ностью. Эти часы, как вы должны были уже догадаться, побыва-
ли у меня. Я их купил за какую-то сущую ерунду перед самой
войной, снабдил универсальным блоком...
- Универсальным блоком?
- Угу. Небольшая штуковинка, которая находится в барабане
вместо пружины. Не буду говорить вам, как он устроен.
Во-первых, это неважно, во-вторых, вы не смогли бы понять.
Этот блок не только обеспечивает точный ход часов, он улав-
ливает и передает мне мысли владельца часов.
- Значит, и тот, кто владел этими часами раньше, и Васи-
лий Евграфыч, и теперь я...
- Совершенно верно. Вы, конечно, хотите сказать мне, что
это все-таки безнравственно, все равно что подсматривать в
замочную скважину, и никакие возвышенные слова о космосе и
союзе разумных существ не замаскируют этот факт. Так?
- Я не знаю, но...
- Так, так, дорогой Николай Аникеевич. Поэтому наше неиз-
менное правило гласит, что изучение при помощи универсальных
блоков может происходить только с полного согласия того, к
кому этот блок попадает. Если бы вы не пришли ко мне, я бы
сам пришел к вам.
- Значит, я должен жить, зная, что каждая моя мысль, каж-
дое слово попадает к вам?
- Не только ко мне. Дальше. В наш Центр изучения и связи,
в память наших машин.
Как он мог только что потянуться душой к старичку? Зама-
нивал красивыми словами. Выставить себя напоказ? О господи,
что он говорит, этот старичок, этот галактический шпион в
вельветовой пижамке? Как можно жить даже не под постоянным
рентгеном, а превратившись в стеклянного человека? Со стек-
лянной головой, стеклянными мозгами, стеклянным сердцем и
стеклянной душой? И каждая твоя мыслишка, даже самая юркая,
что проворными маленькими ящерицами вечно шныряют в голове,
будет видна? Экспонатом стать?
Он вдруг вспомнил, как купил в прошлом году вазу из оник-
са с серебром прекрасной старой работы. Купил за четверть,
да что там четверть, за пятую часть ее настоящей цены, обма-
нув тучную обезноженную старуху, сказал, что носил вазу в
комиссионный, что нашли в ней изъян и вообще не хотели при-
нимать. Старуха доверчиво кивала, астматически, со свистом
вздыхала, и при каждом кивке сквозь жиденькие седые волосы
просвечивала розоватая кожица. Только на минуту вдруг оста-
новилась, испытующе посмотрела на Николая Аникеевича и спро-
сила:
- А вы меня не обманываете? Мне казалось, дороже она
должна стоить...
Николай Аникеевич возмутился, вспыхнул, предвкушение уда-
чи окрыляло его. Зная, что рискует, сказал тем не менее оби-
женно:
- Как хотите. Если вы мне не доверяете...
- Почему не доверяю, - не очень убежденно вздохнула вла-
делица вазы и со стариковской покорностью судьбе добавила: -
Ладно уж... берите.
Нес Николай Аникеевич вазу и весь трепетал от отходившего
охотничьего азарта, от жадной жадности. И трудно было ска-
зать, от чего веселее текла кровь по его жилам, от удачной
ли покупки или от ловкого, артистического обмана.
И еще раньше. Война. Учебный полк. Библиотека в районном
городке. Жалкая библиотека в холодной хибарке. Облачка пара
у рта. Библиотекарша. Тонкий длинный нос. Синеватый. От хо-
лода. От недоедания или от беззащитности. Грубые его объятия
между стеллажами. Голова ее, прижатая к растрепанным "Сказ-
кам" Пушкина, страх в умоляющих близоруких глазах. Быстрый,
виноватый шепот: Коля, не надо. И его потом хвастливые, лжи-
вые рассказы товарищам, как целовала она его. И снова синий
ее носик и слезы в глазах: зачем ты рассказывал? Как я буду
теперь жить здесь? А чтоб другой раз не фордыбачилась, расс-
меялся он. И это - через стекло? На выставку для всех? На
всю вселенную? В машины ихние заложить, как он с бабой своей
спит? Шутник этот посланец, однако. Ловок, ловок, ничего не
скажешь. Ишь, паучишка кругленький.
- И вы хотите сказать, что я должен жить с этим вашим
блоком, знать, что весь я насквозь открыт для вас? - недо-
верчиво спросил Николай Аникеевич.
- Вовсе не хочу. Поймите, дело это сугубо добровольное,
зависящее только от вашей доброй воли. И покойный Василий
Евграфович, и его друг Кишкнн, который подарил ему перед
смертью часы - все они совершенно добровольно оставили у се-
бя блок.
- Еще бы, жалко, наверное, было часов...
- Не слишком благородная реплика, дражайший Николай Ани-
кеевич, боюсь, она не делает вам чести. Тем более что даже в
случае отказа, объяснил я им, часы все равно остаются. Вы-
нуть блок и вставить пружину - это, согласитесь, для помощ-
ника Джованни да Донди пустяковое дело. В равной степени это
условие относится и к вам. И у вас останутся часы, даже если
вы откажетесь от блока.
- А старуха, Екатерина Григорьевна? - вскричал торжеству-
юще Николай Аникеевич. - Столько лет держала часы после
смерти мужа. Вы что, хотите сказать...
- Совершенно верно, - невозмутимо кивнул старичок седень-
кой своей аккуратной головкой.
- Что-о? И она знала о блоке вашем?
- Истинно так, любезный мой друг.
- Но... она же продала часы...
- Собиралась она съезжаться с дочерью и решила, что дочь
не согласится жить с блоком.
- Еще бы...
- Екатерина Григорьевна знает свою дочь.
- И старуха, выходит, разыграла весь этот спектакль...
- Выходит, любезнейший Николай Аникеевич. Зная ее, могу
засвидетельствовать, что далеко она не проста. Тонкого ума
женщина. Необразованна, но умна. Как она сыграла роль темно-
ватой пенсионерки, а? - старичок залился детским счастливым
смешком. - Блестяще!
"Выходит, отделалась старуха от часов. Все-таки отдела-
лась. А я? Мне-то зачем блок?" - подумал Николай Аникеевич.
- А зачем мне этот блок ваш? Может, вы объясните? - недо-
умевающе спросил он.
- Совершенно как будто и незачем.
- А зачем Василий Евграфовкч и этот...
- Кишкин.
- И Кишкин. И старуха. Зачем они согласились?
- Мне кажется, я догадываюсь.
- Зачем же?
- К сожалению, не могу вам сказать. Это против правил. По
правилам, мы никоим образом не должны стараться влиять на
возможных обладателей блоков. Это сугубо личное дело каждо-
го, которое может решать только каждый в отдельности, без
какого бы то ни было воздействия. Как, впрочем, и любой
нравственный вопрос. Нравственность, закачанная в человека
под давлением, - это уже не нравственность. Тем более что
человек - сосуд далеко не герметический и ничего под давле-
нием сверх атмосферного в себе долго не удерживает...
- Разные бывают чудаки, - пробормотал Николай Аникеевич,
думая о людях, которые по собственной воле согласились выс-
тавить напоказ тайкики своих душ. Да что тайники, канализа-
ционную", можно сказать, систему. Всю дрянь, что выделяется
:в сердце. Которую не только что от другой цивилизации, от
себя прячешь, наряжаешь в пристойные одежды. Ведь не думал я
тогда, когда обкрадывал обезноженную астматическую старуху,
что я именно обкрадываю ее, обманываю. Николай Аникеевич
вдруг поймал себя на том, что впервые употребил по отношению
к себе т акие слова. Обманывали, надували, грабили клиентов,
гребли под себя всегда другие. Например, Витенька с непод-
вижными прозрачными глазками змеи, Горбун, Бор-Бор. А он
просто приобретал что-то более выгодно, менее выгодно. Более
выгодная покупка, то есть приобретение вещи за часть ее ис-
тинной стоимости, была всегда приятна, наполняла его празд-
ничным ощущением удачи, делала снисходительным к другим, ко-
торые не умели так ловко проворачивать дела и сидели всю
жизнь сиднем на своей зарплате. Как, например, сын.
И вдруг, неведомо почему, не на суде, не на следствии,
сказал себе, что обокрал ту тучную старуху с прелестной ва-
зой из оникса в серебре. И крупно, словно в гигантскую лупу,
увидел зачем-то он розовую кожу на старушечьем черепе, что
просвечивала через реденькие, истонченные седые волосы.
Обокрал и обманул.
Господи, слова-то какие. Мокрые, холодные, скользкие. Как
жабы, прыгали они в его голове в тягостной чехарде: "обок-
рал", "обманул", "обманул", "обокрал".
Будь ты проклят, псих паршивый, посланец. Жил он хорошо,
спокойно, уютно, можно сказать, жил, копейку всегда, всю
свою жизнь зарабатывал, сына вырастил и сейчас помогал ему,
тридцатилетнему байбаку, и покойницу Валентину Николаевну
уважал, и Верушку никогда не обижал, и сыну ее Ваське тоже
помогал. И вот является плюгавенький этот вечный жид с тыся-
челетним стажем, посланец, видите ли, других цивилизаций. Да
не явился, а вломился в уютную его и аккуратную душу, все
сдвинул, перекрутил, пустил этих жаб: "обокрал", "обманул".
Да не обманул, не обокрал, черт побери! Просто не захотела
она сама по комиссионкам таскаться, вот и все. Испокон веку
так было.
Нет уж, Виктор Александрович или Гвидо там какой-то! Не
выйдет! Катитесь-ка, друг мой любезнейший, как вы изящно вы-
ражаетесь, к чертовой матери, в галактический свой центр. И
так мне за вами в душе своей прибираться и прибираться, пока
не вернешь все на место, пока не вытуришь склизких и холод-
ных жаб. Нет уж, дудки!
Пардон, мсье. Ищите себе других для ваших блоков. Крети-
нов на земле много, на всякое дело найти можно. Так-то.
Было у Николая Аникеевича ощущение, что все это он вслух
сказал, выплеснул старичку в пижамке вельветовой прямо в ли-
цо. Но то было лишь ощущение. Уж очень сильно клокотало в
нем. А на самом деле сидел он за столом перед чашкой остыв-
шего чая и смотрел на не очень чистую скатерть. А старичок
снова впился в телевизор, в мире нет другой пока команды
лучше "Спартака". Николай Аннкеевич вдруг разом успокоился.
Снизил ему "Спартак" душевное давление. Верхнее и нижнее. А
может, все-таки псих? Ах, как славно было бы, как приятно
убедиться все-таки, что псих. Да не псих, вздохнул Николай
Аникеевич. Если бы!
Ну что ж, надо подводить черту. Он зачем-то откашлялся,
словно собирался выступить на собрании.
- Виктор Александрович, я, пожалуй, пойду.
- Счастливого пути, друг мой милый, - пробормотал стари-
чок, на мгновение оторвавшись от телевизора.
- Так как мы договоримся с часами? Я за них шестьсот
пятьдесят рублей...
- Да, да, я знаю. В высшей степени непохоже на вас. Со-
вершенно несуразная цена.
- Бывает, случается, - вздохнул Николай Аникеевич, с неп-
риязнью глядя на самодовольное личико старичка. Было что-то
отталкивающее в дурацком интересе, с которым он прилип к те-
левизору. Тысяча лет, гм...
- Давайте договоримся так: вы подумаете день-другой, а
потом мне позвоните. Сменить блок на пружину я вам смогу в
любой практически вечер. Запишите, пожалуйста, мой телефон.
- Зачем? - грубо сказал Николай Аникеевич. - Считайте,
что я уже решил.
- А вы все-таки подумайте, дражайший мой Николай Аникее-
вич, подумайте. Ну еще день поживете с блоком, другой, что
изменится? Я ведь и так про старуху с ониксовой вазой знаю,
и про библиотекаршу ту.
Николай Аникеевич почувствовал, что краснеет. Сразу стало
жарко щекам и лбу. Вот сволочь. На мгновение мелькнула
мысль: врезать по этой чистенькой ухмыляющейся роже как сле-
дует... Даже задышал он тяжело.
Нет, не дай бог. Этого еще не хватало. Да и не ухмылялся,
пожалуй, Виктор Александрович. Наоборот. Жалостливо так
смотрел. "Черт с ним, возьму телефон, лишь бы быстрее ноги
унести отсюда, пока еще хоть что-нибудь соображаю".
- Давайте ваш телефон, - хрипло сказал Николай Аникеевич,
вытащил ручку и записал продиктованный номер в потрепанную
записную книжечку. Новую давно купить надо.
Не прощаясь встал, оделся и вышел на улицу. И старичок не
попрощался, друг разлюбезнейший, приклеил космический свой
зад к телевизору.
Шел Николай Аникеевич по мартовской московской улице,
похрустывал вечерним нежным ледком, едва народившимся на
дневных лужицах, и показалась ему улица никогда прежде не
виданной. И предзакатное фиолетово-багровое небо, и люди, и
одинаковые дома - все вдруг представилось декорацией, ненас-
тоящим.
О господи, совсем заморочил ему голову скверный старичок.
Сидит как паук, разбрасывает вокруг свои шпионские блоки. И
что самое отвратительное, находятся же идиоты вроде покойни-
ков этих Василия Евграфыча и друга его Кишкина с фабрики
мягкой игрушки, которые по доброй воле навешивают на себя
такой хомут.
Неприятны, неприятны были ему эти люди. И представлялись
в виде скопцов каких-то: личики чистенькие, в запеченных яб-
лочных морщинках, ханжеские, с поджатыми губками. Правильно
люди говорили, услужливо подсказала память, сектанты. Сек-
танты и есть. Неудачники. В жизни ничего не добились, вот и
клюют жадно, любую приманку заглатывают, лишь бы пересортицу
сделать с их жизнями. Была жизнь третьесортная, можно ска-
зать, уцененная. А вдруг пожалуйста - высший сорт! Я не та-
кой, как все, я другой! Я необычный! Велико ли дело, что всю
жизнь в автомобильной яме просидел, когда ныне я избранный,
несу, видите ли, в себе тайну! Хомут, Василий Евграфович, а
не тайну. Душу свою превратили вы в экспонат, товарищ Киш-
кин. Мол, наблюдайте, кому делать нечего.
Из двора выехало такси с зеленым огоньком, и Николай Ани-
кеевич поднял руку. "Совсем, старый дурак, охренел, - поду-
мал он, садясь рядом с водителем, - каждый день раскатывать
стал".
7
Дома застал он Веру Гавриловну с сыном.
- Здравствуйте, Николай Аникеич, - протянул руку Вася, -
я вам не помешаю?
- Господь с тобой, Василий Александрович, - улыбнулся Ни-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг