Зиновий Юрьев.
Звук чужих мыслей
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Финансист на четвереньках".
OCR spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
1
Сознание возвращалось к Дэвиду Россу толчками, словно при
соприкосновении с действительностью оно отскакивало и снова взмывало
вверх, в облако неясных, бесформенных образов. И все же при каждом таком
приземлении его сознание удерживало какую-то частичку окружавшего мира:
ощущение сухого тепла постели, кусочек зеленоватой стены, бело-голубой
халат сестры.
Должно быть, именно поэтому, едва открыв глаза, Дэвид уже ясно понимал,
что находится в больничной палате. В тот же момент открылись шлюзы его
памяти, и он вспомнил.
Он сидит за рулем своего старенького "шеви-два". Включен обогреватель,
и его уютное шипение сливается с шумом мотора в привычный звук дороги.
Шоссе накатывается прямо на него и аккуратно разрезается машиной на два
полотнища. Как и всегда, за рулем Дэвид не думает ни о чем. В голове лишь
плывут маленькие клочки мыслей, образов. Они то лениво сцепляются,
повинуясь каким-то таинственным законам ассоциаций, то снова разбегаются в
стороны.
Ему хорошо. Ощущение физического благополучия человека, ведущего
машину, складывается не только из его собственного самочувствия. Ровная
работа мотора, упругий шорох шин - все это так же необходимо для
спокойствия водителя, как и отсутствие болей в сердце, колотья в боку или
поднимающейся по пищеводу тошноты.
Дэвид Росс был здоров, как младенец на этикетке детских консервов
"Бич-нат", и с несокрушимым оптимизмом своих двадцати девяти лет он был
уверен, что так будет всегда. Будут сменяться машины - может быть, даже у
него когда-нибудь будет "кадиллак", будут новые газеты, может быть, даже
он станет когда-нибудь владельцем газеты и ему всегда будет хорошо. Почему
именно ему должно было быть всегда хорошо, он не знал. Он просто не
задумывался над этим.
Он относился к жизни точно так же, как и к дороге. Он всматривался
только в ту часть шоссе, которая сейчас мчалась навстречу ему. Уносясь
назад, она теряла реальность, превращалась в абстрактные мили и населенные
пункты.
Дэвид Росс мало думал о вчерашнем дне и еще меньше о завтрашнем. Может
быть, это равнодушие объяснялось, помимо молодости, еще и его профессией.
Он был репортером, и история существовала для него один день. Кому нужна
вчерашняя измятая газета и кто может знать, какие заголовки захватят
первую полосу завтра?
Шоссе круто скатывалось с холма, и Дэвид нажал на акселератор. Он любил
разогнаться на спуске и стремительно выскочить на подъем. Стрелка
спидометра дрожала где-то между восемьюдесятью и девяноста милями. Шелест
шин перешел в свист. Он миновал впадину, и быстрый подъем слегка вдавил
его в сиденье. "Шеви" выскочил на гребень холма, и в то же мгновение он
увидел прямо перед собой черную машину. Она только что обогнала огромный
автобус с эмблемой гончей на боку. Слева был автобус, справа - кювет.
Машина надвигалась на него плавно и неспешно, будто в замедленной
киносъемке, и Дэвиду казалось, что у него вполне достаточно времени, чтобы
нажать на тормоз, выйти из "шеви" и крикнуть водителю: "Ты что, спятил!"
Но почему-то и движения его были такими же медлительными и плавными, как и
наплыв встречного автомобиля. Он начал поворачивать руль вправо,
поворачивать неторопливо, еле перебирая руками. И так же неторопливо
понял, что не успеет избежать столкновения.
Сердце его сжал первородный животный ужас перед неизбежным.
Апокрифическая старуха с косой мелькнула перед его глазами в одном из
своих обличий двадцатого века - радиатором встречной машины. "Шеви"
медленно летел в кювет. Он услышал треск - вернее начало треска, потому
что начал томительно медленно проваливаться в бесконечную черноту...
Очевидно, чувства все-таки отстают от сознания, потому что прошло
несколько секунд с того момента, как Дэвид открыл глаза, а он все еще не
испытывал никаких эмоций. Но вот он сориентировался в пространстве и
времени, нашел крохотную точку во вселенной - себя и понял, что жив, что
коса прошла над его головой, - и его захлестнула радость. Она звенела,
струилась в его теле, распирая его. Он и не пытался сдержать ее, он не
смог бы удержать ее в себе, если бы даже хотел. Она бы все равно выскочила
из него, как мяч, который пытается удержать под водой ребенок. Он жив, он
остался жив! И даже саднящая боль от ушибов лишь доказывала реальность
спасения.
Если бы авария была абсолютно неожиданной, Дэвид, возможно, очнулся бы
с ощущением катастрофы, когда разум всеми силами пытается не принять ее,
не поверить, когда кажется, что нужно только очень захотеть - и все
окажется дурным сном, чьей-то неумной выдумкой. Но в его выключившемся в
момент удара сознании застыло ожидание смерти, и больничная палата с
зеленоватыми стенами знаменовала собой жизнь. Он пошевелил руками, ногами,
головой. Какая это восхитительная штука: захотеть пошевелить ногой или
рукой - и тут же почувствовать угодливое сокращение мышц! Вот желание
бежит по нервам, толкает, тормошит лениво-сонный мускул. "Что вам угодно?"
- "Хозяин велит вам приподнять левую ногу". - "Ох, не лежится ему
спокойно! Ну, так и быть".
Мускул зевает, набухает и нехотя тянет за прикрепленные к костям
сухожилия. Нога сгибается. Боже, чудо свершилось! Чудо, чудо! Почему не
звонят в колокола и хоры не подхватывают благодарственные псалмы?
Дэвид засмеялся самым чистым и веселым смехом - смехом радости жизни.
Он услышал, как сестра в углу комнаты пробормотала: "Бредит, наверное",
- и ответил:
- Дорогая сестра, я не только не в бреду, я готов расцеловать вас, хотя
это, наверное, и запрещается больничной администрацией. Вы уж простите
меня за болтливость, но я чувствую себя так, словно только что родился.
Сестра, немолодая женщина, обернулась к Дэвиду.
- Как вы себя чувствуете, мистер Росс? Если речь идет о поцелуях, все в
порядке, хотя это не совсем обычное желание для новорожденного. Вам
здорово повезло. Ухитриться отделаться в такой аварии всего несколькими
ушибами...
- Поэтому-То я и засмеялся, сестра. А вы сказали, что я, наверное, в
бреду.
- С чего вы это взяли? Я ничего не говорила.
- Как не говорили? Или мне это померещилось?
- Вот видите, вам нужно еще отдохнуть. После сильных потрясений
организм нуждается в покое. Постарайтесь заснуть.
- Спасибо, дорогая сестра. Дай вам бог больных, которые бы чувствовали
себя новорожденными, спали и смеялись!
Дэвид вытянулся, всем телом впитывая живое тепло постели. Господи,
насколько же это тепло должно быть приятнее безнадежного холода мраморного
стола в морге!.. Болели правый бок и правая рука. Но подобно тому, как
какой-нибудь острый соус лишь подчеркивает вкус блюда, боль от ушибов была
даже приятной. Каждую секунду она напоминала о том, что он жив, цел и
почти невредим.
"Нужно будет позвонить Присилле", - подумал он. Впрочем, она сегодня
его не ждет, и нечего пугать ее звонками из больницы.
Внезапно в голову ему пришла мысль о машине. "Шеви", наверное, разбит в
лепешку. Хорошо хоть, что застрахован. Какой, интересно, порядок? Сначала
в полицию, а потом уже в страховую компанию? Или наоборот?
В газете наверняка еще никто ничего не знает о нем. Черт с ними, может
он хоть один день не думать о газете...
Дэвид закрыл глаза. С самого детства, когда он был совсем еще маленьким
мальчиком, по вечерам в кровати ему вдруг начинало казаться, что он больше
никогда в жизни не сумеет заснуть. В такие минуты он был уверен, что
перешагнуть грань между бодрствованием и сном абсолютно невозможно.
Он изо всех сил сжимал веки и даже закрывал руками лицо, но сознание
упорно не хотело растворяться в темноте. Потом темнота начинала
расширяться, заставляя его физически ощущать свою незначительность, и он
начинал думать, что лучше встать и зажечь свет. С этой мыслью он обычно и
засыпал.
Но сейчас Дэвид погружался в дремоту спокойно и естественно, будто не
спеша входил в теплую воду. Мысли густели и застывали, словно желе, и уже
странно-неподвижными отступали куда-то в уютный мрак.
...Проснулся он от звука торопливых шагов. В палату стремительно влетел
врач, схватил со стола листок и повернулся к Дэвиду спиной.
- Гм, ловко у него получилось! Один случай из ста, - сказал врач
каким-то удивительно плоским, бесцветным голосом.
Дэвид затруднился бы даже сказать, какой это был голос, высокий или
низкий, грубый или мягкий. В голосе была какая-то бесплотность,
абстракция, словно это был не голос, а написанная фраза, которую Дэвид
видел глазами. Но тем не менее это был голос, и он звучал у него в голове
ясно и четко.
- Вы правы, доктор, ловко это получилось! Один случай из ста. Такая
авария...
- Да, да, - рассеянно ответил ему врач и вдруг резко повернулся в
сторону Дэвида. - Простите, вы о чем?
- Что я сказал? Я ответил, что вы правы, - один случай из ста.
- Я так сказал?
- А что, нет? - Дэвид испуганно приподнял голову с подушки.
Врач успокоенно улыбнулся и мягко толкнул Дэвида в лоб, заставляя его
снова опустить голову.
- Все в порядке, молодой человек. Просто мне показалось, что я не
сказал "у вас это ловко получилось", а только подумал об этом. Но это
бывает. Иногда можно что-нибудь пробормотать, не отдавая себе в этом
отчета. А повезти вам действительно повезло. Тот, второй, в "бьюике",
погиб. Отец четверых детей... Ну, отдохните еще, завтра мы вас отпустим.
Врач вылетел из палаты так же стремительно, как и вошел. "Значит, тот
погиб", - подумал Дэвид и не почувствовал ничего. Он не был ни жестоким,
ни сентиментальным, и чужая смерть была для него алгебраически
абстрактной, при упоминании которой полагается покачать головой и
сочувственно вздохнуть.
Отец четверых детей - вечная американская манера говорить о покойниках
с легким неодобрением, словно они из-за какого-то каприза бросили
многодетную семью. Отец четверых детей! Можно подумать, что, не будь у
этого типа детей, его смерть приобрела бы большую респектабельность.
В палату снова вошла сестра. Увидев, что Дэвид не спит, она слегка
улыбнулась ему блеклой, усталой улыбкой и сказала:
- Красивое лицо... Как у Кирка Дугласа...
Вначале Дэвид смутился, хотя смущение не было лишено для него
приятности. Но при этом ум его зафиксировал какую-то странность. Удивление
медленно проявлялось в его мозгу, и лишь когда оно окончательно созрело,
он понял, что именно поразило его. Сестра сказала: "Красивое лицо... Как у
Кирка Дугласа..." Слова сами по себе не были какими-то необычными. Он
знал, что немножко похож на знаменитого киноактера. То, что произнесла их
сестра в лицо человеку, лежащему на кровати, было уже более странным. Но и
не это заставило его несколько раз открыть и закрыть глаза. Сестра
произнесла слова, не открывая рта! Она произнесла их, он явственно слышал
их своими ушами, слышал этот необычный, плоский голос, такой же плоский и
бестелесный, как у врача. Он не смог бы даже сказать, какого тембра был
голос, но каким-то образом он твердо знал, что исходили эти слова от
сестры. Он слышал их!
- Вы так считаете, сестра? - спросил он.
- Что считаю? - спросила сестра, удивленно повернувшись к Дэвиду.
- Что у меня красивое лицо и что я похож на Кирка Дугласа?
Сестра краснела медленно и мучительно. Сначала у нее запылали уши,
затем краска пятнами спустилась на щеки, оставив лишь синевато-бледным
нос, словно эталон для сравнения.
- С чего вы это взяли? - еле пробормотала она.
- Но вы же это сказали, признайтесь!
- Господи, да что вы от меня хотите?..
Теперь Дэвид слышал два голоса. Один - обычный женский, с чуть слышной
хрипотцой, другой - тот, непривычно бесплотный, который уже был ему
знаком. Первый смущенно бормотал: "Ничего я не говорила, не выдумывайте,
пожалуйста!" Второй испуганно шептал: "Ненормальный какой-то! Мысли он
читает, что ли?.. Не успела я это про него подумать, а он уже знает".
- Простите меня, сестра. Я пошутил, - сказал Дэвид.
Сестра - очевидно, для того, чтобы скрыть смущение, - повернулась к
нему спиной и принялась что-то переставлять на столике.
"Странный какой-то человек, - снова Дэвид услышал тот, второй, голос
без интонаций, - только я подумала, а он тут же и услышал. Или это фокус
какой-нибудь?.."
Дэвид поднял руки и заткнул себе уши, изо всех сил надавливая на них
указательными пальцами. Но он продолжал слышать! Он слышал еще лучше. Ему
казалось, что он воспринимает даже легкий шорох, с которым непроизносимые
слава катились одно за другим.
"Надо с ним поосторожнее, - говорила сестра, не двигая губами, -
странный какой-то... Какой сегодня день? А, пятница... Надо постирать,
пора уже..."
Она вышла, испуганно улыбнувшись Дэвиду, и ему послышалось, как она
пробормотала про себя: "Хоть бы быстрее его отпустили..."
Дэвид был репортером и не привык размышлять над проблемами, выходящими
за привычный круг его жизни. Он мог думать о том, как дотянуть до
очередной получки, как раздобыть какой-нибудь материал для газеты, как
уговорить Присиллу быть чуточку более современной в своих взглядах на
отношения между мужчиной и женщиной...
Но в течение одного дня он оказался вышвырнутым далеко за канаты своего
будничного ринга. Он на секунду увидел приближение небытия, и он... Дэвид
заколебался на мгновение, не решаясь назвать сам себе то, что уже понял и
во что не мог поверить. Да, он слышит чужие мысли, слышит их так же
отчетливо, как голос, даже еще яснее. Он слышит. И тем не менее этого не
могло быть. Это было и не могло быть одновременно.
Реальность воспринимается как реальность только тогда, когда она
привычна. Стоит сделать реальность непривычной, и мозг охотнее
классифицирует ее как химеру, фантазию, фантом.
Человек двадцатого века готов поверить в любое чудо: в "летающие
блюдца" с крошечными марсианами или венерианцами, отлично говорящими на
земных языках, в любое фантастическое изобретение, открытие или
чудодейственное лекарство. Но чудо должно быть санкционировано и
подготовлено газетами, радио, телевидением. Чудо должно быть освящено
авторитетом и быть массовым.
Дэвид Росс тоже столкнулся с чудом, но это было его собственное,
индивидуальное чудо, и он никак не мог решиться поверить в него.
Он, Дэвид Росс, двадцати девяти лет, репортер газеты "Аплейк Кларион" с
тиражом в двести сорок тысяч экземпляров в будничные дни и полмиллиона по
воскресеньям, он вдруг стал телепатом? Он слышит чужие мысли еще яснее
чужих голосов?
Но легкий шелестящий голос, шедший не изо рта, а откуда-то из глубин
чужих мыслей, не был его бредом, и Дэвид знал это. Или это особая
больница, где весь обслуживающий персонал увлекается чревовещанием, или...
Или он слышит чужие мысли, читает их так же отчетливо, как огромные
меловые буквы на черной доске.
Он долго лежал, не в состоянии схватить умом того, что случилось. Кто
знает, почему и как это произошло... Может быть, толчок, который он
испытал во время аварии...
Его новое качество было настолько удивительным, он был настолько не
подготовлен к нему, что глубочайшее изумление подавило вначале все его
другие чувства. Но постепенно он начал сознавать, что этот нежданный дар
означает для него новую жизнь.
Как и всякий обычный человек, который сталкивается с чем-то непривычным
и необычным, Дэвид не думал о нем в общих терминах, а мысленно
приспосабливал к своей повседневной жизни. Получи он вдруг способность
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг