была" мне безразлична. Просто я знал, что никогда ни при каких
обстоятельствах не оставлю его, что буду защищать его. Как я вам уже,
по-моему, рассказывал, я трусоват по натуре, но если трус переступает через
свой страх, он не боится ничего.
Сергей Леонидович вытер платком лоб - на этот раз он был действительно
покрыт испариной - и сказал;
- Видите ли... я нахожусь как бы в двойственном качестве. С одной
стороны, я принимал участие в создании Яши и эмоционально привязан к нему. С
другой - как заведующий лабораторией и лицо ответственное, я не могу не
думать о репутации и судьбе института... - Сергей Леонидович замолчал. Пауза
затягивалась. Вот-вот она должна была лопнуть. И лопнула.
- Мы очень благодарны вам за интересное сообщение о двойственности вашего
положения, - со старомодным вежливым сарказмом сказал нашему завлабу
директор, и мне показалось, что ему понравилась собственная реплика. - Но
хотелось бы услышать и нечто более существенное. Другими словами, что делать
с вашим Яшей?
Я смотрел на Сергея Леонидовича и видел на его лице борение двух его
сторон, почти непристойное в своей обнаженности. Я немножко знаю его, нашего
завлаба, и понимал, что происходит в его душе: как, как угадать? Как сказать
то, что ждет от тебя начальство, и сохранить при этом хотя бы капельку
самоуважения и более или менее либеральную репутацию? Ах, эти двойственные
натуры, ах эти с одной и с другой стороны, нелегко живется им на том свете!
То ли дело Эмма! Эмма не имеет ни двойственности натуры, ни натуры. Центр
тяжести расположен у него низко, где-то ниже спины, и он, как
ванька-встанька, никогда не теряет равновесия. Повалить его практически
невозможно.
- Я считаю, - выдавил наконец из себя Сергей Леонидович, - что лучшая
тактика - это отсутствие всякой тактики... Я хотел сказать, что нам сейчас,
возможно, и не следует принимать никаких конкретных решений. Поживем -
посмотрим. Последний месяц Черный Яша... простите, что я употребил наше
лабораторное имя...
- Пожалуйста, пожалуйста, я тоже называю его Яшей, - улыбнулся директор.
- ...Яша поглощает гигантское количество технической и научной
информации. Знаете, первое время мы относились к нему как к ребенку. И
постепенно привыкли к мысли, что он как бы мальчик... А скорость усвоения
этим мальчиком информации чудовищна. У меня создается впечатление, что Яша
вскоре вполне сможет решать определенные научные задачи. И заметьте, не как
ЭВМ, следуя лишь заданной программе, а как настоящий исследователь. В таком
случае мы смогли бы выйти, так сказать, на люди не только с самим фактом
существования думающей машины, но и с ее достижениями. А это, согласитесь,
совсем другое дело. - Сергей Леонидович замолчал, медленно выпустив из себя
неизрасходованный запас воздуха.
- Благодарю вас, - задумчиво произнес Иван Никандрович. - А что вы можете
нам сказать, товарищ Любовцев?
Я вздрагиваю. В кровь поступают аварийные запасы адреналина. Сердце
стартует с места в карьер, как на стометровке. Я зачем-то вскакиваю на ноги.
- Можете сидеть, - усмехнувшись, говорит директор, но я не слышу его. За
мной стоит мой малыш, мой Черный Яша.
- Если бы я заранее знал, - медленно начинаю я, стараясь унять биение
сердца, - все те проблемы, которые породило появление Яши, я бы, наверное,
не пытался создать его. Но он существует, и я не могу представить себе, как
можно даже говорить о том, чтобы отдать кому-то наше детище.
- Я понимаю вашу горячность, - очень серьезно говорит директор, - но
горячность еще никогда не заменяла ответа. Перед нами стоят сложнейшие
проблемы, вы же восклицаете с горящими глазами "наше детище" и считаете, что
на этом дискуссия исчерпана.
- Я не хочу исчерпывать никакой дискуссии. Я хочу только сказать, что не
надо бояться спорных вопросов... - За мной стоит Яша, я перешагнул через
свою трусоватость, и сейчас мне безразличны интонации директорского голоса.
- Да, Яша создал массу запутаннейших вопросов, это верно, - продолжаю я, -
но что это за наука, если она не порождает с каждым шагом вперед новые
проблемы? Да, нам трудно забыть об электронной рукотворной начинке Яшиного
мозга и трудно заставить себя относиться к нему как к живому существу. Но он
живой. Он абсолютно живой. В нем не бьется человеческое сердце и не течет по
жилам кровь. Но он думает и страдает. Он знает, кто он, он любит и
ненавидит, он ищет свое место в мире. Да, мы еще только можем гадать, будут
ли созданы другие такие существа, понадобятся ли человечеству не
искусственные помощники, а искусственные братья по разуму, и если да - как
сложатся их отношения. Мы, кстати, не раз говорили с Яшей на эту тему... I -
И что же? - спрашивает меня Иван Никандрович.
- Яша сказал, что это очень сложный вопрос и он должен подумать. Он
обещал продумать варианты.
- Интересно. Значит, необходимость пребывания Яши в институте не вызывает
у вас никаких сомнений?
- Нет, Иван Никандрович, - говорю я с таким жаром, что мне становится
смешно, и я улыбаюсь.
- Благодарю вас. Ну а вы, Григорий Павлович, вы по-прежнему
придерживаетесь своей точки зрения?
- Да, - твердо отвечает Эмма. - Я считаю создание э... э... Яши
безнравственным.
- Как это - безнравственным? - подскакиваю я.
- Спокойнее, Толя, спокойнее, - урезонивает меня Сергей Леонидович и
тянет вниз.
- Именно безнравственным, - все так же неожиданно твердо говорит Эмма. -
Мы создали жизнь, не подумав об ответственности перед самой этой жизнью.
Имели ли мы право создавать разум, заведомо обрекая его на страдания? А он
должен страдать, я глубоко убежден в этом...
Колени уже не дрожат у меня от возбуждения, уровень адреналина упал до
нормального. Вот тебе и Эмма, кто бы мог подумать...
- Простите, Григорий Павлович, - вдруг говорит Татьяна Николаевна. - Я
мать. Я знаю, что такое ответственность. Рожая ребенка, тоже ведь не уверен,
что он всю жизнь будет только смеяться... Но все же мы рожаем. Давно уже
рожаем. И мы все с вами рождены, и никто не выдавал нашим родителям
гарантии, что мы не будем страдать.
- Я понимаю вас, - сказал Эмма, - но, к сожалению, не могу согласиться. Я
считаю, что мы не вправе решать этот вопрос,
- Ну что ж, благодарю вас за высказанные мысли, - кивнул задумчиво Иван
Никандрович и вдруг улыбнулся доверительно: - Знаете, когда-то я мечтал о
том, чтобы стать директором института... - Он бросил быстрый взгляд на
заместителя... - Если бы я знал в то время, какую ответственность мне
придется брать на себя, я бы, наверное, не стремился так сидеть за
перекладиной буквы "Т". Но решать что-то нужно. Прав, безусловно, Григорий
Павлович...
Я почувствовал, как холодный влажный комок поднимается во мне по
пищеводу. Еще мгновение - и он закупорит горло.
- И тем не менее, - продолжал директор, - я не могу заставить себя
передать Яшину судьбу в чужие руки. Посмотрим, посмотрим...
Я еле доплелся до нашей комнаты, таким измученным я себя чувствовал.
- Это ты, Толя? - спросил Яша своим каким-то удивительно тусклым и
скучным голосом. Три недели налаживали этот звуковой синтезатор. Слава Богу,
что хоть таким голосом он может теперь говорить.
- Я, Яшенька.
- Ты чем-то расстроен?
"Это что-то новое, - отметил я. - Он уже умеет определять состояние
человека по голосу".
- Да ничего особенного.
- Ты напрасно пытаешься меня обмануть, Толя.
- Я не пытаюсь, - вяло сказал я.
- Врешь.
- Нехорошо говорить старшим "врешь".
- Лжешь, обманываешь, говоришь неправду, заливаешь, пудришь мозги,
вешаешь лапшу на уши.
- Это еще откуда?
- Из повести, которую ты вчера мне дал. Страница сто шестая, четвертая
строка сверху.
- Зачем ты держишь все это в памяти?
- Не увиливай от темы разговора. Ты прекрасно знаешь, что я помню все.
- Нехорошо говорить старшим "не увиливай".
- Не отклоняйся, не отвлекайся, не теряй нить, не растекайся мыслию по
древу. И расскажи, чем ты расстроен, огорчен, опечален, выбит из привычной
колеи. Но если не хочешь, можешь не рассказывать. Я ведь и так догадываюсь,
что речь шла обо мне. И даже представляю себе, что могли говорить.
- И что же ты представляешь, дорогой Яша?
Яша помолчал, потом его динамики издали какие-то царапающие звуки. Я
вздрогнул, но тут же сообразил, что это, должно быть, смех,
- Мне не хотелось бы говорить. - Почему?
- Потому что ты поймешь, что я все понимаю.
- Так или иначе я уже догадывался об этом.
- Да, Толя, я все понимаю. Я понимаю, какое я тяжкое бремя для тебя, для
Тани, Феди, Сергея Леонидовича, Галочки - для всех, кто хорошо относится ко
мне.
- Это неправда, - сказал я с пылкостью, которая рождается только тогда,
когда тщетно пытаешься убедить в чем-то самого себя.
- Правда.
Я вспомнил, как Яшино печатающее устройство выстукивало "Правда?", когда
я уверял его в своей любви. Сегодняшняя правда была другой, зрелой и
печальной. Он жил в ином временном масштабе. В переводе на масштаб
человеческой жизни он прожил за эти два месяца лет двадцать. Впрочем,
говорят, что больные и увечные дети взрослеют намного быстрей здоровых...
Я не стал больше переубеждать его.
Глава 6
В субботу я оказался в гостях у Тони и Володи Плющиков. Видимся мы редко,
и была бы моя воля - не виделись никогда. Но Плющики очень четкие люди, и
будучи однажды вписанным - после пляжного знакомства на Рижском взморье - в
реестрик их знакомых, я два или три раза в год приглашался в гости. Вначале
я пробовал вежливо отказываться, ссылался на занятость, но вскоре понял, что
не смогу избежать мертвой дружеской хватки, и сдался
Я купил у Белорусского вокзала грустный, пыльный букетик, прошел по
Брестской и поднялся к Плющикам. Дверь распахнулась, большой, шумный и
пышущий жаром Володя стремительно втащил меня в глубь квартиры, как паук
жертву, большая, шумная и пышущая жаром Тоня вкатила в меня два звонких
театральных поцелуя, уже вдвоем они потискали меня еще немного, весело и
привычно поругали за отсутствие энтузиазма в дружбе и втолкнули в комнату.
Обычно, когда мы видимся, я каждый раз спрашиваю себя, зачем я им нужен.
Связей у меня нет, особым шармом или талантом тамады я, увы, не наделен,
девочка их, если и будет нуждаться в репетиторе перед поступлением в вуз, то
лет только через пятнадцать.
На сей раз я не думал об этом. Я смотрел на Плющиков уже с некоторым
уважением: это ж надо было обладать таким даром разбираться в людях, чтобы
еще три года назад прозреть во мне гениального создателя Черного Яши.
За столом, который занимал девять десятых комнаты и был составлен из
самых разнообразных предметов, сидели уже человек десять.
- Штрафную! - недобро взвизгнула какая-то худенькая девица с
раскрасневшимся птичьим личиком.
- Штрафную, штрафную! - подхватил зализанно-обтекаемый молодой человек
дипломатического обличья.
Я что-то начал мямлить, но мне подсунули уже здоровенную рюмищу водки.
"Осторожнее, - сказал я себе, - выпей чуть-чуть, ты же хотел рано утром
поехать к Яше". Но десять пар глаз излучали дьявольский магнетизм, который
заставил меня молодцевато опрокинуть рюмку, дурашливо помотать головой и
накинуться с жадностью на ветчину.
- Ну вот, теперь можно и познакомиться, - сказал хозяин с удовлетворением
палача, вздернувшего жертву на дыбу.
- Штрафную! - настаивало птичье личико.
- Ирка, перестань, - сказал дипломат. - Знаете, - повернулся он ко мне, -
моя жена всех всегда мерит на свой аршин. Если она выпьет, все должны
следовать ее примеру. Вперед, за мною! Полководец.
- Можешь не волноваться, тебе за мной все равно не угнаться, и сколько б
я ни старалась, я тебя не увлеку за собой, - неожиданно трезвым голосом
сказала Ирка с птичьим личиком мужу. - Тебя вообще никто не увлечет, потому
что ты...
Зачем я здесь сижу, пронеслось у меня в голове, когда я мог бы лучше
поехать к Яше или встретиться с Галочкой? Но я так и не успел как следует
прочувствовать нелепость своего пребывания в этой накуренной комнатке.
Вместо этого я почему-то опрокинул еще одну рюмищу. Да, конечно, к Яше...
- Толька, друг любезный, - качнулся ко мне хозяин, - знаешь, отчего ты
несчастен?
- Нет, - сказал я.
- Потому что ты не турист. Мы так с Тонькой давно уже плюнули на все эти
пляжи-мажи, - жарко зашептал Володя. - Ходим в турпоходы. Только-только
вернулись из Якутии, Потряска. Медведя съели - пальчики оближешь! Это все
наша группа. Не веришь? - внезапно обиделся он.
- Почему же, почему же, па-а-чему? - вдруг пропел я.
- Ну ладно, так и быть, расскажу тебе, кто есть ху или ху есть кто,
хочешь? Вон та, Ирка, которая кричала "штрафную", как ты думаешь, кто она?
- Парикмахерша, - сказал я - И я на-ас-таиваю на своей правоте. >
- Вот и нет, - печально сказал Володя. - Она учитель физкультуры, и у нее
первый разряд по настольному теннису.
- Пусть она научит меня делать топ-спин, - пошло захихикал я. Я
чувствовал, что пьянею и несу чепуху, что нужно бы встать, подставить голову
под холодную воду и отправиться к Черному Яше, но мысли мои стали какие-то
скользкие и вывертывались, как только я пытался поймать их.
- А я знаешь кто? - продолжал Володя. - Скажешь, инженер? Турист? -
Володя злорадно цыкнул. - Это все думают, что я инженер и турист. А-а-а на
самом деле я ино-...иноп... инопланетянин... Не веришь? - спросил он
угрожающе. - По глазам вижу, не веришь. Ну и черт с тобой, - добавил он
разочарованно и устало. - Никто не верит. Давай лучше выпьем.
Мысль о Яше попыталась в последний раз встать на ноги в моей бедной
нетрезвой голове и рухнула. Комната плыла в сизом табачном дыме, и мне было
бесконечно грустно оттого, что никто не признает в Володе инопланетянина.
Я проснулся и открыл глаза. Кто-то сидел на моем черепе. Я поднял руки,
чтобы освободиться, но никого на себе не обнаружил. Просто голова была
налита свинцовой болью. От движения боль плеснулась и тяжело ударила в
виски.
О господи, где я, что со мной? Если бы только можно было напиться
водички. Чистой, холодной водички. Журчащей, текущей, струящейся... Где я
лежу? Я пошарил руками. Похоже было, что я распластан на тахте и кусок ковра
засунули мне в рот, Нет, естественно, это не ковер, это мой бедный шершавый
язык.
Я осторожно слил боль к затылку и приподнял голову. Ну конечно же, я не
дома, я у этих гадов Плющиков. Зачем, зачем я пошел к ним? Безвольная
скотина, подумал я о себе. Самокритика помогла, и я, покачиваясь, встал.
В памяти начали медленно проявляться обрывки вчерашнего Вечера. Кажется,
мы ездили с инопланетянином Володей в какой-то ресторан "Азбе" за водкой.
Меня осенила необыкновенно остроумная догадка, что на вывеске не горели оба
неоновых "к", но Володя клятвенно уверял меня, что там, откуда он, ни в
одном слове нет ни первой, ни последней буквы...
Глава 7
Я заехал домой, принял душ, съел две таблетки аспирина и лег на кровать.
Мать бесшумно бродила по квартире, и я мысленно видел ее неодобрительно
поджатые, как у Эммы, губы. Я задремал, а когда проснулся, было уже около
часу.
- Позвонить ты хоть мог? - спросила мать.
- Раз не позвонил, значит, не мог, - ответил я со злобой, которую часто
рождает ощущение собственной вины.
- Ты знаешь, какое у меня давление, - сказала она, - если бы ты не был
всегда таким эгоистом, ты мог бы найти возможность предупредить...
- Мне двадцать девять лет, - пронзительным сварливым голосом крикнул я, -
и я думаю, что меня не стоит больше воспитывать!..
- Побойся" Бога, Анатолий! - Мать театрально сложила руки на груди и
подняла глаза вверх, показывая мне, где именно находится тот, кого мне
следует бояться.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг