том, что резервы биополя можно использовать для перемещения живых существ,
ему мешала "нормальная" психологическая инерция.
Бараку идея не понравилась. Она почему-то не вписывалась в его
понимание еврейской традиции, он пытался объяснить свою мысль по-русски,
но только запутал ситуацию, перешел на иврит, и тут Рубинов поднял руки
вверх, объявив, что он ученый и за точность выводов отвечает, а вот как на
это смотрит традиция - пусть Барак с раввинами разбирается. Платон, так
сказать, друг, а истина дороже.
Барак сделал благое дело, устроив своего русского друга Савелия в
отделение Сохнута. Рубинов претендовал на место сторожа, а получил
должность консультанта. Разумеется, это была неравнозначная замена -
работая днем, он получал вдвое меньше. Но Барак хотел иметь Ицхака под
рукой - он вел тихую войну с начальством, ожидал, что его докладной
записке по "абсолютной алие" дадут, наконец, ход и не хотел первый же
разговор по существу провалить из-за недостаточного понимания идеи.
Рубинов понимал лучше, это Барак признавал, хотя в глубине души и
чувствовал себя униженным. Это вот чувство и сыграло, как я понимаю,
главную роль в трагедии...
Потому что, когда подошло время решать, Барак оказался неумолим и
настоял на своем.
- Израильской бюрократии нет равных, - сказал однажды вечером Барак.
- Равных нет, - согласился Рубинов, - но российская еще хуже.
- В России не был, - мрачно продолжал Барак. - Сегодня я попробовал
поговорить о нашем проекте с начальником американского отдела, он самый
влиятельный. Знаешь, что он сказал?
- Могу догадаться. "Не забивай голову чепухой. И без того работы
полно."
- Точно. Никакого движения. Как головой об стенку.
- Твой любимый Сохнут...
- Нужно самим.
- Что? Отправиться во время, когда был разрушен Второй храм и
агитировать евреев вместо галута совершить алию?
- А разве есть иной выход?
- Я вот о чем думаю... Если все верно, и если мы или твой Сохнут этим
займемся... И все евреи как один - из всех веков и стран... Что же тогда
будет с мировой историей? В каком мире мы окажемся? Кого изгнали из
Испании? Кого сжигал Гитлер? Катастрофы не было, все живы, здоровы - и все
в Иерусалиме двадцать первого века. От рождества одного еврея, который
ведь тоже должен, по идее, оказаться среди нас. А что, Моше, может в этом
и заключена тайна его исчезновения из гроба?
- Не говори глупостей, - резко сказал Барак. - Проповедник, каких
много было в те времена. Пусть окажется здесь. Ты думаешь, он кому-то
интересен? А что до истории, то с чего бы ей меняться? Она уже есть. И
если ты путешествуешь по ней, выполняя волю Всевышнего и собирая всех
евреев в эрец Исраэль, что может измениться в книгах, которые лежат на
полках в твоей библиотеке или в музеях, где хранятся древние свитки?
- Резонно, - сказал Рубинов. - Но я проверил это математически,
пришлось подзаняться теорией групп и матлогикой. Ничего, осилил. В
общем-то... Я думаю, можно попробовать, а? Кто пойдет первым?
- Я! - отрезал Барак. - И не нужно со мной спорить. Ты хороший физик.
Но идея моя. Ты ничего не понимаешь ни в Торе, ни в сионизме. И Сохнут для
тебя - организация, а не идея. В общем, я так решил.
- Да ради Бога, - пробормотал Рубинов, пораженный горячностью Барака.
- Только не забудь, когда будешь агитировать, напоминай людям про
документы. Иначе твой же Сохнут, который все же не только идея, но и
организация, пошлет олим из первого века знаешь куда...
Первые репатрианты прибыли с восходом солнца, но Барак с ними не
вернулся. Рубинов ждал гостей в лесочке на склоне горы Кармель, как они
договорились с Бараком. Прибыли двое - мужчина и женщина. Оба были
невероятно напуганы и озирались по сторонам, громко вскрикивали "адонай!"
и смотрели на Рубинова, будто на ангела Ориэля. Было им лет по сорок. На
вид - скорее всего, из Испании. Средние века, насколько мог Рубинов судить
по одежде.
Барак, видимо, провел неплохую разъяснительную работу, потому что
олим, чуть освоившись в новом для них мире, предъявили внушительного вида
свитки, оказавшиеся вполне достойными внимания документами на двух языках.
Испанский, насколько мог судить Рубинов, и иврит. Он посмотрел на дату и
быстро пересчитал в уме еврейское наименование года. Получилось - тысяча
триста девяносто один. Ничего себе! Конечно, Рубинов был, в общем, уверен
в том, что не ошибся в расчетах, но одно дело - теория, а тут перед ним
стояли и дрожали от нервного напряжения два совершенно живых человека,
умерших лет шестьсот назад. О чем с ними говорить и на каком языке,
Рубинов не знал. Барак должен был вернуться с первыми же олим, поведать о
своих успехах и представить новых репатриантов Сохнуту. Рубинову вовсе не
улыбалось самому открывать новую веху в истории репатриации.
- Где Барак? - спросил он на трех языках - иврите, русском и якобы
испанском.
Мужчина что-то быстро заговорил, то и дело отбивая поклоны. Женщина
остановила его грациозным жестом, и мужчина, вдруг посмотрев на Рубинова
совершенно ясным взглядом, передал ему сложенный вчетверо лист бумаги.
Записка Барака. Лист был исписан с обеих сторон странной смесью ивритских
и русских слов. Привести текст дословно не представляется возможным хотя
бы потому, что понять его без объяснений мог только Рубинов. Поэтому я
обращаюсь к так называемому "Меморандуму Барака", единственному документу
по истории "абсолютной алии", копию которого мне удалось получить в
сохнутовских архивах. Разумеется, текст исправлен рукой Рубинова. Впрочем,
и в таком виде документ читается с трудом, поэтому позволю себе дать его
содержание в своем вольном изложении.
"Пишу в гостиной замка Толедано - испанских евреев, бездетных
супругов, готовых совершить алию. Бедняги, они так хотели детей, но
Всевышний лишил их своей милости, и они очень страдают. Может быть, наша
медицина поможет женщине стать матерью. Боюсь, что именно эта мысль, а не
желание обрести вновь родину предков, привела их к решению.
Я в четырнадцатом веке. Как мы и рассчитывали, оказался я в славном
городе Толедо, неподалеку от центральной площади. Слава Творцу, появление
мое прошло незамеченным. Я сразу же отправился на поиски синагоги, и
обнаружил, что мой ладино вполне понимают.
Я не сразу открыл свою цель. Это замечательные люди, Савелий. Я
представляю себе, как расцветет Израиль, когда все испанские евреи
совершат алию и откроют свой бизнес в Тель-Авиве или Акко. Уверен, что они
быстро освоятся и со стереовидением, и с видеофоном, и с компьютерами. Они
так легко схватывают!
Мой добрый хозяин - Хаим Толедано - занимается посредническими
операциями, нажил на них состояние, построил замок, принят при дворе, его
знает и уважает весь город, хотя я заметил и несомненные признаки
антисемитизма. Жена его Рахель - умнейшая женщина. Именно она первой
поняла смысл моих призывов, именно она заставила мужа отправиться со мной
к раввину Реувену, и мы долго спорили о Торе, Всевышнем, Израиле, Мессии и
алие. Хаима я убедил, раввин Реувен все еще сомневается, хотя и предложил
мне дискуссию с еврейскими мудрецами в иешиве "Ор мэшамаим".
Я отправляю к тебе Хаима и Рахель. Сам остаюсь. Я полон энергии. Я
счастлив, - все идет хорошо, и я убежден как никогда в нашей правоте.
Я помню, что должен вернуться с таким расчетом, чтобы не оставлять
тебя одного с новыми олим. Уверен, что вернусь даже раньше них, и мы
встретим их вместе. Если и ошибусь во времени, то не больше, чем на
час-два. Подождите меня, не уходите.
С Божьей помощью алия началась."
И закончилась.
Потому что Барак не вернулся. Над горой Кармель взошло солнце. Хаим с
Рахелью стояли, взявшись за руки, и восторженно, будто дети, смотрели на
море, порт, белые буруны новых домов, протянувшиеся по склону, на корабли,
стоящие в бухте, громаду гипермаркета, в стеклянных гранях которого солнце
оставило множество разноцветных бликов. Они ни о чем не спрашивали. Чтобы
о чем-то спросить, нужно хотя бы что-то понять. Хаим с Рахелью только
сейчас родились в этом мире.
А Рубинов сидел на плоском камне, два туго набитых мешка - весь скарб
новых репатриантов - лежали у его ног. Исторические реликвии -
четырнадцатый век. Савелию было страшно. Он привык во всем, что касалось
практической стороны дела, полагаться на своего друга. Он и мысли не
допускал, что Барак может не вернуться. Почему он может не вернуться?
Разве что сам решил остаться. Это же не механизм, не машина Уэллса,
которая может испортиться. Это - в глубине себя, нужно лишь желание
вернуться. Только желание.
Может, Барак ошибся в сроках и вернется через час?
На тропинке, что вилась по склону, появилась группа людей. О чем-то
громко переговариваясь, они спешили наверх. Хаим с Рахелью отступили в
сторону, они еще не привыкли, им пока не нужны были люди Израиля.
- Хаим, - сказал Рубинов, - пожалуйста...
Он показал жестом, что нужно уходить. Господи, как же он будет
объясняться? Он не знает ладино, а евреи Испании не говорили на иврите в
быту, это был язык Торы, молитв. Барак, ты не можешь меня так бросить,
воззвал Рубинов, пожелав, чтобы мысль его отправилась вспять во времени и
настигла друга, где бы и когда он ни был. Он хотел воззвать и к Творцу, в
которого не верил, но не знал - как. И зачем - тоже не знал.
На его часах было девять, когда они спустились к первым городским
кварталам. Рубинов вел Хаима за руку, а тот держал за руку жену и тащил на
плече оба мешка, и с этой своей ношей выглядел просто нелепо. Рубинов
думал, что новые олим насмерть перепугаются, когда увидят автомобиль, но,
видимо, предварительная обработка, которой их подверг Барак, включала
также информацию о технике двадцать первого века. А может, состояние шока,
в котором пребывали Хаим с Рахелью, загнало в глубину все естественные
реакции, и тогда - пройдет время - они могут просто сойти с ума.
Куда же с ними? В Сохнут? В министерство абсорбции? Домой?
Рахель неожиданно остановилась, и Рубинов, отпустив руку Хаима, едва
успел подхватить женщину, чтобы она не ударилась головой об острый угол
тумбы почтового ящика.
Что было потом, он помнил плохо. В конце концов, есть пределы
человеческому напряжению. Надо сказать, что Рубинов мог бы быть и
повыносливее. Но это мое личное мнение, вы можете с ним и не согласиться.
Рубинов утверждал, что никогда больше не видел ни Хаима, ни Рахель.
Нервный срыв оказался весьма глубоким. Я мог не поверить словам Савелия,
но передо мной выписка из его медицинской карты. Он действительно две
недели находился в состоянии комы. Подозревали инфекционный менингит, но
диагноз не подтвердился. Думаю, что признаки были чисто внешними. Думаю -
это, повторяю, лишь моя версия, - что Рубинов пытался там, на склоне горы
Кармель, вернуть Хаима с Рахелью домой, в XIV век, на том и надорвался.
Сам он этого не помнил. Во всяком случае, во время нашей единственной
беседы, когда я осторожными намеками пытался подвести его к этой мысли, он
никак не реагировал на мои усилия.
Выглядел он плохо. Ему можно было дать все шестьдесят.
- Зачем вам знать все это? - спросил он меня. - Моше не вернулся. Я
справлялся в полиции о Хаиме и Рахели, но меня не захотели даже выслушать.
С моим-то ивритом... А полгода спустя сняли Поллака, этого сохнутовского
босса, и слухи ходили всякие, но я тогда понял, что это было связано с
нашей работой. Я могу себе представить, как Хаим с женой сейчас в
каком-нибудь кибуце... или мошаве... их, наверно, считают немного
тронутыми...
- Вы не пробовали их найти?
- Пробовал, обращался даже в министерство внутренних дел. Ничего. Я
побывал во всех университетах, говорил со специалистами по средневековой
Испании. Ведь для них эти двое - дороже любого золота. Такие рассказы...
Господи, даже просто одежда - историческая реликвия. Нет, никто ничего не
знает.
- Как вы думаете, Савелий, почему все же не вернулся Барак?
Мы сидели с Рубиновым в его съемной однокомнатной квартире, за
которую он платил почти все свое жалование сторожа, на кухне протекал
кран, нудными каплями мешая разговору, чай остыл. Рубинов долго молчал, и
я, подумав, что он просто не хочет касаться этой, самой больной для него
темы, решил перевести разговор.
Неожиданно Савелий встал и вытянул из груды сваленных на полу книг
большой том на русском - в плотном коленкоровом переплете. "История
Испании", издательство Санкт-Петербургского университета, год 1898.
- Это один наш историк привез, - объяснил Рубинов, - а я одолжил у
него и вот уж третий месяц не возвращаю.
Он открыл книгу на заложенной странице и протянул мне. Текст я
привожу здесь полностью, без комментариев и выводов. Какие выводы сделал
Рубинов, вы можете догадаться сами, а мои комментарии вряд ли прояснят
ситуацию.
"Испания конца XIV века еще не подошла к тому жестокому периоду в
своей истории, который связан с деятельностью инквизиции. Но тайная вражда
католицизма и иудаизма и в те времена приводила к трагедиям. В частности,
испанская хроника "Ворота истины", датированная 1401 годом, содержит
описание процесса над евреем Хаимом Бараком, обвиненным церковью в
ритуальном убийстве своих соотечественников, супругов Толедано, которых в
городе многие знали. Трупы не нашли, но это не помешало судьям, по
указанию кардинала Толедского, вынести обвинительный вердикт. Барак был
приговорен к повешению, казнь произошла на Ратушной площади и послужила
сигналом к началу большого погрома, завершившегося гибелью около ста
евреев."
- Здесь написано - Хаим, - сказал я.
- Он мог назваться и так...
- Савелий, а что же с вашей главной идеей? Точнее, с идеей Барака. Вы
тоже думаете, что Мессия придет только после того, как в Израиле соберутся
евреи не только из всех стран рассеяния, но и из всех времен?
Рубинов опять долго молчал, нервно потирая правый висок пальцами, и я
вновь уже был готов отступить, когда он сказал:
- Если бы это было физически невозможно, я бы сказал "нет, я так не
думаю". В конце концов, я вовсе не стал верующим. Но ведь это было!
Значит, это может быть. Может! А Тору толковали по-всякому. И разве могли
даже самые мудрые из наших мудрецов две тысячи или тысячу лет назад придти
к мысли о том, что воскрешение тел должно достаться Сохнуту, а Мессия
возьмет на себя воскрешение душ?
- Савелий, вы не можете себе простить, что не пошли в прошлое вместо
Моше?
Я не должен был задавать этого вопроса, я понял это сразу, но слова
как-то неожиданно для меня самого сорвались с губ. Рубинов не ответил. Он
вообще не проронил больше ни слова - ни тогда, когда я просил прощения за
бестактность, ни тогда, когда прощался. Он просто закрыл за мной дверь.
И решение свое он принял потом не сразу. Поэтому я вовсе не уверен,
что именно мой вопрос спровоцировал его сделать то, что он сделал две
недели спустя.
Репатриант из России Савелий Рубинов, 43 лет, поднялся рано утром на
гору Кармель и бросился с уступа скалы на дорогу, по которой именно в этот
момент тащился на первой скорости огромный панелевоз.
Если Хаим и Рахель живы, я не думаю, чтобы их следовало искать в
кибуце или мошаве. Все же они жили в большом по тем временам городе
Толедо. Может быть, кто-нибудь, проходя по улицам южного Тель-Авива или
старого Яффо, или древнего Акко, встречал странную пару: мужчину с черной
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг