- Автомеханик был такой, Василий Евграфыч... - глупо ле-
петал он.
- Чушь какая-то! - сердито сказал Вахрушев. - Никакого
Евграфа Васильевича я не знаю. Чушь! Нонсенс.
- Простите, я, должно быть, ошибся...
- Должно быть! - фыркнул больной и снова поморщился. -
Впрочем, все равно спасибо, что пришли. Отвлекли от моих
мыслей... А от чего, между прочим, помер ваш автомеханик и
какое он мог иметь ко мне отношение?
- Рак поджелудочной...
- Тоже дело, - одобрительно кивнул Вахрушев.
- Понимаете, вы, очевидно, не тот Вахрушев... Я искал че-
рез справочную...
- Не тот, - согласился больной. - Дерьмо я, а не Вахру-
шев. Утиль. Вторичное сырье. Профессор Вахрушев сдан в
утиль. Нет, лучше так: сегодня ученики четвертого "бэ" клас-
са сдали профессора Вахрушева на пункт приема вторичного
сырья, получив взамен два раза по "Три мушкетера" и одну
"Женщину в белом". Как, а?
- Да что вы себя хороните, Виктор Александрович?
- А это я со стариком играю. Показываю, что, мол, я го-
тов. Может, он и не приберет пока что. Хотя старик, - Вахру-
шев глазами показал на потолок, - хитер. Неисповедим, как
говаривали наши предки. И неглупо говаривали, заметьте...
Сожалею, но ничего вам о вашем автомеханике сказать не могу.
- Профессор закрыл глаза и добавил: - О своем могу. Прохин-
дей изрядный.
- Всего наилучшего, - сказал, подымаясь, Николай Аникее-
вич. - Выздоравливайте.
Профессор ничего не ответил, лишь иронически сморщил нос,
и Николай Аникеевич осторожно вышел из палаты.
Всю дорогу до Беляева его не оставляло ощущение, что это
не он, солидный пятидесятипятилетний человек, ходил по чужим
домам в поисках какого-то Вахрушева, а кто-то другой. Не мог
он, человек, всю жизнь любивший четкость и аккуратность, ме-
таться по Москве в поисках призрака, который совершенно ему
не нужен. Быть того не могло. И не его подгонял детский ка-
кой-то зуд, давно забытое нетерпение.
Николай Аникеевич сидел в метро, и вдруг показалось ему,
что смотрит он со стороны на знакомое лицо, которое выпячи-
вает ему каждое утро щеки при бритье. Да не только на лицо.
На всего себя, сидящего в вагоне метро с неизменным своим
чемоданчиком на коленях. На старого дурака, который решил
перед пенсией освоить профессию сыщика. Мегрэ из часовой
мастерской.
Случалось и раньше, что ругал себя Николай Аникеевич, бог
свидетель, было за что, но никогда не видел он себя так явс-
твенно со стороны. И ощущение раздвоения было неприятно, пу-
гало. И пожилой дядя с застывшим невыразительным лицом под
изрядно вытертым пыжиком совсем не походил на то привычное,
уютное свое "я", к которому привык Николай Аникеевич. Поче-
му-то этот новый Николай Аникеевич был старее, седее, меньше
ростом и толще. И второй Изъюров, смотревший со стороны, все
это почему-то замечал не без странного удовольствия, будто
не себя принижал, а кого-то другого.
В таком смутном состоянии и добрался Николай Аникеевич
домой. Ожидая лифта, глянул на часы. Без пяти восемь. И
вдруг остро захотелось ему успеть подняться к себе до вось-
ми, чтобы услышать тот колокольчик. И тут же точно вызванный
его желанием, открылся лифт и вознес его с покряхтыванием и
перещелкиваниями реле на восьмой этаж. Зашарил судорожно по
карманам в поисках ключа - только бы успеть до восьми.
Да что с ним такое творится, в самом деле? Всю жизнь
всегда носил ключи в правом кармане пиджака, а тут вдруг за-
суетился. Успел-таки, вошел в тот самый момент, когда поплыл
по темной квартире - Вера предупреждала, что поедет к сыну,
- тонкий и прозрачный колокольчик. Как поющие и переливающи-
еся мыльные пузыри, плыли звуки по пустой темной квартире,
вот-вот с тихим, шорохом лопнут, исчезнут. И оттого казались
еще трепетнее, беззащитнее.
Николай Аникеевич долго стоял в передней. Сердце глухо
колотилось, тяжелое пальто давило на уставшие плечи. Но не
было сил пошевельнуться. За стеной кто-то говорил: "Этого не
может быть, сударь, я вам не верю", на кухне, как всегда,
булькали трубы, выполаскивали свою хроническую ангину.
И прямо в пальто, не снимая мокрых ботинок, метнулся Ни-
колай Аникеевич к себе в комнату, в призрачном свете, что
лился из окна, судорожно вставил ключ в часы. Крутится. И
сразу соединился он опять в одного привычного Николая Анике-
евича. Нет, дорогой мой, поправил он тут же себя, какого же,
к черту, привычного, когда прошелся ты прямо в мокрых ботин-
ках по польскому лаку, когда танцевал в пижаме вальс. Како-
го, к черту, привычного? Нет, товарищ часовщик, это вам та-
кая тавтология, что привычным и не пахнет.
Ах, сбили его бесовские часы с панталыку, завертели ста-
рого дурака, заморочили голову хрустальным колокольчиком. А
может, только помогли они ему выскочить из своего кокона?
Может, всю жизнь стремился неосознанно встать из-за часового
верстака, разогнуть спину и воспарить к чуду! Может, всю
жизнь сидел в нем дурачок, что теперь одерживает над ним
верх, таскает по городу и крутит по комнате в мокрых ботин-
ках. Ночь корот-ка, спят об-ла-ка... и лежит у меня на ладо-
ни незнакомая ва-ша ру-ка...
Когда в половине десятого пришла Вера, Николай Аникеевич,
сам не зная почему, вдруг снял с нее пальто.
- Коленька, да ты... Тебя как подменили... - Верино лицо
как-то странно задергалось, вот-вот заплачет. Но вместо это-
го улыбнулась испуганно.
Не баловала ее жизнь с тех пор, как умер муж. И за Нико-
лая Аникеевича, если уж говорить начистоту, вышла не по люб-
ви, а от одиночества. Какая там любовь в сорок с лишним. И
вот теперь забытые какие-то чувства шевелятся в ее груди.
Смешно и грустно, и плакать хочется, и страшно немножко, к
добру ли? Ведь притерпелась, привыкла к сумрачному своему
молчаливому часовщику, слова из него не вытянешь, скрытный,
а теперь вроде подменили его.
- А я вам, Вера Гавриловна, ужин приготовил, пельмени под
уксусом. Прошу вас. - Николай Аникеевич взмахнул рукой,
приглашая жену на кухню.
"Может, выпивши?" - мелькнула тревожная мысль. Вообще-то
не пил Николай Аникеевич, но кто знает, да нет вроде. Госпо-
ди, был бы всегда такой, легкий да приветливый, кажется, что
ж только для него не сделала. Словно снова девчонкой стала,
словно заново жизнь начинать.
- Спасибо, Коленька.
Видел, видел Николай Аникеевич взгляды жены. Понимал. И
себе удивителен, чего с других взять. И усмехнулся мысленно:
не неприятны были ему эти вопросительные взгляды. Может, и
раньше надо было быть таким... А каким? Ну, как бы сошедшим
с наезженной колеи. Но нет, не столкни его эти часы, не вы-
кини из привычного мира, и в голову бы ему не пришло, что
таились в каких-то его душевных глубинах легкая ребячливая
смешливость, неизвестный ранее жадный интерес к миру вокруг.
- Этого не может быть, сударыня, - вдруг сам не зная по-
чему сказал Николай Аникеевич, - я вам не верю.
- Господи, ты прямо актер у меня...
А что, если сказать сейчас Вере о часах? Хотя что ска-
зать? Он же уже просил ее раз попробовать завести пружину.
Ну скажет он ей: "Вер, а эти часы идут без завода". -
"Электрические, что ли?" - "Да нет, я же тебе говорю, идут
сами по себе". - "Ну и что?" - "Как ну и что? Это же... это-
го же не может быть!" - "Как же не может, если идут?" - "Вот
в том-то и дело, уважаемая Вера Гавриловна, что этого быть
не может, а они идут". - "Ну и хорошо, чего ж тебе еще на-
до?" - "Как чего? Представь, в ваш магазин товары не заво-
зят, а вы все торгуете". Ну, тут-то Вера наверняка усмехнет-
ся. Так не бывает. Бывает наоборот. Товар завозят, а покупа-
тель его не видит.
Непросто это дело, чудо. Не каждому дано изумляться, ох
не каждому.
Весь следующий день Николай Аникеевич сидел как на игол-
ках. Что-то говорил ему сизый Бор-Бор, кивал в его сторону
Витенька, и все мастера дружно смеялись, приходил Горбун
просить четвертной до получки. Ксения Ромуальдовна записыва-
ла на культпоход в какой-то театр - все проплывало мимо, как
на вращающейся сцене, и вовсе его не касалось. Оставался
один Вахрушев, и было бесконечно страшно, до замирания серд-
ца, до сосущей пустоты внутри, что и последняя ниточка вытя-
нется так же легко, оборванным концом, не потянув за собой
объяснения тайны.
На такси Николай Аникеевич ездить не любил, жалел деньги,
но поймал себя на том, что второй раз за два дня поднял ру-
ку, когда увидел рядом зеленый огонек. Такси остановилось, и
он сел назад. Только бы сердце так не колотилось.
- На улицу Руставели, - сказал он водителю, - это где-то
около Дмитровского шоссе.
- Знаю, парк у нас там, - буркнул водитель, совершенно не
похожий на свою карточку, которая была укреплена на щитке
приборов.
6
Николай Аникеевич нажал на кнопку звонка и услышал то-
ненькое треньканье за обитой стеганым дерматином дверью.
"Наверное, нет дома", - подумал он, и в то же мгновенье
дверь отворилась. Перед ним стоял маленький человечек в
вельветовой коричневой пижамке и приветливо улыбался.
- Простите, - пробормотал Николай Аникеевич, - я хотел...
- Заходите, Николай Аникеевич, я знаю, что вы хотели. -
Старичок сделал приглашающий жест рукой. - Давайте ваше
пальто.
- Спасибо, - машинально сказал Николай Аникеевич, снял
один рукав и вдруг окаменел. - Простите, как вы сказали?
- Я сказал, цитирую: "Заходите, Николай Аникеевич, я
знаю, что вы хотели".
- Значит...
- Значит, - кивнул старичок и ловко стащил пальто со все
еще неподвижного часовщика.
- Но я вас...
- А я вас - да.
- Но я вас... - промычал Николай Аникеевич.
- Ноявас, ноявас, ноявас, аявас, - совсем не зло, а
по-детски смешливо передразнил старичок. - Чтобы избавить
вас, сударь, от ненужных сомнений, позвольте спросить: поче-
му вы сказали мастеру Гаврилову, по кличке Горбун, что у вас
нет денег, когда он попросил у вас четвертной? Ведь в карма-
не у вас были, если не ошибаюсь, сорок два рубля и мелочь.
Мелочь я не пересчитал. Вот так, товарищ Изъюров. А теперь
позвольте представиться: Виктор Александрович Вахрушев, по-
документам одна тысяча девятьсот седьмого года рождения. Но
не будем стоять в передней, мой друг, прошу в покои.
Оцепеневший и онемевший Николаи Аникеевич покорно прошел
за старичком в вельветовой пижамке н очутился в самой обык-
новенной комнате, заставленной самой обыкновенной, похуже
даже, пожалуй, чем у него мебелью. И вызвала эта комната ми-
молетное у него разочарование, потому что, пойдя за старич-
ком, он весь сжался, подобрался, как перед прыжком в воду.
Ко всему изготовился, избушку на курьих ножках увидеть, пос-
ледовать за хозяином в вечернее мартовское небо, что предза-
катно и предветренно багровело за занавесками, познакомиться
с Василисой Прекрасной... А шагнул в обыкновеннейшую комнат-
ку метров восемнадцати с беспородной безочередной мебелишкой
и черно-белой "Весной" с отклеившейся верхней фанеркой. Вот
этот отогнувшийся уголок, на который упал почему-то взгляд
Николая Аникеевича, странным образом успокоил его. Нейтрали-
зовал пугающие слова чистенького старичка, сорок два рубля,
мелочь не пересчитал. Чепуха, быть этого не может. То есть в
кармане у него действительно сорок два рубля, это он точно
помнит, ведь платил только что за такси.
- Садитесь, садитесь, друг любезный, - почти пел стари-
чок, порхая по комнате и прибирая номера "Советского спор-
та", которые лежали на столе, серванте и диванчике. - Чувс-
твуйте себя как дома. Мы ведь с вами в некотором смысле кол-
леги, позвольте доложить вам, тоже работал я часовщиком.
- А где? - вежливо спросил Николай Аникеевич, чтобы под-
держать беседу и не дать раскрутиться в голове колючим воп-
росам: откуда он меня знает? Кто это? Почему?
- О, дело давнее. Помогал я в свое время прекрасному од-
ному мастеру, итальянцу. Ученейший был человек, доложу я
вам, дорогой Николай Аникеевич.
- Итальянского происхождения? - зачем-то уточнил Николай
Аникеевич.
- Ну конечно. Все итальянцы итальянского происхождения,
это вы очень тонко заметили. В том числе и мой незабвенный
хозяин и друг Джованни да Донди. Сколько лет прошло, а ка-
жется, что только вчера закончили мы с ним сооружать необык-
новенные часы, венец, можно сказать, его карьеры. Карьеры
часовщика, я имею в виду, потому что, помимо часового дела,
читал он лекции по астрономии в Падуанском университете, по
медицине - во Флоренции. Представляете себе, а? Как бы нынче
выглядел врач, который захотел преподавать одновременно аст-
рономию и быть знаменитым, да, да, именно знаменитым часов-
щиком, а? Сейчас я заварю чай, любезнейший Николай Аникее-
вич, отличнейший, между прочим, чай, смесь цейлонского и
краснодарского высшего сорта, очень рекомендую такую комби-
нацию... Да, так я говорил, что и врачом мой друг Джованни
был отменнейшим. Судите сами: удостоился он чести быть изб-
ранным личным лекарем короля Карла Четвертого...
- Карла Четвертого? - тупо переспросил Николай Аникеевич.
- Это когда же было?
- Ну-с сейчас прикинем... Чай горячий, осторожнее. Может,
хотите рюмочку? Нет? Ну и хорошо, я лично не пью. Да, так
когда же служил мой мессере да Донди у Карла? Так, значит,
родился Джованни, если мне память не изменяет, в тысяча
триста восемнадцатом, а умер на моих, можно сказать, руках в
тысяча триста восемьдесят девятом. Был он тогда, я имею в
виду период службы у Карла Четвертого, в расцвете сил, вот и
считайте...
Вот и считайте. Вон оно в чем дело, содрогнулся внутренне
Николай Аникеевич, и тоскливый животный ужас ледяным фонтан-
чиком брызнул на сжавшееся сердце. Вот они, часы без пружины
и бесовский колокольчик, вот они, странные зигзаги настрое-
ния, ночные танцы по комнате. Сошел ты, Николай Аникеевич
Изъюров, одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года рож-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг