сотни миллионов земных лет, чтобы просчитать неуловимое равновесие между
жизнью и смертью, между хищниками и травоядными, рыбами и тварями земными,
и, когда завершался тот долгий день, я оглядел Землю, по которой бродили
стада саблезубых тигров, и сказал "вот хорошо весьма!" Я был доволен -
замечательная работа, от которой осталась не только усталость, но и мысль,
что это бесконечномерное равновесие слепил я и предоставил Мир самому себе
не только потому, что потерял силы и не смог бы повторить ничего
подобного, но и потому, что вмешиваться было незачем - к чему подталкивать
камень, который катится под гору?
Мир альтернатив. Тогда я думал, что он хорош. А сейчас?
Жертвами этого порядка - плюс невозможен без минуса - стали последние
хищники планеты. Смотри, Лина, - подумал я, но она и сама видела. Какой
это был красавец! Царь зверей! Он еще не успел отощать, хотя последнюю
антилопу задрал неделю назад. Лев бежал по пустыне - рыжий на желтом - и
рычал, гривастая голова была опущена к земле, он не был похож на других
львов, оставшихся в живых: те как побитые псы трусили взад и вперед, а
некоторые и вовсе смирились, лежали на камнях, поджав хвосты и не обращая
внимания на скулящих львиц. Нет, этот - жил! Мы любовались красавцем, я
сказал Слово, и в пустыне появился человек - единственный в животном
царстве. Гигант-Геркулес, играющий мускулами. Иешуа.
Они встретились. Остановились друг перед другом. Я не вмешивался, я
ничего не хотел знать заранее. Лев и Геркулес стояли и... ничего не
происходило.
- Иешуа, - сказал я укоризненно.
- Нет, - прошептала Лина, - я не хочу. Красота должна жить.
Пожалуйста. Остановись. Слышишь?
Лев прыгнул. Это был красивый прыжок - рыжая молния, но Иешуа
мгновенно отступил, и зверь промахнулся. Он упал на четыре лапы, спружинил
и прыгнул опять. Иешуа мог отступить и на этот раз - он ведь предвидел
любое движение противника, любое его звериное желание, - но остался на
месте. Огромная туша сбила Иешуа с ног, он был готов к этому и вытянул
руки - лежа, - обхватил голову льва, притянул к себе, силы были равны, так
я пожелал. Зверь не мог раскрыть пасть, они так и лежали, обнявшись,
человек внизу, лев сверху. Зверь колотил хвостом по песку, он был вчетверо
больше Иешуа, но мгновение спустя позиция изменилась - Иешуа выскользнул
из-под туши, вскочил на ноги, они опять стояли друг перед другом, тяжело
дыша, готовые к новой схватке.
Мы с Линой ждали, и мы решили - если лев победит, если Иешуа вынужден
будет применить хотя бы один "запрещенный" прием, я оставлю этот Мир
таким, каков он сейчас. Оставлю, остановлю, и пусть маятник качнется
назад. Это жалость, и следовательно - жестокость, но я позволил себе на
время расслабиться, поддаться женской, все еще человеческой, способности
Лины жалеть то, чего жалеть нельзя. Для тебя, Лина. Пусть так. Я дам Миру
шанс. Ты видишь - я уступил. Судьба Мира решится не умом (откуда он у
льва?), не добром (что в нем понимает животное?) - но силой. Значит, сила
и будет править Миром. И все пойдет по-старому, и мы потеряем время -
миллионы лет.
Лев прыгнул. Иешуа опоздал на мгновение и оказался на земле, хищник
раскрыл пасть, мощным рыком огласив окрестности, и это выражение звериной
радости его погубило. Иешуа схватил руками его верхние и нижние клыки,
поднялся на ноги, образовалась скульптура - "Самсон, раздирающий пасть
льва". Рык перешел в вой и захлебнулся. Еще минута, и все было кончено.
Царь зверей стал тряпичной куклой, и я произнес Слово. Лев исчез, и
исчезла с песка кровь. И все живые твари на планете.
Кончено, Лина. Иешуа победил, чтобы никогда впредь сила не правила
Миром. Мир стал таким, каким был после Дня четвертого. И не таким, потому
что конец никогда не совпадает с началом.
Я увидел Мир, каким он стал, но мог ли я сказать "вот хорошо весьма"?
И было утро, и настал вечер - День девятый.
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
"И создал Бог два светила великие: светило большее,
для управления днем, и светило меньшее, для управления
ночью, и звезды... И был вечер, и было утро: день
четвертый."
Бытие, 1; 16, 19
Своеобразный принцип неопределенности: чем ближе становился момент
Истока, тем менее я был локализован в пространстве и времени. Я был везде
- пока в пределах Солнечной системы, и всегда - пока в пределах миллиарда
лет. Я видел, воспринимал и мог изменить все в этих границах, и я знал,
что границы эти расширяются беспредельно.
Я переставил Землю ближе к орбите Юпитера, поместив ее в точке
либрации, а остальные планеты сбросил на Солнце.
Мы с Линой только ахнули, когда раскаленные капли шлепнулись в
бурлящий океан хромосферы и далеко в космос потек, распадаясь на струи,
огромный протуберанец, он пронзил и нас с Линой, горячий, прозрачный,
легкий - тающий след того, что называлось Солнечной системой.
Я не вмешивался ни во что, происходившее на Земле. Холод. Вечная
мерзлота. Растения погибли сразу - за один миг по сравнению с
длительностью этого дня - Дня десятого.
На Средне-русской возвышенности снег лежал трехметровым слоем,
скрывшим бывшие дороги, из-под снега выглядывали тут и там обледенелые
стволы. Время сделало все, что я сам делать не собирался. День десятый
продолжался по земным меркам десятки миллионов лет, и сейчас никакой
археолог, если бы он вдруг появился, не раскопал бы того, что когда-то
было Кремлем или пирамидой Хуфу, или Великой китайской стеной, разве что
расколотые и ставшие почти песком камни больших плотин еще сохранились на
многометровой глубине.
Иешуа стоял на том же месте, где я оставил его на исходе Дня девятого
после схватки со львом. Теперь он был скалой и вписывался в пейзаж, будто
возвышался здесь всегда - могучий утес с острой вершиной, на которой
блестела ледяная шапка.
Иешуа не нужен был больше на Земле, мой помощник сделал все, для чего
я выпустил его в Мир. Он не нужен был больше, и я взял его в себя, утес
растекся по снежной равнине, а я ощутил прилив новых возможностей и стал
еще сильнее.
Я обнял Лину, и все, чем мы отличались друг от друга, стало общим. И
не было больше меня. И не было больше Лины. Иешуа тоже не стало.
Троица.
Не отец, не сын и не дух святой. Но то, что можно назвать: разум,
любовь, понимание. Это и был теперь - я.
Я заглянул в глубину себя и ощутил нежность - к себе, хотя и знал,
что это лишь часть моих чувств к Лине. Но я не мог больше думать - она,
это слово потеряло смысл. Как и слово - Иешуа. Стало - Мы. Мы любили,
знали и понимали.
Мы любили Мир, который еще оставался вне Нас. Мы знали, что и он
станет Нами, войдет в Нас. И Мы понимали уже, кем были тогда, в канун Дня
первого. Вот почему в книге Бытие Бог - во множественном числе.
Вселенная, которую Мы создали, сказав "Да будет свет!", - одна из
бесконечного числа. Мы строили и разрушали, и созидали опять, и этот Мир,
идущий к Истоку, лишь звено в цепи. И Мы еще не знали, не могли вспомнить,
какие Миры существовали прежде этого. Не могли потому, что время и
пространство создали тоже Мы в День первый, в миг, ставший Истоком.
Мы приближались опять к этому мигу, чтобы опять начать, но произнести
теперь другие слова. "Да будет свет!" - это выбор. Свет и тьма. Земля и
небо. Жизнь и смерть. Любовь и ненависть. Сказав "Да будет свет!",
ступаешь на путь, с которого не свернуть, можно только вернуться к Истоку
и начать заново, потому что есть законы, которые выше Нас. Это законы
Вселенной, бесконечно более сложной, чем Наша.
Что сказать, когда вернется Хаос и нужно будет начать новый цикл?
Что сделать?
Мы заглянули внутрь Солнца. Ядерного топлива в нем почти не осталось,
и Мы погасили догорающий костер, заменив атомы водорода гелиевыми. Будто
мяч, из которого выпустили воздух, Солнце съежилось, став ослепительно
горячим - белый карлик народился раньше срока; Наш недоношенный звездный
первенец, он уже не мог согреть ничего. Тогда Мы распылили Солнце на
атомы, и Луну сбросили на мертвую Землю, и кратер, который возник, был
будто рана на лице Снежной королевы. Но удар на какое-то время - миг! -
растопил льды, и в воронку хлынул океан. Рана зарубцевалась, застыв
ледяной коркой, и Земля опять стала снежной колыбелью, брошенной и
ненужной.
Искры далеких звезд не могли осветить пустую Землю, и лед был черен.
Тогда Мы погасили звезды - настал их срок - и распылили их в пространстве,
и было Нам безмерно жаль уходящей красоты, вместо которой восходил ровный
свет ниоткуда.
Светился вакуум, равновесие которого, Нами же созданное в День
третий, Мы сейчас нарушили. Вакуум пульсировал, и тьма сменялась светом, и
на Земле вновь были утро и вечер, и вода, и суша. День - сразу на всей
планете, и ночь - сразу.
Так и было: утро и вечер - День десятый.
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
"И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом,
в одно место, и да явится суша. И стало так... И увидел
Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день
третий."
Бытие, 1; 9, 12, 13
Настал черед галактик.
Мы обнимали снежинки летящих сквозь светящийся вакуум навстречу друг
другу галактик и любовались ими - снегопадом, вьюгой, пургой, - и знали,
что они сейчас растают, но как же они были красивы! Звезды взрывались
разом - большие и малые, горячие и холодные, давно состарившиеся и недавно
родившиеся. Энергия вакуума, пронизав их, подтолкнула процесс, и Мы
грелись в этом огне, и чувствовали нежность к Себе, и любили Себя, потому
что теперь только Мы и оставались в этом Мире.
И еще Земля.
Мы знали, что так будет - так уже было в День третий. Мы заключили
Землю в объятия, будто ладонями отгородили пламя свечи от порывов ветра.
Вселенная сжималась, Вселенная мчалась к своему концу, и жар ее все
возрастал, Земля неслась в густом и прозрачном вареве частиц и излучений,
растопивших лед и вернувших планете облик, к которому Мы привыкли за
долгое и прекрасное время Субботы.
Остались немногие из альтернатив. Свет и тьма. Вода и суша. Красота и
уродство.
И прошло утро, и миновал вечер - День одиннадцатый.
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
"И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под
твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И
назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день
вторый."
Бытие, 1; 7,8
Сейчас, перед последним Днем, Мы могли все. И сейчас, перед этим
Днем, Мы ничего не хотели. Земля - планета, ради которой Мы создали Мир, -
была покрыта облаками, плотными, рыхлыми, серыми, облака мешали, и Мы
разогнали их. Тогда Земля стала глобусом, но не тем, знакомым с детства
(чьего детства? сколько их было у Нас?), а глобусом начала времен: вдоль
экватора тянулась лента океана, с севера и юга два материка нависали
желто-коричневыми кораблями, теснили воду и, казалось, выдавливали ее к
полюсам, где тоже собирались океаны, больше похожие на круглые озера. И
были пустыни, и были горы, и вулканы, задрав толстые шеи, плевали на этот
Мир, не для них созданный, и лава текла будто каша по подбородку ребенка.
На берегах Земли Мы сидели и плакали.
Над чем?
Разве не Мы были виновны в том, что люди так нелепо распорядились
собой? Мы. Конечно. Мы создали Мир, и Мы отвечали за него. Перед кем? Да
перед Собой же.
Наша скамейка на бульваре. Очередь в магазине за мясом - тоже Наша. И
пляж на берегу Москвы-реки. И - раньше - синий платок, наброшенный на
плечи. И - молчаливый рассвет перед Аустерлицем. И - белый ятаган кометы,
висящий в небе. И - поцелуй, робкий, легкий, будто вздох младенца. И -
взмах крыла, как начало симфонии, отмеренной дирижером.
Мы создали это, и Мы это уничтожили, и в Мире, который Мы придумаем
потом, ничего этого не будет. Возникнет другое, не похожее, о чем Мы еще
должны думать.
Но сначала - вопросы. Для чего - Мы? Кто - Мы?
Вопрос был странным: Мы знали, кто Мы. И это не имело ровно никакого
значения. Мы были всегда - ну и что? Мы создавали бесконечную цепь Миров и
схлопывали их, потому что они не удовлетворяли Нас - ну и что? Мы
создавали Миры для совершенства, и Мы возвращали их к Истоку, потому что
совершенства не было.
Для чего Мы делали это? Разве Мы не были самодостаточны для Себя?
Почему для ощущения совершенства Мира Нам нужно было вновь и вновь
создавать нечто, заведомо несовершенное, и предоставлять ему свободу
выбора, чтобы оно пыталось само пройти путь, который прошли Мы когда-то.
Но Мы же прошли! Прежде, чем стали Богом. И разве Мы - совершенство?
Мы в последний раз обняли Землю, и слезы Наши пролились дождем,
затопившим все пределы, и суша исчезла, и потоки воды залили кратеры, и
то, что произошло потом, люди, если бы могли это видеть, назвали бы Адом.
Мы смешали между собой воду и твердь, и планета затихла - она умерла.
И ее - мертвую - Мы медленным движением, растянувшимся на несколько
миллиардов лет (но не было людей, способных считать время), обратили в
жаркий шар, не содержащий больше ни воды, ни тверди, а только кашу из
элементарных частиц, и вакуум всосал это, единственное оставшееся
проявление материального Мира. И все кончилось.
Вакуум пульсировал, свет сменялся тьмой, и опять - светом, и Мы
знали, что все беды Мира, созданного и разрушенного Нами, начались именно
с этой альтернативы. Свет и тьма.
И минуло утро, и пришел вечер - День двенадцатый.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
"И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел
Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы. И
назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было
утро: день один."
Бытие, 1; 4,5
Осталось последнее. Циркуляция слепящего блеска и непроглядной
черноты становилась все медленнее. Миллиарды лет... Десятки миллиардов...
Все более неохотно свет и тьма сменяли друг друга, и что-то где-то в
дальней глубине Нашего сознания сдерживало этот процесс. Память? Да, и
память тоже. Это не был лучший из Миров, созданных Нами. Но он - был. Он
ушел, и Мы вспоминали о нем с тоской, которую не могли объяснить.
Вселенная всхлипнула в последний раз, коротко и нелепо, и в последний
раз волна тени пробежала по вакууму, в котором не действовали более
никакие законы, установленные Нами в День первый.
Свет исчез.
Теперь во Вселенной были только Мы, и Мы были - Вселенная.
Хаос.
И нужно сказать Слово.
Так начинался и тот Мир, что завершил сейчас свой путь. Так
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг