вать в игре. Но суть от этого, Егор Иваныч, не меняется.
- А почему?
- А потому, наверное, что я всю жизнь считал себя способ-
ным на нечто большее, чем ремонт часов. Дурость, конечно.
Всю жизнь убеждаю себя, что дурость. Понимаете?
- Вполне. Когда я защитил кандидатскую диссертацию перед
самой войной, я, знаете, тоже был уверен, что переверну нау-
ку. Но стал преподавателем и перевернул вместо этого тысяч,
наверное, десять зачеток. Вот так. Знаете, в старости, между
прочим, и масса преимуществ, в которых не все отдают себе
отчет. Например, можно смело поносить свой неправильно выб-
ранный жизненный путь. Ни к чему не обязывает. Переделы-
ватъ-то что-нибудь уже поздненько. Согласны?
- Гм... Пожалуй...
- Тогда еще по крошечной? Как гласит народная мудрость?
Что-то стало холодать, не пора ли нам...
- Ни в коем случае. Спасибо. Ну, где ваш симпатичный ка-
ретник??
Профессор поставил на стол небольшие бронзовые часы. Ка-
ретник и впрямь был приятный: благородных пропорций, с цвет-
ными циферблатами и резной кнопкой репетира. Хотя металл по-
тускнел, окислился и был покрыт стойкой вековой грязью, Ни-
колай Аникеевич видел часы чистыми и сверкающими - он всегда
видел своим мысленным взором вещь в том виде, в каком она
выйдет из его рук или из рук любого хорошего мастера. Ну-ка,
что там внутри? Механизм был в ужасающем состоянии, вернее
даже не механизм, а то, что от него осталось. А осталось,
кроме платинок, не так уж много.
- И что вы скажете? - спросил профессор.
- Что я могу сказать? Это не ремонт, реставрация. Вы ж
видите, половины деталей механизма нет.
Профессор печально помассировал кончик мясистого носа,
вздохнул.
- Все в ваших руках, дорогой мой.
Николай Акикеевич снова начал медленно закипать. Демок-
рат. Называйте меня "дорогой мой". Когда хочется часы отрес-
таврировать, не так позволишь себя называть. Ничего, рюмкой
тут не отделаться. Это тебе не тавтология.
- Почему только в моих руках? - притворно изумился Нико-
лай Аннкеевич. - Отнесите в мастерскую...
- В любую? - деловито, в тон, спросил профессор.
- Боюсь, дорогой мой профессор, - сказал Николай Аникее-
вич и с удовольствием заметил легчайшую гримаску, быстро
скользнувшую по пухлому профессорскому лицу, - что не смогу
вам помочь. Работа большая, а времени нет. У меня у самого
полно часов в коллекции, до которых никак руки не доходят.
Так что не обессудьте.
"Красивое слово", - с гордостью отметил про себя Николай
Аникеевич. Он гордился тем, что много читал, особенно клас-
сиков, и следил за своей речью. К тому же он давно убедился,
что человек, употребляющий слова вроде "не обессудьте", все-
лял в клиента уверенность и заставлял его платить больше.
Мастер, говорящий "не обессудьте", это уже не просто мастер,
это почти профессор.
- Никак, Николай Аникеевич? - уже заискивающим тоном
спросил Егор Иваныч.
Еще можно поиграть со стариком немножко, решил часовщик.
В конце концов почистить часы и поставить два-три нехватаю-
щих колеса, которые у него наверняка отыщутся, дело не такое
уж трудоемкое, а рублей сто профессор заплатит. Да еще спа-
сибо скажет. Тавтология.
- Я бы с удовольствием, но... - Он медленно и обезоружи-
вающе развел руками. - Тут только копни: одно, другое,
третье. Ведь лет им, пожалуй, под двести. А время, время...
- А если без сроков, дорогой Николай Аникеевич? Сделаете,
когда будет возможность, а?
Николай Аникеевич хмыкнул и укоризненно покачал головой,
словно говоря: ну и настырен же ты, братец. Главное - оття-
нуть немножко ответ. Он посмотрел на высокие напольные часы,
которые когда-то продал профессору.
- Как идут?
- Как идут? Ваша ведь работа.
Профессор бросил быстрый вопросительный взгляд на часов-
щика: не перехватил ли? Наверное, перехватил, потому что Ни-
колай Аникеевич тонко усмехнулся. Хитер часовщик, лиса. Но
золотые руки. Душу тебе выкрутит, пока согласится. Но что
делать, когда он практически монополист?
- Неужели же вы лишите меня всякой надежды? - жалобно
спросил профессор.
- Ну хорошо, уговорили, - как бы не веря, что такое могло
случиться, Николай Аникеевич недоуменно покачал головой: -
Постараюсь сделать. Не быстро, конечно.
- Ну и прекрасно! - просиял профессор и энергично потер
руки. Это была ошибка, потому что движение это было Николаю
Аникеевичу неприятно: ага, подумал он, ручки уже потирает,
уломал дурака. - И сколько это будет стоить?
- Сто двадцать пять, - с удовольствием сказал Николай
Аникеевич, глядя, как передернулось профессорское лицо. "Мог
бы и крякнуть", - злорадно подумал он.
- Вот вам и политэкономия в действии: монополисты диктуют
цены. Потребителю ничего не остается, как стискивать зубы и
платить.
- А вы меня еще как-нибудь назовите, легче будет.
- Назвал бы, да боюсь, придется за это еще платить.
- Обижаете, профессор.
Вот так, думал Николай Аникеевич, укладывая аккуратно ка-
ретные часы в свой чемоданчик. Рассчитывал, что разбавит ме-
ня рюмочкой и демократической беседкой размягчит, а вышло
наоборот: больше семидесяти пяти я и не рассчитывал, а заце-
пилось на полсотни больше.
- Да, чуть не забыл, Николай Аникеевич, тут у меня сосед-
ка этажом ниже, трогательная такая старушенция. Продает нас-
тольные часы, очень просила подыскать покупателя, чтобы не
тащить в комиссионку. Одиннадцатая квартира. Евдокия Гри-
горьевна.
- А вам они что, не подходят?
- Да нет, часы, похоже, старые, немецкие, на ходу, но ка-
кие-то неинтересные. Зайдите хоть на секундочку, хочется по-
мочь старушке. Я обещал ей.
- Зайду, - кивнул Николай Аникеевич, надевая тяжелое, не
успевшее высохнуть пальто. Ловко он, однако, профессора...
2
Евдокия Григорьевна оказалась маленькой старушкой,
крест-накрест, словно портупеей, опоясанной серой шерстяной
шалью.
- Заходите, заходите, - пропела она, ведя Николая Аникее-
вича по длинному темному коридору, на стенах которого угады-
вались неясные туши жестяных корыт и рогатились велосипедные
рули. - Сюда заходите.
От длинного коммунального коридора и старомодного, в мел-
ких оборках оранжевого шелкового абажура, висевшего низко
над столом, покрытым темной бархатной скатертью, на Николая
Аникеевича вдруг пахнуло далекими детскими воспоминаниями.
На бесшумной карусели быстро проплыла перед глазами мать,
всегда нахмуренная, всегда озабоченная, всегда что-то подс-
читывающая: в руках огрызок плохо отточенного желтого каран-
даша, который она то и дело поворачивает, чтобы удобнее было
складывать свои цифры на полях газеты. "Ой, Коленька, опять
двух пеньюаров не хватает". Была она кастеляншей в парикма-
херской, и всегда у нее чегото не хватало. Еще поворот: со-
седская девочка Роза. Ничего от нее не осталось в памяти.
Только потные горячие ладошки, и шершавые губы, и мешающие
пугливым поцелуям носы. И конечно, дядя Лап, огромный, хро-
мой, с бритой пятнистой и бугристой головой и тихие его сло-
ва с оглядкой на дверь. "Ты, Коленька, механизма не бойся.
Ты его люби, он тебе и откроется. Колесико к грибочке, три-
бочка к колесику. И все одно за другое цепляется.
Ан-гре-гаж! - благоговейным шепотом говорил он. - Все чисто,
красиво, определенно".
Николай Аникеевич на мгновение зажмурился, останавливая
бесшумное вращение карусели и отправляя в глубины памяти ог-
ромного дядю Лапа. "Калека", - шипела тетя Валя Бизина, ког-
да он выходил из кухни. И шипящую тетю Валю Бизину туда же,
в память.
- Вот они, часики, спасибо, что зашли, - все так же лас-
ково пропела старушка. - Вас Егор Иваныч направил? Дай бог
ему здоровья.
Небольшие настольные часы стояли на этажерке, покрытой
вышитой салфеточкой. Немецкая работа, похоже, конец девят-
надцатого века. Может, чуть позже. Циферблат потускнел, по-
царапан. Ага, ручка сверху явно от других часов. Трещина на
корпусе.
- Ни за что не продала бы их! Василий Евграфыч, муж мой,
уже шесть лет как помер, царствие ему небесное, очень эти
часы любил. Прямо надышаться на них не мог. Умирал, все про-
сил меня: ты, говорит, береги эти часы, они особенные. А ес-
ли уж придется продавать, только хорошему человеку. А я б их
и сроду не продавала, да вбила, дура старая, себе в голову:
куплю дочке цветной телевизор. Вот вбила - и ничего не могу
с собой поделать...
- Вы разрешите, Екатерина Григорьевна?
- Смотрите, смотрите, часы хорошие, вы не беспокойтесь.
Николай Аникеевич осторожно снял часы с этажерки, поста-
вил на стол под абажур и открыл заднюю крышку. Пыли, пыли,
только что паутины не было. Винегрет, сборная солянка. Меха-
низм был явно французский, с массивными платанами без выре-
зов.
- И сколько вы за них хотите?
- Сколько? - старушка напряженно смотрела на Николая Ани-
кеевича и испуганно моргала. - Вот телевизор я решила цвет-
ной дочке купить. Сын у нее, внук, значит, мой, в неприят-
ность попал... По строительной части. Адвокат все обнадежи-
вала, обнадеживала, портфельчиком помахивала, шилохвостка, а
на суде три года дали. Ктой-то там на мертвых людей выписы-
вал...
- Мертвые души.
- Ктой-то там, говорю, на мертвых людей выписывал, а Фе-
деньку, вишь, посадили. Двадцать девять лет, не курит, не
пьет, не женился еще, бабулей меня зовет. - Старушка привыч-
но всхлипнула, жалобно сморщила нос. - Вот и вбила себе в
голову: куплю дочке цветной телевизор, так она, бедная, уби-
вается... А вы смотрите, смотрите, часы очень даже хорошие.
- Я вижу, Екатерина Григорьевна. Вы только меня поймите
правильно: я ведь человек незаинтересованный. Я был у вашего
соседа, и он просил зайти к вам.
- Спасибо, спасибо ему. Очень хороший человек Егор Ивано-
вич.
- Часы на ходу, довольно старые, но кто интересуется те-
перь антикварными часами? Только коллекционеры, иностранцы,
которым некуда девать здесь деньги, и наши отечественные бо-
гачи. Тоже ищут помещения капитала. Понимаете?
- Да, да, - торопливо кивнула старушка, испуганно моргая.
- Но вы не сомневайтесь: часы даже очень хорошие.
- И всем этим людям нужно что-то необыкновенное, стиль-
ное. Сейчас, например, в моде английские часы, "Нортон" там,
"Мапин" или что-нибудь вроде этого. А ваши... корпус и ци-
ферблат от немецких часов, механизм французский, ручка на
корпусе вообще, по-моему, самодельная. Вот ведь в чем де-
ло...
- Ходят они хорошо, - робко сказала старушка и проситель-
но посмотрела на Николая Аникеевича.
- Так что ходят? Это ж не главное. Купи будильник за пять
рублей, он тоже хорошо ходить будет.
- А покойный муж все говорил: это, Катя, очень даже от-
личные часы...
- Я понимаю, Екатерина Григорьевна...
"Жаль, конечно, старушку. Это все профессор, - с неожи-
данной злобой подумал Николай Аникеевич, - заморочил бабусе
голову. Сколько стоит цветной телевизор? Рублей шестьсот. А
за этот хлам, если его вообще поставят на улице Димитрова,
рублей триста - триста пятьдесят дадут максимум. Значит, ес-
ли брать их у старушки, то самое большее за две сотни. Два
стольника, как говорит Витенька. Да и вообще не стоит связы-
ваться. Старушка будет переживать, что я ее обманул, а про-
фессор будет ее подзуживать: он, конечно, человек знающий,
неплохой мастер, но палец ему в рот не клади". Он мысленно
усмехнулся. Интересно, ох как интересно угадывать, что о те-
бе люди думают.
Но надо идти. Он посмотрел на свою золотую "Омегу". Ого,
уже восемь, пора домой. Где-то за стеной тоненько пискнули
сигналы точного времени, и с последним часы на столе начали
бить. Колокольчик звенел тоненько, хрустально, беззащитно,
как в сказке. Хитра, однако, бабуля, ишь как тщательно уста-
новила часы, секунда в секундочку, даже точнее "Омеги" моей.
Показать, как ходят.
Встать пора и раскланяться, Вера уж, наверное, заждалась.
И как-то не вставалось. Сказочный тоненький колокольчик все
еще звучал в ушах. "Ну, колокольчик и колокольчик, что с то-
го, - мысленно выговорил себе Николай Аникеевич, - двести,
ну, двести пятьдесят. А не отдаст - тем лучше. Возиться за
сотню, искать кого-нибудь, чтобы сдал часы на комиссию - не
стоит самому слишком часто ставить на свое имя, обэхээсников
там больше продавцов". Старая окончательно рехнулась или
просто издевается. б господи, он же совсем забыл, что в че-
моданчике у него ключ от каретника. Диаметр приблизительно
одинаковый.
- Вы позволите? - спросил он и достал из чемодана ключ.
Старушка смотрела на него уже не испуганно, а как бы над-
менно, с вызовом. Николай Аникеевич снова открыл заднюю
дверцу часов. Он не ошибся, ключ подошел. Сейчас он покажет
ей.
- Смотрите, Екатерина Григорьевна. Вот я вставляю ключ. В
таких часах завод всегда правый.
Николай Аникеевич начал осторожно поворачивать ключ -
пружина, наверное, заведена - и вдруг почувствовал, как на
лбу его выступила испарина. Ключ повернулся совершенно сво-
бодно, не испытывая ни малейшего сопротивления пружины.
"Лопнула, - автоматически подумал он. - Ближе к наружному
концу, вот валик и вращается свободно". Да, но часы шли,
уютно тикали.
Николай Аникеевич всю жизнь просидел с лупой в глазу, и
для него пружинные часы, идущие без пружины, были тем же са-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг