- Вот именно, - тут же согласился рав, которому тоже не хотелось
начинать дискуссию - он предпочитал монологи. - Я считаю вчерашнюю акцию
успешной. Гибель Аркана Шаллона связана с личными мотивами, это дело его и
Творца, и мое как раввина. Как отреагировали в Вашингтоне?
- Никак, - сказал рав Иосиф Визель, отвечавший за международную
информацию. - Телевидение, естественно, нагнало на народ страха, а
госдепартамент сделал вид, что ничего не случилось. Более интересна
реакция Берлина. Канцлер Коль заявил, что борьба с терроризмом не отменяет
борьбы за независимость и права на возвращение. И пусть мне объяснят, что
он имел в виду! Наше право на независимость Еврейской Римской Республики?
Или право италийцев на возвращение, потерянное ими за два тысячелетия
рассеяния?
- Канцлер Коль, - усмехнулся в бороду рав Штейнгольц, - всегда
оставляет нам возможность для самооправдания, а италийцам - для обвинения.
В конце концов, экономические интересы Германии превыше всего...
И он демонстративно похлопал по прикладу "шмайссера", лежавшего на
журнальном столе.
- Козырев в Москве призвал италийцев к компромиссу, хотя и осудил
акцию, в результате которой, по его словам, погибли невинные, - продолжал
рав Визель. - А Ельцин в то же время заявил, что Москва не откажется от
дружественных связей с Иерусалимом, и что он не намерен отменять свой
визит в Большой Израиль из-за того, что горстка фанатиков нарушает
Конвенцию о Риме. Фанатики - это, естественно, мы.
- Боюсь я этого визита, - подал голос молчавший до сих пор Гидон
Амитай, самый молодой среди членов совета, но успевший принять участие уже
в двух десятках акций. Слова его вызвали улыбку, поскольку все знали, что
Гидон никогда и ничего не боялся. - Боюсь, потому что Рабин, как обычно,
от нас откажется. Ему, видите ли, нужно поддерживать имидж, пусть даже
ценой единства еврейской нации.
- Политикам, - наставительно сказал рав Штейнгольц, - нужно прощать
ложь. Даже наши праотцы время от времени вынуждены были скрывать свои
мысли. А уж сейчас, да еще в гойском окружении... Все, переходим к
завтрашней акции. Гидон, мы слушаем.
- Все готово, - сказал Амитай небрежно, будто о деле, само собой
разумеющемся. - Четыре мины в Чивитавеккия, на пирсах Шестого флота.
Тактический ядерный заряд в полкилотонны вблизи от военной базы во
Фраскати. Радиоподрывники на местах. На завтра италийцы акций не ожидают -
объявление дадим в семь утра, за полчаса до взрывов. На эвакуацию им
хватит.
Зеев впервые услышал, что, кроме обычных мин, установлен и
тактический ядерный заряд. Он знал, конечно, что в Обществе существуют
секретные секции, что задавать кое-какие вопросы нельзя, он и не задавал,
но хотел бы все же знать, каким образом людям Амитая удалось заполучить
компоненты плутониевой бомбы, собрать ее - не говоря уж о том, чтобы
доставить на место! Иногда ему казалось, что он завидует Амитаю - не
столько его молодости (какой смысл завидовать тому, что определяется
только волей Творца?), сколько способности принимать неожиданные решения,
самоуверенной силе в лучшем смысле понятия "самоуверенность". Задумавшись,
он пропустил несколько фраз и поймал конец предложения рава Штейнгольца:
- ...А в семь пятьдесят я выступлю по радио и объясню причины акции.
- И италийская полиция тут же просчитает твой голос, - резко сказал
Марк, - и им понадобится ровно полчаса, чтобы тебя арестовать!
- Нет, - покачал головой рав, - я буду говорить голосом их так
называемого президента Ливия Тацита. Неужели ты думаешь, Марк, что наши
ученые не могут сделать то, на что способен выпускник любого компьютерного
колледжа?
Марк, судя по всему, сомневался в способностях выпускников колледжей,
но возражать не стал - в конце концов, раву виднее. Проголосовали и быстро
разошлись - время поджимало. По дороге домой Зеев заскочил в магазин,
единственный в районе новостроек, который работал, когда италийцы
закрывали территории Тосканы и Умбрии. Магазин был уже пуст, у входа стоял
армейский патруль, и офицер-италиец демонстративно показал Зееву на часы -
до начала комендантского часа оставалось десять минут.
Кипя от злости, Зеев купил хлеба и молока и припустил по улице будто
заяц, убегающий от волка. Стыдно. Ничего, за мой сегодняшний стыд, - думал
он, - вы ответите сполна. И вы, и дети ваши.
В дом он, однако, вошел степенно, как подобает хозяину. Дети играли в
своей комнате, судя по всему, на компьютере - было относительно тихо. На
кухне жена его Хая сидела за столом напротив Далии Шаллон, одетой во все
черное - обе женщины плакали.
"Все не так, - подумал Зеев недовольно, - ей шиву сидеть по сыну, а
она разгуливает. Мало того, теперь еще и ночевать останется, шестой час
уже..."
Он положил на стол пакет с хлебом и молоком и собрался было тихо
выйти, но Далия подняла на него красные от слез глаза и сказала неожиданно
твердым голосом:
- Завтра возьмешь меня с собой.
И чтобы слова звучали более весомо, чуть приподняла черную пелерину,
спадавшую с плеч, - Зеев увидел висящий в кобуре пистолет.
ДИСК ВТОРОЙ. ИТАЛИЙЦЫ
Голова у министра была перевязана, а к левому локтю спускался от
капельницы тонкий шланг. Впрочем, цвет лица у Гая Туллия, несмотря на
ранение, остался великолепным, а голос - столь же зычным. Светоний Квинт,
пресс-атташе Президента, внимательно оглядел палату в поисках каких-нибудь
упущений, не обнаружил изъянов и повернулся к раненому.
- Неплохо выглядишь, мой Гай, - сказал он. - Врач сказал, что вечером
к тебе можно будет даже допустить репортеров.
- Это все, о чем я мечтаю, - заявил Туллий. - Так и вижу себя на
экранах телевизоров в Москве и Лондоне.
- В Париже не видишь?
- Французы всегда нас поддерживали, в отличие от русских и англичан.
Скажи, мой Светоний, сильно ли пострадало здание?
- К сожалению, да, мой Гай. Обрушилась вся стена со стороны стоянки.
Но Президента беспокоит сейчас другое. Видишь ли, после утренних терактов
не последовало обычных заявлений со стороны евреев. Никто - ни "Ках", ни
"Бней Иегуда", ни "Эрец" - не взял на себя ответственность. К тому же,
водитель второй машины скрылся. В полиции недоумевают: то ли было
запланировано, чтобы лишь один террорист исполнил роль самоубийцы, то ли
он просто не успел выскочить.
- Меня как-то не волнуют эти тонкости, - прервал Квинта Туллий. -
Надеюсь, что теперь-то наш дорогой Президент закроет территории надолго,
если не навсегда. Я ведь говорил...
- Да, да, - поспешно согласился Квинт. - На территориях объявлен
комендантский час, везде, даже в Ломбардии. И что в результате? В Риме
закрыты многие заводы и прекращено строительство, потому что... ну, не
тебе объяснять.
- Конечно, - с горечью сказал Туллий, - мы, италийцы, неплохие вояки,
мы вот уже сорок лет отстаиваем свое право на эту землю, и в результате до
сих пор не имеем своей промышленности. Ты знаешь, мой дальний предок был
патрицием во времена Августа и...
- ...И положил немало евреев, когда встал во главе Десятого легиона,
- поспешно сказал Квинт, историю эту он слышал от Туллия раз сорок и не
хотел терять времени. - Поправляйся быстрее, без тебя в правительстве
как-то иссякает боевой дух, недаром романцы покушались именно на твое
ведомство.
- Романцы! - воскликнул Туллий, дернул головой и сморщился от боли. -
И ты туда же, мой Светоний. Нет никаких романцев! Нет такой нации!
Обыкновенные евреи. Еще лет сто назад они себя называли евреями и
подчинялись Иерусалиму в каждой мелочи! А теперь, когда вернулись мы, им,
видите ли, пришло в голову, что...
Квинт мысленно обругал себя за неосторожность: он-то прекрасно знал,
чем грозит употребление в присутствии Туллия слова "романец". Минимум -
лекция по истории Рима. Максимум - лекция плюс обвинение в отсутствии
национальной гордости.
Пресс-секретаря спасла медицинская сестра, вошедшая в палату и
выразительно показавшая Квинту на большие стенные часы.
- Великий Юпитер! - прервал свои исторические экскурсы Туллий. - Я
согласен, чтобы на меня покушались, это создает вокруг моей личности ореол
мученичества. Но уколы!
Светоний Квинт расхохотался и, предоставив медсестре заниматься
экзекуцией, покинул палату. В холле первого этажа его немедленно окружили
репортеры, и вопросы посыпались с такой скоростью, что разобрать каждый в
отдельности было невозможно. Квинт и пытаться не стал, поднял руки и
сказал в ближайший микрофон:
- Министр чувствует себя неплохо, но, конечно, слишком слаб для того,
чтобы давать интервью. Он попросил меня передать всему мировому
сообществу, что еврейский террор нарастает, и единственный выход из
создавшейся тупиковой ситуации - трансфер евреев на их земли: в Иудею,
Израиль, на Синай и Аравийский полуостров. Видите, сказал мне министр
Туллий, сколько у евреев земли и сколько стран Ближнего и Среднего Востока
могут принять тех, кто незаконно проживает на землях, принадлежащих нам,
италийцам, римлянам, потомкам Цезаря и Августа.
- Как министр Туллий представляет себе трансфер? - прорвался со своим
вопросом репортер, по виду - типичный русский. - Он думает, что ООН
допустит переселение целого народа?
- Комментариев не имею, - быстро сказал Квинт. - Я лишь передал слова
министра.
"Надеюсь, дорогой Гай меня простит, если я вставил не то слово, -
думал пресс-секретарь, выезжая на своей "хонде" с территории госпиталя
храма Юпитера Капитолийского. - Мог бы, между прочим, как-то варьировать
свои привычные штампы, а то ведь журналистам наскучит с ним говорить, все
известно заранее. Солдафон, что с него возьмешь."
Впрочем, Светоний Квинт прекрасно знал, что можно взять с министра
Гая Туллия. Остановившись на красный свет перед поворотом на холм
Септимия, он набрал на трубке бипера привычный номер. Клавдия откликнулась
мгновенно - явно ожидала звонка.
- Хорош, хорош, - сказал Светоний, предупреждая вопросы. - Произнес
обычную речь...
- Слышала, - прервала его Клавдия. - Ты шел в прямом эфире по второй
программе.
- Да? - удивился Квинт. - Не знал. А то причесался бы.
- Ты приедешь?
- Уже еду, дорогая. В загородный коттедж?
- Милый, ты же звонишь не в городскую квартиру, верно? Целую и жду.
- Взаимно, - пробормотал Светоний и положил трубку на рычаг.
За светофором он свернул налево и выехал на бульвар Оливетти. Так
было дальше, но зато поспокойнее, можно съехать на скоростную полосу и
думать не о светофорах и пробках, а о том, что делать с Клавдией. Связь
становилась опасной. Она была опасной с самого начала, но тогда была
прелесть новизны, может, даже любовь, но скорее сильное влечение, обычное
дело. А Клавдия решила почему-то... впрочем, все женщины таковы, италийки
особенно... И что теперь? Совершенно ни к чему, чтобы Гай узнал о том, чем
занимается его жена в обществе его друга Светония.
Перед кольцевой дорогой стояла толпа юнцов, поднявших над головами
плакаты: "Мир - сегодня!", "Тоскану - романцам!" А на противоположной
стороне держали оборону сторонники крутых мер, и плакаты были иными:
"Евреи, уезжайте в Израиль!" и "Не отдадим Тоскану!" Обе толпы выясняли
отношения с помощью камней, перебрасываемых через дорогу. Того и гляди,
получишь камнем по кузову или стеклу.
Полицейские стояли цепью вдоль шоссе, не вмешиваясь. Опасное место
водители проскакивали на повышенной скорости, но Светонию захотелось
притормозить - ему показалось, что справа, среди сторонников немедленного
мира, мелькнула физиономия его сына Антония.
Вообще говоря, Квинт готов был отдать евреям не только Тоскану, но и
всю область к северу от Апеннин. Пусть берут и успокоятся. Но ведь не
успокоятся, вот в чем беда. Пятый год идут переговоры с их бородатым равом
Рубинштейном, а террор только усиливается. И приходится держать на всей
территории полуострова огромные полицейские силы, которые все равно не
справляются с ситуацией. И не могут справиться, не приставишь же к каждому
еврею карабинера. Квинт старался не вступать ни в какие политические
группировки, говорил, что должность пресс-секретаря обязывает передавать
точно чужие мнения, а не свои собственные. Мнение у него, однако, было, но
высказывал он его лишь жене своей Агриппине, любовнице своей Клавдии, да
еще Президенту, когда тому уж очень хотелось знать, что думает по поводу
того или иного события государственный пресс-секретарь.
Квинт свернул с магистрального шоссе и, поглядев в зеркальце,
убедился, что никто не едет за ним следом. Узкая однорядная дорога вела к
Альбано-Лациале, и на полпути Светоний еще раз свернул, сразу оказавшись
перед забором загородной резиденции Гая Туллия. У ворот стояла
двухметровая мраморная статуя Венеры, выходящей из морской пены. Работа
самого Теренция, Туллий отвалил за статую кучу денег, но Квинт полагал,
что работа не стоит имени мастера: обычная копия с древнего оригинала.
Разве что руки на месте.
Когда он вошел в холл, Клавдия бросилась ему на шею и пришлось
заняться любовью, даже не обменявшись обычными приветствиями, - тут же, на
ковре, и это внесло в привычную любовную рутину хоть какое-то
разнообразие. Потом они возлегли у широкого мраморного стола, и Клавдия
принялась строить планы на будущее. Квинт с тревогой отметил, что мысли
Клавдии о разводе становятся все более навязчивыми.
- Дорогая, - сказал он. - Сегодня, когда твой Гай лежит с пробитой
головой, не следует ли нам...
- Не следует! - вспылила Клавдия. - По-моему, ты сам готов на любой
теракт против Гая, чтобы сделать из него мученика и не позволить мне
покончить, наконец, с видимостью, которой является наш брак!
- Да и ты, - подхватил Светоний, - готова на теракт против Гая, но, в
отличие от бедняги еврея, ты бы рассчитала более точно. Я прав?
- Прав, - немедленно согласилась Клавдия. - Евреи просто глупы. Если
уж хочешь покончить с собой во имя идеи, то взорви себя у Президентского
дворца. Или наложи полные штаны взрывчатки и пойди на министерский прием.
- Так его и пропустили со взрывчаткой в штанах! - воскликнул Светоний
и прикусил язык. И ему, и Клавдии были известны результаты последней
проверки, проведенной службой безопасности. Карабинер из числа уличных
патрульных неделю назад преспокойно вошел в Президентский дворец, неся на
себе три килограмма пластиковой взрывчатки (без зарядного устройства,
естественно). И охрана его пропустила! Был, конечно, скандал, приняты
меры, но Светоний Квинт и ломаного сестерция не дал бы за то, что отныне
все охранники в любом министерстве, любой фирме или любом магазине утроят
бдительность.
- Что наша жизнь? Везувий! - философски сказал Светоний и,
потянувшись через стол, поцеловал Клавдию в губы. Так бы они и перешли ко
второму акту любовной пьесы, если бы не зазвонил телефон.
- Светония Квинта просит Президент Римской республики, - сказал
требовательный голос.
Трубка едва не выпала из руки Клавдии.
- Но... - выдохнула она. - Это вилла министра Туллия, а вы говорите
с...
- С его женой. Госпожа Клавдия, я всего лишь выполняю инструкцию,
данную мне господином Президентом. Пресс-секретарь нужен немедленно, и я
бы просил...
Клавдия протянула трубку Светонию и опустилась на подушки,
почувствовав, что ей не хватает воздуха.
- Слушаю, - нетвердым голосом сказал Светоний, мысленно послав
подальше Клавдию и собственную беспечность.
- Мой Светоний, это я, Луций, - Квинт узнал голос личного секретаря
Президента. - Сейчас не до церемоний, никто не собирается вмешиваться в
твою личную жизнь, просто ты срочно нужен. Очень серьезное осложнение.
Выезжай немедленно.
- Неужели всем все известно? - трагическим шепотом произнесла
Клавдия, глядя на Светония взглядом насмерть перепуганной коровы.
- Потом, - отмахнулся Светоний. - Ты слышала? Что-то произошло.
Что-то более серьезное, чем ранение твоего Гая.
- Моего Гая! - гневно воскликнула Клавдия, но Светоний, быстро
поцеловав ее в щеку, уже выбегал из гостиной.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг