- Значит, Петр Петрович, вы считаете, что группа ученых нашего института
подалась в циркачи и обкатывает свой номер у меня в кабинете? Так я вас
понял?
- Вы меня поняли совершенно правильно Иван Никандрович, - церемонно
наклонил голову таинственный зам.
"Скажите, пожалуйста, - уважительно подумал я, - зам, а самостоятельный".
- Ну-с, а вы что думаете, Григорий Павлович? - повернулся директор к
Эмме.
- Я уже имел возможность высказать свое мнение по поводу Черного Яши. Я
говорил, что совокупность вопросов, поднятых самим фактом его создания,
слишком сложна, чтобы мы пытались решить их в рамках нашего института...
- Мы это слышали, - пожал плечами Иван Никандрович.
- Я еще не кончил, Иван Никандрович, - с легким налетом язвительности
сказал Эмма, и я подумал, что на корабле, похоже, зреет бунт. - Я предлагаю
просить президиум академии создать специальную межведомственную комиссию для
изучения э... Яши. Предложение это было оставлено без внимания, и сегодня
мы, так сказать, пожинаем плоды.
Директор бросил на зама быстрый, подозрительный взгляд. Пожинать
критические плоды - не слишком приятное занятие для руководителя. Не тот
урожай.
- ...плоды. И без того сложнейшая проблема усложнилась тысячекратно:
сделано, казалось бы, принципиально невозможное - снята копия с живого
мозга, и перспективы, которые открываются нам, и безграничны и пугающи. И,
тем не менее, я должен признать, что был неправ. Нам, конечно, потребуется
помощь, особенно в вопросах, так сказать, этическо-морального характера, но
именно мы, наш институт, должны продолжать изучение Черного Яши!
Я посмотрел на Эмму. Самокритика, очевидно, пошла ему на пользу: лицо его
раскраснелось, взгляд пылал, губы подрагивали. Ай да Эмма, ай да тихий
Григорий Павлович! Почему мы так любим смешивать с грязью тех, кто не
согласен с нами? Теперь-то я видел, что раньше он искренне придерживался
другого мнения. Мало того, публично признаться в ошибке - это уже научный
подвиг. Спасибо, Эмма, спасибо за сюрприз, спасибо, что ты заставил меня
устыдиться своей мещанской страсти думать о людях хуже, чем они того
заслуживают.
Объединенная лысина членов ученого совета тем временем распалась на
множество индивидуальных лиц, и одно лицо, ничем, кроме волевого второго
подбородка, не примечательное, сказало спокойно, почти даже весело:
- Как зовут нашего молодого коллегу, который заварил всю эту кашу?
Анатолий...
- Анатолий Борисович Любовцев, - подсказал наш Сергей Леонидович.
- Спасибо, Сережа. Так вот, мне бы хотелось выяснить у Анатолия
Борисовича такой вопрос вначале: не происходят ли какие-нибудь потери при
трансляции?
- Пожалуйста, - кивнул мне директор и едва заметно улыбнулся.
- Я, собственно, здесь ни при чем. Естественнее было бы, я полагаю,
задать этот вопрос моему двойнику...
- А женщину распиливать будут? - выкрикнул таинственный зам и крепко
схватился за пульс.
- Петр Петрович, - очень медленно и очень значительно сказал директор, -
я рад, что вы сохраняете чувство юмора.
- Зато кое-кому его здесь, увы, не хватает, - буркнул зам.
- Что делать, что делать, - развел руками Иван Никандрович, - не дано,
батюшка.
Одна из лысин, та, что была ближе других к Яше, наклонилась к соседу и
что-то шепнула ему.
- Простите, как вы сказали? - вдруг спросил Черный Яша, повернувшись к
лысине. - Я понимаю, что адресовались вы не ко мне, но все же я был бы
благодарен, если бы вы повторили свое замечание...
- Позвольте... я не понимаю, в какой степени...
- Видите ли, - очень спокойно заметил Яша, - вы сказали:
"Пошел старик паясничать", а я не понял, что значит глагол "паясничать".
- Это клевета! - вскочила на ноги побагровевшая лысина.
- Цирк! - буркнул таинственный зам. - И не слишком высокого пошиба.
- Прошу спокойствия, товарищи, - вдруг улыбнулся Иван Никандрович, и я
подумал, насколько, наверное, ему легче столкнуться с бунтом на борту, чем
мучительно думать, что делать с говорящими странными ящиками. - Я полагаю,
что слово "старик" относится ко мне, и в этом, учитывай мой возраст и
положение, нет ничего зазорного. Что же касается паясничанья, то все зависит
от точки зрения: с моей, например, я веду самый интересный в моей жизни
совет, с точки зрения уважаемого Реваза Константиновича, я паясничаю...
- Спасибо, - сказал Толя-бис. - Спасибо, Иван Никандрович. В том, что
сидишь в ящике, есть, оказывается, и свои преимущества. Мой оригинал, как
видите, скромно молчит, хотя испытывает те же чувства, что и я. Мы ведь -
один и тот же человек. А я спокойно говорю Ивану Никандровичу спасибо,
потому что никто не заподозрит железный ящик в подхалимаже.
Спасибо, Бис, ты, я гляжу, в общем, неплохой парень. Лишившись тела, мы
приобретаем смелость. Гм, смотри "Крылатые выражения". Принадлежит Анатолию
Любовцеву-бис.
- А знаете, - вдруг засмеялся Иван Никандрович, - может быть, кое-кому из
нас ящик пойдет на пользу, а?
Ученый совет на глазах терял солидность. Бунт выдыхался. Капитан уверенно
смотрел с мостика на экипаж.
- Прошу прощения, но меня совершенно оттерли, - сказал человек с волевым
подбородком. - Я спросил, не наблюдаются ли какие-либо потери при
трансляции?
- Наблюдаются, Александр Александрович, - сказал мой Бис. - Когда ты,
твоя вся жизнь оказывается в небольшом электронном приборе, тебя перестают
волновать многие вещи, которые зудят обычно твой разум: почему тот
защищается раньше тебя, когда тебе дадут лабораторию и дадут ли вообще,
потому что лабораторий мало, а охотников много, как записаться на "Жигули",
и не впишет ли начальство своих любимчиков раньше тебя, и что значит, когда
девушка с зелеными глазами говорит, что не любит тебя? И вот когда все это
отпадает от тебя, как засохшие листья, и мысль твоя, не завихряясь в
житейских пошлых водоворотах, течет сильно и ровно, без устали и отвлечений,
ты начинаешь многое понимать заново. Ты заново понимаешь, какой бесценный
дар - дар разума дала нам матушка-природа и как бережно должны мы к нему
относиться. И многие наши страхи сразу оказываются детскими, и табу -
дикарскими, и преграды - искусственными. Вот, уважаемый Александр
Александрович, вкратце о потерях и приобретениях при трансляции.
- Благодарю вас, Анатолий Борисович-бис, - очень серьезно сказал
Александр Александрович.
- Позвольте, Иван Никандрович? - поднялся маленький, седенький человек с
очень морщинистым птичьим личиком. Я, конечно, не в первый раз видел
членкора Супруна, но сегодня мне показалось, что лицо его ужасно напоминает
кого-то. Ага, да он же как две капли воды похож на постаревшую
остроносенькую дурочку у Плющиков, которая кричала "штрафную!" - Видите ли,
товарищи, мне необыкновенно импонируют слова молодого коллеги. Мне кажется,
мы присутствуем при историческом событии. Спор, дорогие товарищи, вовсе не о
Черном Яше и копии нашего юного сотрудника. Речь идет о вариантах развития
искусственного разума, предложенных очень мне симпатичным Черным Яшей. И я
верю, что человечество изберет второй вариант, вариант содружества и замены
в ряде случаев наших бренных тел на искусственные. Они подарят нам
бессмертие, победу над всеми нашими немощами, неслыханно расширят наши
возможности. Возьмите хотя бы путешествие в космос. Насколько же удобнее
космонавту иметь искусственное тело, которому не нужны ни воздух, ни пища,
которому не страшно самое далекое путешествие... Я думаю, товарищи, что
работы следует всячески расширить. Товарищу Любовцеву нужно дать
лабораторию, нужно поставить вопрос о присвоении Черному Яше научной степени
доктора наук.
Вот тебе и птичка, вот тебе и "штрафную!". Душа моя исполнилась
трепетного восхищения маленьким морщинистым старичком. Наверное, не только
моя, потому что несколько человек даже несмело зааплодировали.
- Несколько слов, Иван Никандрович, - сказал таинственный зам, отпустил
пульс и поднялся. - Товарищи, легче всего, как известно, плыть по течению.
Для этого не надо прилагать никаких усилий. Надо только держаться на
поверхности. Но поскольку течение сегодня сносит нас явно не туда, куда
нужно, я позволю себе не согласиться с уважаемым Игнатием Феоктистовичем и
всеми, кто столь восторженно отнесся к идее переноса человечества в
нейристорные приборы.
- Позвольте, молодой человек, я так не формулировал свою мысль, - слабо
выкрикнул Игнатий Феоктистович.
- Прощу прощения, хотя суть была именно такова, - внушительно сказал
таинственный зам и поправил свою безукоризненную шевелюру. - Дело ведь,
товарищи, не в формулировках. Перед нами возникает картина, которая не может
не вызвать самых серьезных опасений. С легкостью необыкновенной нам
уготавливают некую машинную цивилизацию... Нас призывают отказаться от
всего, что с таким трудом достигло человечество в борьбе за существование.
Нас призывают отказаться от человеческих эмоций, от человеческой культуры,
от человеческого, наконец, общества. Возможно, в ящиках будет спокойнее, но
спокойствие никогда не было целью лучших умов человечества. - Таинственный
зам строго осмотрел всех нас, и я заметил, как сжался и втянул голову в
плечи наш Сергей Леонидович. - Я считаю, товарищи, эту работу принципиально
опасной и вредной. Если бы я не был уверен в научной добросовестности ее
авторов, я бы назвал ее некой современной электронной поповщиной.
Таинственный зам сел, и в ту же секунду вскочил Реваз Константинович, тот
самый, который так неосторожно высказался про директора.
- Очень четко и очень правильно сформулированная точка зрения! -
выкрикнул он. - Именно современная электронная поповщина! - Видно было, что
профессор решил пуститься во все тяжкие. Впрочем, терять теперь ему было
нечего. - Я считаю, товарищи, что работы следует прекратить, приборы
размонтировать.
Боже, думал я в каком-то странном оцепенении, неужели эти взрослые люди
могут всерьез нести такую чушь? Нужно вскочить на ноги, нужно уличить их в
злобном искажении фактов, в клевете! Может быть, Яша даст им отпор или Бис.
Но они молчали. Зато вместо них медленно и неуверенно встал наш Сергей
Леонидович. На лице его лежала печать трусливого страдания. Предаст,
тоскливо подумал я и вспомнил березовую рощу, косые лучи предзакатного
осеннего солнца, ковровую упругость опавших листьев и исповедь завлаба.
Слабый человек. Предаст.
- Э... несколько слов, Иван Никандрович, я ведь в некотором смысле... как
заведующий лабораторией... - На нашего Сергея Леонидовича было больно
смотреть. Он замолчал и тяжело задышал. О господи, сядь же, сядь, не
позорься. Но он не сел, - Я хотел сказать, товарищи, что я не автор Черного
Яши, но я... э... горжусь, что стоял рядом с таким великим научным событием.
Как я его понимал! Только несмелые люди могут Понять, чего нам стоит
такое! Ура нашему завлабу!
- Ну что ж, товарищи, подведем итоги, - сказал Иван Никандрович,
откинулся на спинку кресла и положил руки на стол. - Здесь были высказаны
весьма различные точки зрения, что, в общем, неизбежно при обсуждении столь
небанальных проблем. Ясно лишь одно. Работа эта, безусловно, переросла рамки
нашего института, и мы уже поставили вопрос перед президиумом академии о
создании специальной межинститутской комиссии. Вопрос, следовательно, можно
теперь сформулировать так: продолжать ли работу или подождать создания
комиссии...
- Позвольте, Иван Никандрович, а вам не кажется, что сначала следовало бы
спросить и нас? - с какой-то студенческой лихостью спросил мой Бис. - Мы
ведь как-никак не только институтское имущество, мы еще и думающие
индивидуумы,
- Не спорю, - сказал директор нарочито сухо, - но и индивидуумы, как
известно, переводятся с одной работы на другую и даже, между прочим,
увольняются. Впрочем, - теперь он лукаво улыбнулся, - вас уволить нельзя
хотя бы потому, что вы в штате не состоите и, следовательно, мне не
подчиняетесь. Так? - Иван Никандрович посмотрел на меня и Сергея
Леонидовича, и мне Показалось, что он едва заметно подмигнул.
Таинственный зам демонстративно подошел к Ревазу Константиновичу и пожал
ему руку.
Глава 11
Кончилась программа "Время", и начались какие-то соревнования по
фигурному катанию.
- Ты посмотри, - сказала мама, - пять три, пять два, это же смешно. Ты
видел, какой она сделала тройной прыжок...
Я тупо смотрел на экран и ничего не видел. Память услужливо проворачивала
замедленный повтор сегодняшнего совещания, Как могут быть люди так слепы,
так трусливы? И так смелы.
Я вскочил, натянул куртку.
- Куда ты? - испуганно спросила мама.
- В институт.
- В институт? В десять часов вечера? Зачем?
Я и сам не знал, зачем. Я знал лишь, что должен быть в эту минуту около
Черного Яши и Биса. Почему, почему я пошел домой, а не остался в
лаборатории? Да, мы долго разговаривали с Сергеем Леонидовичем, снова и
снова переживали перипетии схватки. Веселые, говорливые и возбужденные.
Команда после выигрыша финального матча. И ни разу, ни на секундочку не
подумал я, что кроме нашей петушиной гордыни, может быть и другая реакция на
ученый совет Особенно у Яши.
От остановки автобуса до института я почти бежал. И чем быстрее я несся,
разбрызгивая мокрый снег, тем острее саднило в душе. Я ворвался в подъезд
почти в истерическом состоянии.
- Ты что - поднял голову Николай Гаврилович. - Забыл чего, что ли? Ты вот
лучше послушай, что тут пишут об этой... погоди, сейчас... фри-гид-ности у
баб. Слышал? А я-то со своей всю жизнь прожил и слыхом не слыхал. Чаю
хочешь?
Я никак не мог попасть ключом в дверь. Наконец я открыл ее. Свет в
комнате горел, было почему-то очень холодно. Я посмотрел на окно: так и
есть, открыто. Кто забыл его закрыть? Я думал об этом очень медленно и
обстоятельно, потому что уже знал: стоит этой никчемной мыслишке ускользнуть
из моей головы, как на смену ей придет нечто страшное. И оно пришло. Я
слышал голос Биса,
- Он был все-таки не совсем человеком, Толя.
- Что ты говоришь? - заорал я.
- Он понимал все, он не мог только понять трусов и идиотов. Он молчал
весь вечер, Толя. Потом он сказал: "Передай Толе, что я не хотел его
огорчить. Я люблю его. Никто в этом не виноват. Просто я появился слишком
рано. Люди еще не готовы принять меня"... О, если бы у меня была тележка,
как у него! Но я ведь до сих пор недвижим. Я что-то кричал, вопил, но он не
слушал меня. Он подъехал к окну, раскрыл его, отъехал, разогнался и
перевалил через подоконник. - Бис всхлипнул и долго молчал. - Мы забыли, что
он все-таки не был человеком в полном смысле этого слова. Он не прошел курс
эмоциональной закалки. У него просто не было иммунитета к тупости и
ограниченности. Он был гениальным, но абсолютно не защищенным младенцем. Как
мы могли с тобой не подумать, что это совещание, нам с тобой казавшееся
победой, может стать для Яши страшным шоком...
Бис замолчал, и речевой синтезатор донес до меня какие-то странные звуки.
Наверное, он плакал. Мы плакали.
- Ничего, транслятор остался, и все еще только начинается, Я не знаю, то
ли это я сказал Бису, то ли он мне.
Я закрыл рамы и медленно пошел вниз, туда, куда выходило окно триста
шестнадцатой комнаты.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.12.2001 14:40
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг