переставлять все, что она могла сдвинуть с места Она была молчаливой и, я
бы даже сказал, суровой женщиной, и только когда она впадала в экстаз
уборки, на ее лице появлялась блуждающая улыбка художника или человека,
предающегося тайному и сладостному пороку.
Она стремилась на все надеть чехлы, все расставить в строго
симметричном порядке. Мне до сих пор кажется, что мы с отцом раздражали ее,
поскольку были без чехлов и не всегда занимали отведенное место в нашей
маленькой квартирке.
С тех пор, как себя помню, я всегда внутренне восставал против этого
царства зачехленной симметрии, но потом, уже будучи на том свете, матушка
все-таки добилась своего: и я тоже замечаю в себе инстинктивное стремление
к четкости и симметрии.
Вот и сейчас, утонув в бездонном кресле в маленьком темном вестибюле
гостиницы и ожидая появления блюстителей закона, я мысленно раскладывал и
перекладывал по полочкам те немногие факты, коими обладал. Фактов было
мало, а полочек много, и среди них главная: убили они Иорти, так сказать,
в порядке перестраховки или потому, что узнали о вознесенной молитве Кэрол
Синтакис и моем расследовании?
4
Выложив все двум полицейским, которые не пытались подавить зевоту и,
казалось, готовы были заснуть рядом с бедным Иорти, я вышел на улицу.
Моросил позднеоктябрьский дождик, даже не дождик, а легкая водяная мгла,
тонко блестевшая в свете фонарей. Последние листья распластались на
асфальте и на крышах стоящих машин, отчаянно цепляясь за уходившую осень.
Было всего половина девятого вечера, но улицы давно опустели, и лишь
редкая машина с мокрым шипением проносилась мимо, отражаясь в жирно
блестевшей мостовой.
Я уселся в свой шеворд" и позвонил по радиотелефону Кэрол Синтакис.
Голос ее вначале звучал нерешительно, но потом она сказала: "Приезжайте".
Встретила она меня уже не так, как накануне.
Может быть, ее удивил мой вторичный, такой поздний, визит или давала
себя знать реакция на происшедшее, но Кэрол была суше и сдержаннее.
А может быть, они побывали и здесь?
Я не стал делиться с ней своими предположениями, а попросил разрешения
побыть в комнате брата.
Комнатка была небольшая и столь же стандартно безликая, как и ее
исчезнувший хозяин. Письменный стол с книжной полкой над ним, диван, шкаф,
два стула.
Первое впечатление было, что в этой комнате обитал бесплотный дух. Я
подошел к книжной полке, скользнул по ней взглядом. Биология, еще
биология, эмбриология, иммунитет, снова эмбриология - все книги солидные,
старомодные с толстыми твердыми переплетами. Такой же толстый томик
справочника "Кто есть кто". Полка как полка, книги как книги. Ничего из
художественной литературы, по которой можно было хоть как-то судить о
вкусах хозяина. Не выведешь ведь заключения о характере человека на
основании "Курса общей эмбриологии. Ф.Дж.Снорт и С.Палевски.
Сан-Франциско. 1981 год". Я еще раз обвел глазами полку и с сожалением
должен был признаться себе, что она меня разочаровала. В глубине души я
надеялся, более того, я был уверен, что книги помогут найти указание, в
какой стране работал Мортимер Синтакис.
В ящиках стола была всякая дребедень. Две пачки трубочного табака, три
трубки, одна из них со сломанным мундштуком, старые шариковые ручки,
расческа, электробритва "шик" с лопнувшим корпусом, девственно чистая
записная книжка, стопка "Спортивного обозрения" за последние две недели,
десятка полтора газетных разворотов с объявлениями о продаже недвижимости
Еще какая-то газета отдельно. И все. Ни письма, ни конверта, ни адреса -
ничего.
Я открыл шкаф. Пальто, два костюма Вещи готовые, этикетки местных
магазинов.
Я сел на диван и сказал себе: этого не может быть. Комната не может
быть столь противоестественно пустой. Да, разумеется, в наш век
стандартизации понятие индивидуальности - довольно старомодное. И все
же...
Я закрыл глаза. Мне не хотелось погружаться сейчас, ибо я испытывал
недовольство собой, всем ходом расследования, я чувствовал некий
умственный зуд, оттого что не мог проникнуть в герметический футляр
анонимности и безликости комнаты Мортимера Синтакиса. Разумеется, усилием
воли я мог бы стряхнуть с себя на время и эту комнату, и самого Синтакиса,
и все с ним связанное. Но потом все равно нужно будет возвращаться к нему.
А такое зудящее раздражение, как я знал по опыту, самое подходящее
состояние для работы. Важно лишь спокойно посидеть, стараясь ни о чем не
думать, и дать возможность мыслям, наблюдениям, ощущениям и догадкам
окрепнуть и заявить о своем существовании. "Хорошо тренированные мозги, -
говорил пактор Браун, - любят работать, когда их хозяин об этом не знает".
Ну, мои дорогие извилины, за дело. Я вам не мешаю и готов даже подремать
чуть-чуть...
Но дремать я не стал. Вместо этого я еще раз подошел к книжной полке и
вдруг понял, что подсознательно я уже много раз возвращался к ней, ибо
что-то на ней было странным. Но что именно? Научные книги... Я уже знал
наизусть все их названия. Не то. Справочник "Кто есть кто". Нет, дело не в
названии. Ну, еще раз... Есть ведь, есть какое-то несоответствие...
Я рассмеялся. Отцы-программисты, как я иногда не замечаю простейших
вещей! Справочники "Кто есть кто" делятся на выпуски, посвященные науке,
деловой жизни, политике, искусству и так далее. Справочник, стоявший на
полке у Синтакиса, был посвящен деловой жизни. Я вытащил его. Сколь же
разнообразна и обильна наша деловая жизнь... Но зачем Мортимеру Синтакису
такой справочник? Такой новенький справочник... Поймав иногда какой-нибудь
фактик, я исследую его не торопясь, играю с ним, словно кошка с мышкой. Я
перевернул титульный лист. Мелким шрифтом было напечатано: "27 издание -
1987 год".
Значит, мистер Синтакис купил справочник, выложив за него не менее
десяти-пятнадцати НД, уже после возвращения, совсем недавно... И эти
газетные страницы с объявлениями о продаже недвижимости. Допустим,
Мортимер Синтакис хотел купить себе дом. Или ферму. У него есть какие-то
деньги, заработанные за время работы за границей. Вполне логично, что он
начинает почитывать объявления. В таких вещах не торопятся. Может быть,
что-нибудь он уже присмотрел себе, может быть, он подчеркнул какой-нибудь
адрес? Может быть, здесь найдется ниточка?
Отцы-программисты, что только не продается у нас! Большие дома и
крошечные загородные коттеджики, фермы, которые впору объезжать на машине,
и городские квартирки, о которых даже объявления стыдливо говорят:
"компактные". И ни одной пометки, сделанной Мортимером Синтакисом.
Спортивным обозрением я пренебрег. Если выяснится, что на самом деле
Мортимер Синтакис хотел купить себе бейсбольную команду, я сниму с себя
желтую одежду.
Оставался еще один газетный лист. Двадцатое октября. За пять дней до
исчезновения. Страница из раздела "Деловая жизнь и финансы". Длинная
статья под названием "Приемлемый уровень инфляции". Биржевой курс.
Валютный курс. Фото какого-то молодого кретина у своей машины. "Генри
Клевинджер, владелец целого конгломерата различных компаний, считает,
что..." Бог с ним, с Генри Клевинджером, с его конгломератом и с тем, что
он считает.
Ну хорошо, брат Дики, займемся классификацией. Мортимер Синтакис
присматривает себе недвижимость. Будем считать этот факт установленным. Он
откладывает газетные полосы с объявлениями. Кроме того, он покупает "Кто
есть кто". Для чего? Чтобы вдохновиться славными примерами достойных
капитанов бизнеса и финансов? Для этой цели справочник не годится. Пять,
десять, пятнадцать строк: родился, учился, женился, владеет, живет.
И еще лист со статьей об инфляции и портретом мистера Генри
Клевинджера, который что-то считает. Я еще раз вытащил справочник и нашел
имя Генри Клевинджера:
"Генри Калеб Клевинджер. Финансист и промышленник. Р.1920. О.Арчибальд
Клевинджер, известный финансист. У.1945. М.Памела Клевинджер, урожд. Фриш.
У.1969 г. 1942-45 гг. - лейтенант. П.О.: Гарвард. Экон. школа Лолдонск.
У-та. Женат на Клод Клевинджер, урожд. Бергер. Дети: Дейзи, р.1954 г. и
Оскар, р.1967 г. Влад. "Клевинджер тул", "Клевинджер рэпид транзит с-м" и
др. Резиденция Хиллтоп".
Последнее слово было подчеркнуто. Не типографским способом, а
карандашом. Первый след Мортимера Синтакиса. Первый, а может быть, и
последний след в этой жизни.
Я еще раз прочел волнующую жизненную эпопею мистера Генри Калеба
Клевинджера. Или газетный снимок сделал его лет на тридцать моложе, или
ошибался "Кто есть кто". Человеку на фото можно было дать от силы лет
сорок, а по справочнику ему шестьдесят семь. Ну, да бог с ним, может быть,
ему просто идет на пользу владеть "Клевинджер тул" и "Клевинджер рэпид
транзит с-м". Завтра я все это увижу сам. Почему-то ведь Мортимер Синтакис
интересовался адресом Клевинджера. Причем, по всей видимости, сначала он
увидел его фото в газете, а потом уже купил справочник. Посмотрим,
посмотрим. Как говорил пактор Браун: "Умозаключения часто оказываются
очень непрочными. Но зато ведь их и выводить нетрудно".
5
Против всех моих ожиданий добиться аудиенции у мистера Клевинджера
оказалось совсем просто. Достаточно было одного телефонного звонка. В три
часа я уже подъехал к его дому-крепости в Хиллтопе. Не успел я вылезти из
машины, как ко мне подошел человек, поклонился и сказал:
- Мистер Клевинджер ждет вас, мистер Дики.
Меня провели в приятную комнату, нечто среднее между кабинетом и
гостиной. Из кресла поднялся человек с газетной фотографии - ему
действительно было не более сорока, хотя его виски элегантно серебрились -
и протянул мне руку. Ладонью вверх. Жестом подношения и жестом просьбы. Я
ответил ему тем же.
Приятно все-таки, когда встречаешь брата по Священному Алгоритму.
- Чем могу служить, брат Дики? - спросил он.
- Боюсь, в двух словах я вам объяснить не смогу...
- Пожалуйста, я к вашим услугам. Устраивайтесь поудобнее. Что-нибудь
выпить?
- Только тонисок.
- Прекрасно. - Он нажал кнопку переносного пульта, и почти тотчас же
человек, встретивший меня на улице, вошел в комнату и поставил передо мной
запотевший стакан тонисока.
Мне начинало казаться, что все в этом доме происходит чуточку быстрее,
чем в обычном мире. Зато сам хозяин старел, видимо, значительно медленнее.
Глаза у него, впрочем, были не слишком молодые: умные, решительные, слегка
усталые. Но очень загорелая кожа была упругой и гладкой.
Очень загорелая кожа, очень загорелая... - эти слова должны были что-то
значить, потому что мое подсознание подставило им подножку и они,
проносясь, зацепились и барахтались сейчас у меня в голове. Я сделал
несколько глотков тонисока и спросил хозяина:
- Вы знаете Мортимера Синтакиса?
- Да.
Я, признаться, не ожидал такого ответа и, чтобы выиграть несколько
секунд, снова поднес стакан с тонисоком ко рту.
- Вы не знаете, что с ним случилось?
- Знаю.
К своему удивлению, я почувствовал, что безумно хочу спать и с трудом
сдерживаю зевоту Наверное, реакция на возбуждение, связанное с
расследованием. Защитный механизм.
- Так что же, мистер Клевинджер?
- Думаю, что он еще жив, но вряд ли это надолго.
Он тонко усмехнулся, и глаза его ледяно блеснули. Мне пришлось
выхватить из кардана платок и сделать вид, что я вытираю нос, чтобы хоть
как-то скрыть неудержимую зевоту. Я знал, что мне следовало бы по меньшей
мере удивиться тому, что говорит Клевинджер, я помнил слова "следовало
бы", "удивиться", но они странно потеряли смысл и медленно проплывали в
моей голове пустой шелухой. Мне нужно было понять, что говорит человек
напротив меня, но сделать это было невозможно. Я знал, что засыпаю.
Занавес сознания медленно и неотвратимо задвигался, и я не мог его
остановить. Я хотел что-то подумать, но уже не мог. И сдался. Последним
моим ощущением было прикосновение чего-то прохладного и гладкого к щеке.
Видения были замедленными и цветными. Отец принимал свое лекарство и
нес порошок ко рту долго-долго, еще дольше глотал его и затем целую
вечность мучительно морщился. И все в нашей комнате морщилось,
съеживалось, теряло четкие очертания. В комнату по воздуху неторопливым
дирижаблем вплыла мать. Она была загорелая, а в руках сжимала белые
длинные чехлы, и чехлы красиво оттеняли ее загар. Наверное, для отца и для
меня. Мне было страшно, я не хотел, чтобы на меня надевали чехол, и
пытался закричать, но весь мой сон вдруг как бы свернулся, сжался,
превратился в тонкую яркую иглу и больно уколол меня...
Пактор Браун проводил мне по щеке чем-то бесконечно гладким и мягким, и
тянущая истома теплой волной разливалась по телу, отдавалась прибоем в
далеких и чужих ногах...
Я плыл. Волны ритмично подбрасывали меня, и мне ничего не было нужно.
"Может быть, - подумал я, - это и есть счастье - когда тебе ничего не
нужно..." И поразился своей мудрости.
На мгновение занавес сознания разошелся, и в щель я увидел почти у
самой моей головы кусок брезента. Я пытался заглянуть в щель получше, но
занавес мягко закрылся...
Отец, пятясь, уходил от меня и таял в желтоватой дымке, и я знал, что
он никогда не вернется, и мир казался мне чудовищно огромным, сложным,
чужим. Мне было бесконечно жаль отца. И еще больше себя, потому что чем
дальше и безвозвратнее отступал он от меня, тем неумолимее надвигался на
меня враждебный мир. Я боялся его. Я не хотел в нем быть.
И опять занавес слегка колыхнулся, впустив рев и грохот. Я сидел в
кресле, и кресло медленно поворачивалось. А может быть поворачивалось
круглое окошко-иллюминатор и по нему не сверху, а горизонтально струились
маленькие ручейки. Грохот усилился что-то плавно и сильно толкнуло меня в
спину, и занавес снова закрылся...
Я просыпался так же медленно, как медленно разворачивались мои видения.
Я знал лишь, что просыпаюсь, ибо уже отдавал себе отчет в нереальности
образов, владевших моим сознанием.
Я лежал на кровати в небольшой комнатке. Под потолком горела тусклая
лампочка. Рядом с кроватью стоял столик. На нем стакан с водой. Вид
стакана заставил меня почувствовать и сухой распухший язык во рту и дрожь
тошноты в пищеводе. Я потянулся за водой. В поле зрения оказалась моя рука
в незнакомой красной пижаме. Я почему-то испытывал страх перед стаканом и
вместе с тем пульсировавшая тошнота заставляла меня поднести его ко рту.
Вода была прохладной, и тошнота отступила. Мне почудилось, что вот-вот я
пойму, почему боялся стакана. Стакан с тонисоком. Наваливающаяся
сонливость. Лицо Клевинджера. "Думаю, что он еще жив, но вряд ли это
надолго".
На мгновение я испытал слепой ужас животного, попавшего в капкан. Я
даже почувствовал, что сейчас завою. Мышцы напряглись, сердце гулко
застучало. Мне хотелось вскочить, вырваться, бежать подальше от западни,
от неизвестности, несущей в себе угрозу. Я с трудом взял себя в руки.
"Дин Дики, - сказал я себе мысленно, - самое страшное, что с тобой
может случиться, ты умрешь. Это, безусловно, неприятная процедура, но не
бойся, что у тебя не получится. Получалось же у других".
Меня, очевидно, напоили сильным снотворным. Генри Клевинджер. Человек с
загорелой кожей. Наполовину моложе своих шестидесяти семи лет. Брат по
Первой Всеобщей... Или его протянутая кверху ладонью рука должна была лишь
усыпить мою бдительность? Они действительно похитили Синтакиса. "Думаю,
что он еще жив, но вряд ли это надолго".
Я опустил ноги на пол и встал. Голова немного кружилась, но я уже мог
держаться на ногах. Ни единого звука не проникало в комнату. Я осмотрел
стены - они были покрыты толстой мягкой изоляцией, поглощавшей шум. Но
удивительнее всего было то, что в комнате не было окна. Ни большого, ни
маленького. Дверь была обшита такой же изоляцией, что и стены, и я с
трудом отыскал ее. Ручки на ней не было.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг