же вы предлагаете их планировать, изобретения?
- Да надо планировать не изобретения, а людей, которые способны
изобретать. Ведь даже сейчас мы же не планируем продукцию, мы планируем
выпуск продукции. А продукция уж есть следствие, плод выпуска.
- А как планировать изобретателей, как узнать, кто может изобретать?
- Все, - сказал он.
- И вы?
- И я.
- Поэтому вы стали клоуном?
- Отчасти, - скромно сказал он. - Когда я рискнул позвонить
профессору Глаголеву и сказал, что у меня есть интересные данные о том,
что Митуса автор "Слова о полку Игореве", он бросил трубку. Я опять
позвонил и спросил: "А если я нашел рукопись с его подписью, вы все равно
не поверите?" Он засмеялся и сказал: "Клоунада". И опять бросил трубку. Я
подумал: "А почему бы и нет? Почему бы мне не начать смеяться над
чванством? Да здравствует клоунада!" Понимаете, настоящая клоунада это не
тогда, когда публика смеется над клоуном, а когда клоун смеется над
публикой.
И он искоса посмотрел на меня.
Я почувствовал, что краснею, и сказал:
- Вы что же, нашли такой способ мышления?.. Универсальный?
Это была вторая неосторожность.
- Нашел, - сказал он. - Универсальный.
Пора было его проучить.
- Отлично, - сказал я. - Вы нам его продемонстрируете.
- А зачем его демонстрировать? - сказал он. - Принесу завтра таблетки
- и все.
- Какие таблетки?
- Вы их примете и сами начнете мыслить творчески.
Он не смеялся, мерзавец.
- Отлично, - сказал я. - Покушаем ваши таблетки.
Он кивнул и ушел. А я покамест выпил водички. Без таблеток.
10. МУКА И САХАР
Дальше начался цирк.
Он действительно принес назавтра какие-то самодельные таблетки. Шесть
штук.
- Больше нет, - сказал он. - Самому нужно.
Гогочущие молокососы, которые были в курсе всего, окружили его и
тянули свои лапы. Шесть человек расхватало добычу.
- Отравитесь, - кричали им остальные.
- Не отравитесь, - сказал он.
Приняли таблетки. Запили водой из графина.
- Ну, ребята, не подкачайте, - сказал он.
- Рабочий день уже начался, - сказал я противным голосом.
Процессия двинулась по коридору, неприлично хихикая. Впереди шли
шестеро отравленных. Я был противен сам себе то ли оттого, что хотел взять
таблетки, то ли оттого, что постеснялся это сделать.
Ночь я спал плохо. Сосал свои таблетки творчества. Валидол.
Наутро на работе ничего не произошло. Только он не обращал внимания
на ухмылки, все ходил от одного к другому из этой шестерки и
интересовался, как у них идут дела, и отрывал их от работы, а ведь каждый
из них бился над своей проблемой. Но я не мешал ему. Злорадство давно
прошло. Мне было просто жаль его. Я опять вспомнил, кем он был и кем он
стал и как ему трудно найти свое место в жизни без своих серебряных
крылышек. Бедный Сода-солнце.
Наутро пять проблем из шести были решены. С блеском. Проблему не
решил только один, самый способный и результативный исследователь Паша
Биденко. Институт притих. Пять человек ходили с вытаращенными глазами, с
лихорадочными пятнами на щеках. Валя Медведева плакала в углу моего
кабинета.
- От счастья, - сказала она мне. - И от горя. Я, кажется, его
люблю...
Вокруг него образовался испуганный вакуум.
Кое-как дотянули до конца рабочего дня.
Ночью мне снилось, что я летаю, пикирую на захоронения минусинской
культуры, выхватываю из могильников глиняные горшки с таблетками
творчества и улетаю в сторону солнца.
На следующий день я собрался идти к директору докладывать.
В коридоре меня встретил Паша Биденко. Глаза у него слипались.
- Мука, - сказал он сонным голосом.
- Что?
- Мука и сахар, - сказал он. - И больше ничего в них нет. В этих
таблетках. Ни фига. Всю ночь делал анализы.
11. ЭТО БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛО
Уже после всего, уже после того, как мы допросили его с пристрастием
и приняли все меры, чтобы скандал не принял неприличных размеров и
институт наш не стал посмешищем в научных кругах, уже после того, как мне
удалось отстоять мое предложение: единственный выход из ситуации - не
прогонять его, а отправить в экспедицию, - я спросил его тихонько перед
отъездом, когда он влез в кузов грузовика со спальными мешками:
- Зачем вы это сделали?
Он перегнулся через борт.
- Чтобы ученая братия не задавалась.
- Ну, хорошо, а почему все-таки пять человек добились такой удачи в
работе?
- По двум причинам, - сказал он. - О первой вы догадываетесь. У них
растормозилось воображение, и они стали мыслить свободнее и потому
самостоятельней.
- А вторая причина?
- А вторая причина та, что я сам незаметно подсказал им решение их
проблем.
Грузовик завонял синим дымом и пошел с институтского двора. Вот и
все.
Нет, это было не все. Оказалось, что это было только начало.
Продолжение пришло из экспедиции.
Достаточно было ему уехать, как я сразу вспомнил опять, что его зовут
Сода-солнце. Я всегда об этом вспоминал, когда его не видел. Мелочными
показались мне и раздражение мое и бессмысленное удивление его прежней
профессией. Да мало ли у него было профессий! Разве профессия определяет
человека? Человека определяет то, что он дает этой профессии. У
человечества тысячи нужд, и на каждую нужду - по профессии. Важно, что
человек дает человечеству при помощи своей профессии, вот что важно.
Пришел способный человек с идеями, а мы разинули рты - клоун. Может, нам
клоуна-то и недоставало. Мы всегда боимся оказаться смешными, а это быстро
раскусывают подлецы и навязывают нам - похвалами, лестью - свою этику. Мы
костенеем в чванстве, тут-то нас и облапошивают. Клоун - это же хирург в
области этики. Клоун - это поэт смеха. Острое словцо протыкает чванство,
как игла водянку. Но это я сейчас такой умный.
Это я сейчас такой умный, а тогда перед его отъездом в экспедицию у
меня было одно чувство - раздражение. Он удивительно умел раздражать
людей, этот клоун. Клоун проклятый! Ведь я же ему друг, и он знает это.
Зачем же ему высмеивать меня, дразнить? Ладно, не будем мелочны. Помогать
так помогать. Короче говоря, я устроил его в экспедицию. О многом я
передумал, когда он уехал в экспедицию, в которую я бы поехал и сам, да
уже силы не те. Я послал его туда, откуда началось и мое движение. Хватит
ему заниматься сопоставлениями на бумаге. Пусть начнет с самого начала.
Пусть поедет в Тургай. Он и поехал. А получился из этого один конфуз.
Сначала от экспедиции не было ни слуху, ни духу, а ведь связь в наши
дни не та, что в 1913 году. А потом пришло это нелепое письмо.
Я уж не говорю о том, что все оно было заполнено кучей самых
разнородных идей, не имеющих никакого отношения к его прямому делу, к
археологии, и касающихся самых различных областей - верный признак
дилетантизма. Это меня не удивило - знал, с кем связывался. Нелепым оно
было потому, что в конце его была слезная мольба, похожая на
издевательство. Он просил установить радиоактивным методом возраст того
самого индрикатерия, которого я привез в 1913 году. И прислать ему ответ.
12. - ЧТО-О?.. - СПРОСИЛ Я
Придется пояснить тем, кто не знаком с сущностью этого метода.
Археология имеет теперь надежный способ датировки атомный календарь.
Мы берем какую-нибудь кость из древнего захоронения и сжигаем в
специальной печке. Выделяющийся при этом углекислый газ улавливается в
пробирки, подвергается ряду химических реакций, и затем счетчик Гейгера
определяет возраст кости. Радиоактивная углеродная датировка возможна
потому, что все организмы поглощают углерод-14 - радиоактивный изотоп
обычного углерода. После гибели животного или растения углерод-14 медленно
разлагается. Сравнивая количество радиоактивного углерода, оставшегося в
кости, с количеством обычного углерода в атмосфере, которое почти не
меняется, ученые довольно точно определяют возраст того или иного объекта.
Это все так. Но "атомный" календарь" действует в мертвых организмах до 40
тысяч лет, а индрикатерии вымерли миллионы лет тому назад. Поэтому весь
отдел хохотал над этим письмом.
- Ненавижу, - сказала Валя Медведева.
- Паша, - сказал я Биденко, - он напрашивается на ликбез. Не могли бы
вы проучить его и на этот раз?
- Запросто, - сказал Паша. - Если вы мне достанете кусочек кости от
вашего индрикатерия.
- Ладно, - сказал я. - Пошлем ему официальный ответ. На бланке
института. С печатью.
Дело было несложное. Я созвонился с музеем и пришел посмотреть на
свое дорогое чудище. Пятиметровый красавец стоял целенький, и внизу на
табличке упоминалась моя фамилия. Я только вздохнул.
Пока я предавался воспоминаниям, сотрудники принесли небольшой
осколок кости. Я забыл сказать, что в свое время я привез один полный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг