Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
лась носом к груди Николая Аникеев ич а.
   - Ты не сердись, - еще раз повторил он. - Понимаешь, ку-
пил часы...
   - Да на что тебе столько, Коля? - пробормотала счастливо
Вера, не отрывая лица от галстука, который едва слышно пах
машинным маслом.
   - Не в этом дело, - вздохнул Николай Аникеевич. - Часы,
понимаешь, необычные какие-то...
   - Ну и хорошо. Ты ж такие любишь.
   - Да нет, не в том дело...
   Удивительно, пока Николай Аникеевич говорил о часах, был
он более или менее спокоен. Наверное, потому, подумал он,
что словами он пользуется вполне обычными, привычными, пов-
седневными. Ну, конечно, не каждый день слышит он слово "не-
обычный", но слышит. Хотя бы от Витеньки: "А фигурка у нее,
доложу я вам, необыкновенная. Необычная, можно сказать..." А
сколько раз сталкивался в жизни с такой загадкой, что пре-
поднесли ему небольшие настольные часы Екатерины Григорьевны
с потускневшим поцарапанным циферблатом? Не обессудьте, до-
рогой Николай Аникеевич, сказал он себе, но слов вы все-таки
знаете маловато, хотя и назвали профессора Пытляева "дорогой
мой".
   - Ты ложись, ложись, - сказал он Вере, - а я еще посижу,
покопаюсь с покупкой.
   - Долго-то не сиди, и так не высыпаешься, - предупредила
жена. - Завтра Юра с Ритой собирались прийти, помнишь?
   - Да не дадут забыть. Полумесячная дотация.
   Вера Гавриловна наклонила голову, искоса посмотрела на
мужа. Поддержать, что ли, этот разговор? Мол, тридцатилетний
старший инженер в министерстве, с семьей, а все из старика
отца тянет? Опасно. Да и не ее это дело. Их дело. Тем более
Николай Аникеевич тогда мог бы спросить: "А Вася твой?" Нет,
нет, промолчать. Так-то лучше.
   - Так не засиживайся, хорошо?
   Голос жены звучал покойно, ласково, на плечи давил рюкзак
дневной усталости и волнений, и Николай Аникеевич решил было
сразу лечь спать. Прижаться носом к теплой мягкости Вериного
плеча, и черт с ними, с часами без пружины, с самоустанавли-
вающимися стрелками и прочей чертовщиной. "А фигурка у нее,
просто, доложу я вам, необыкновенная. Необычная, можно ска-
зать..." В это мгновение динамик на кухне тихонько капнул
сигналами точного времени, и тотчас же из комнаты донесся
звук хрустального колокольчика.
   "Да что это за наваждение, - подумал Николай Аникеевич, -
за что мне это? Жил тихо, спокойно, зарабатываю, слава богу,
свою копейку, не нуждаюсь. И вот послала нечистая сила за-
колдованные какие-то часы. Это в двадцатом-то веке. В космо-
се летают, атом расщепили, а тут впору перекреститься и ска-
зать: сгинь, сгинь, сатана". Николай Аникеевич сел за рабо-
чий стол, открыл заднюю дверцу новых часов. Механизм как ме-
ханизм, ничего особенного, обычный французский механизм.
Массивные платинки без вырезов, фрезерованные рибки. У него
вдруг снова появилось твердое убеждение, что вся эта чепуха
ему просто примерещилась, что перед ним самые обыкновенные
часы, за которые он по глупости уплатил в три раза больше,
чем они стоят. Что поделаешь, на всякую старуху, на каждый,
так сказать, божий одуванчик, бывает проруха.
   И черт с ними, с деньгами, успокаивающе сказал он себе.
Во-первых, если уж быть откровенным, рублей четыреста, а то
и пятьсот взять за них можно. А во-вторых, пусть стоят. Есть
у него штук сто часов, будет еще один экспонат. Как в музее.
   Все нормально, все, как говорит Витенька, путем. Завтра
придет сын с женой и внучкой. Оленька будет тыкать крошечным
пальчиком и спрашивать: "А это сто?" Он будет объяснять ей,
а она не будет слушать, а будет снова и снова протыкать
пальчиком вопросы: "А это сто?" И молчаливая его злыдня не-
вестка грозно прокричит: "Оля, не мешай дедушке".
   - Все нормально, все хорошо, - тихонько сказал Николай
Аникеевич, - иначе быть не может. Надо только, чтобы пружина
оказалась заведенной. Только и делов.
   Сколько, интересно, раз заводил он в жизни часы? Десять,
сто тысяч раз? И всегда все было просто: или чувствуешь ты,
как сжимается твоим усилием сталь пружины, или определяешь,
что она лопнула. Только и всего. Так было десять или сто ты-
сяч раз. Так будет и сейчас. Раз часы идут, значит, пружина
заведена, и рука его легко определит неподатливую упругость
пружины. Только и делов.
   Он взял ключ, вставил его и повернул. Ключ вращался лег-
ко. Пружины не было.
   - Что за наваждение! - громко простонал он.
   Эх, дядя Лап, дядя Лап, хромой гигант, что ты наделал?
Зачем заманивал к себе мальчонку, показывал разные замысло-
ватые колесики и инструменты и страстно шептал: "Ты, Колеч-
ка, смотри, как каждая деталька сопрягается с другой.
Ан-гре-гаж! Всеобщее, Колечка, зацепление. Все друг от друга
зависит. Выкинь одну детальку - и весь механизм встанет.
Тут, Колечка, хитро все устроено, тут. Колечка, высший смысл
имеется. Попробуй выкинуть одну детальку - и все остановит-
ся. Это, Колечка, называется гармония. Гар-мо-ния! Так ска-
зать, идеальный порядок. Понял? И этот порядок вещей надо
уважать. Любить! Понял, Колечка?"
   - Так что же делать? - шепотом спросил Николай Аникеевич
дядю Лапа.
   "Ты, Колечка, не торопись, любой механизм рассмотри как
следует, запомни, что к чему да как прилажено, а потом и
разбирай", - посоветовал ему дядя Лап и неумело погладил его
по макушке огромной, тяжелой рукой.
   - Вам хорошо говорить, дядя Лап, вас давно нет, вы ни за
что не отвечаете, вам, простите за грубость, плевать на сво-
его бывшего соседа, с которым вы расстались лет тридцать
пять назад, а мне как жить?
   По комнате промаршировал Солдат, глядя куда-то в сторону
метро и отдавая с легкой улыбкой честь невидимым своим ко-
мандирам. Николай Аникеевич испугался было, что Солдат нас-
ледит, поцарапает польский лак, котором был покрыт пол, но
Солдат маршировал бесшумна и ноги его в разбитых порыжевших
ботинках довоенного высокого фасона следов не оставляли.
   Жаль, до слез жаль было Николаю Аникеевичу уходящего рас-
судка. Через все прошел: через нищее свое детство, через
войну, - человеком стал, мастером, профессора ему кланяются,
потому что в своем деле он сам профессор. Да что профессор,
академик! Сыну-инженеру помогаю - и вот все рушится, размы-
вается дьявольским каким-то паводком, двумя маленькими ла-
тунными барабанами, в которых должны были быть пружины и ко-
торых нет. "Дол-жны, дол-жны", - упорно повторял он, словно
заклиная их.
   И вдруг в голову Николаю Аникеевичу упругим кошачьим
прыжком вскочила простенькая мысль. И как это он раньше не
догадался! Надо попросить Веру завести пружину. Если заве-
дет, значит, он страдает галлюцинациями. Если и она убедит-
ся, что ключ свободно вращается, то... По крайней мере он
будет знать, что не рехнулся еще. Не могут ж^ двое одновре-
менно лишиться разума.
   Вера уже спала, спала аккуратно, подложив руку под щеку,
как спят на картинках. Она все делала аккуратно.
   - Веруш, - тихонько позвал Николай Аникеевич и легонько
погладил по полному плечу под ночной рубашкой.
   - Что, Коля? - сразу открыла она глаза.
   Не Коленька, заметил зачем-то Николай Аникеевич, а Коля.
Даже со сна помнит, что и как надо делать.
   - Веруш, прости, что разбудил... у меня к тебе просьба. -
Он взял ее под руку - он все еще в своем темном пиджаке и
при галстуке, а она в длинной ночной рубашке - и подвел к
часам. - Будь любезна, поверни вот этот ключик, хорошо?
   Вера Гавриловна крепко зажмурилась и потрясла головой,
прогоняя сон, и послушно повернулся ключ.
   - Легко крутится?
   - Совсем легко.
   - Спасибо, Веруш, беги досматривать сны.
   - Чего ты улыбаешься?
   - Что еще, оказывается, не сошел с ума.
   - Как так?
   - Долгая история, беги. Я скоро лягу.
   Ну что ж, по крайней мере Солдату придется пока обойтись
без компании. Ладно, посмотрим, что там за чудесный такой
механизм, который вращает стрелки без пружины. А может, там
вечный двигатель? Перпетуум-мобиле? И сделают Николая Анике-
евича академиком. И будет он давать интервью. И начинать
так: "Я, товарищи, академик-самоучка". А профессора Пытляева
Егор Иваныча будет называть не просто "дорогой мой", а "до-
рогуша". А еще лучше "голубчик". И будет ходить в черной
шелковой ермолке. Бор-Бора - уволить! Хотя черт с ним, пусть
остается и подмигивает...
   Ладно, решим потом. Пока до выборов в академию есть еще
время. Николай Аникеевич взял отвертку, поднес ее к часам и
вдруг замер, словно кто-то задержал его руку на полпути. Это
еще что за чертовщина? Непонятно что, но что-то явно мешало
ему приступить к разборке. Николай Аникеевич подвигал правой
рукой, сделал даже несколько гимнастических движений. Как
будто мышцы и суставы работают нормально. Вот он приближает
отвертку к механизму и сам же почему-то останавливает ручку.
Что-то мешает ему.
   Должно быть, необыкновенные часы уже порядком истощили
его способность к удивлению, потому что на этот раз Николай
Аникеевич особенно не изумился. Мало того, невидимый барьер
он воспринял почти как нечто совершенно естественное. "У чу-
да, - подумал он, - и ограда должна, наверное, быть чудес-
ной. Если уж избушка на курьих ножках, то ведь не штакетни-
ком с Валькой дурой ее окружить... Если уж избушка, то пода-
вайте и бабу-ягу, и помело, и все, что положено ей по ска-
зочной, чудесной ее разнарядке".
   Прекрасно, сказал себе Николай Аникеевич, кладя отвертку.
Очень хорошо ты сравнил часы с избушкой на курьих ножках.
Красиво, хотя неубедительно, потому что перед ним творилось
нечто, что происходить не могло. Это уж точно. В этом уж по-
ложитесь на человека, просидевшего за верстачком тридцать с
лишним лет. С того самого момента, когда вернулся он в сорок
шестом году, оглушенный войной и тяжелым ранением. И помога-
ла ему в госпиталях часовая отверточка. Часы ведь везде ло-
маются. А тогда ужас сколько часов заграничных было...
   Огромен и непонятен был мир, пугал какой-то неопределен-
ностью, открытостью, и в этом головокружительном мире ощущал
себя Николай Изъюров, демобилизованный солдат двадцати двух
лет, безмерно малой песчинкой. Дунет ветер - понесет бог
весть куда. Наступит кто-нибудь - хрустнешь песчинкой ти-
хонько, никто не услышит. А хотелось укрепиться как-то, при-
лепиться к чему-нибудь, пусть на маленький, но на свой стать
якорь; чтоб не швыряло, не несло, не крутило, не манили по-
напрасну необъятные горизонты.
   Ничего он не знал, ничего не умел, кроме простейшего ре-
монта часов, которому научил его уже покойный дядя Лап, быв-
ший его сосед Ян Иосифович Лапиньш, И услышал Николай Изъ-
юров пугливый и настойчивый шепот покойника: "Ты, Колечка,
механизма не бойся, Рассмотри внимательно, разберись. Тут
разобраться не так уж трудно: колесико к трибочке, трибочка
к колесику. Тут, Коленька, все понятно, не то, что с челове-
ком..."
   Так и стал Николай Аникеевич Изъюров часовщиком. И жалел
он о своем выборе, и не жалел. Читал много, всю жизнь,
сколько себя помнил, читал. С того, наверное, времени, когда
в первом классе неведомо почему и отчего выросли у него на
лице бородавки. Строго по одной линии, словно вымеривал
кто-то, куда ему лучше приделать это уродство. Сразу, по мо-
лодости своей и глупости, особенно он не страдал, но нрави-
лась ему девочка одна, черненький такой дьяволенок, всегда
перепачканный чернилами. Только издали посматривал на нее
Коля, но раз поймал ее жест: кулак, приложенный к носу. Его,
значит, бородавки. И сразу сжался он весь. замкнулся. Добрый
доселе мир ощетинился кулаками. насмешливо приложенными к
носам, чтоб посмеяться над маленьким уродцем.
   Мазали бородавки всякими мазями, жгли ляписом, кислотой,
вырезали, но с ужасающим упорством вырастали они снова, как
крест, как отметина, как печать проклятия. Кто-то надоумил
мать, что где-то на Мясницкой живет, мол, ^старичок профес-
сор, Иордан по фамилии, который выжигает бородавки радием.
Побегала кастелянша, посуетилась и впрямь нашла профессора.
Старичок, однако, потребовал несусветную цену, и кастелянша
совсем было отчаялась, но потом деньги откуда-то появились,
и они направились в огромный дом на Мясницкой. Или она уже
тогда называлась улицей Кирова?
   Квартира была тиха, сумрачна от темных высоких шкафов и
темных кожаных кресел. Профессор, крошечный сухонький стари-
чок в светлом облачке пуха на чистенькой головке, торжест-
венно достал из тяжелого металлического ларца небольшую
блестящую штучку, обернул ее марлей и вручил матери:
   - На каждую бородавку, мадам, десять минут. Часы перед
вами.
   Чуть не утонул Коля в кожаных глубинах безбрежного крес-
ла, когда сел в него.
   - Сиди, сиди тихонечко, сынок, - шепототл попросила мать,
осторожно прикладывая ко лбу сына металлическую штучку в
марле.
   Странно пахло от кресла, громко стучало сердце в благого-
вейной тишине темной квартиры, неторопливо и важно тикали
высоченные часы такого же темного, как шкафы, дерева.
   Через несколько недель бородавки начали засыхать, а потом
и вовсе отвалились, оставив после себя лишь розовую кожицу.
Но дело свое они уже сделали: не забыл Коля о кулаке, прило-
женном к носу.
   Уже когда провожала его мать в армию, она вдруг спросила:
   - А помнишь, сынок, профессора, что бородавки тебе вывел?
   - А как же, - басом ответил Николай.
   - А деньги, знаешь, откуда я тогда взяла?
   - Не...
   - Ян Иосифович дал.
   - Дядя Лап?
   - Ну да.
   - Одолжил, что ли?
   - Хотела отдавать по частям - не взял. Но, говорит, Ко-
лечке не скажи случайно, что деньги я дал.
   - А почему?
   - Кто знает, - пожала остренькими плечиками мать, и на
поблекшем ее лице отразилось привычное недоумение.
   Неудобно, неловко как-то стало на душе у Николая Изъюрова
от материных слов. Может, потому, что всегда в детстве поба-
ивался огромного, скрипящего при каждом шаге латыша, смотрел

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг