сциндапсуса, нежно пропустил между пальцев длинные листья Безымянки.
- Ну, слава богу,- вдруг просиял .он. И глаза у него сразу залучились, и
лысинка порозовела.
- В каком смысле?
- Вы не представляете, Геночка, как я волновался и за них,- он кивнул в
сторону растений,- и за вас.
- А почему? Вы боялись, я не буду поливать их?
- Э, милый, это не так просто. Бывает, человек ухаживает за цветком по
всем правилам науки, а цветок чахнет. И не потому, что этот человек злой -
хотя растения прекрасно это чувствуют,- а потому что как-то они не
показались друг другу. Это как любовь. А вы понравились друг другу, и я за
вас рад, Геночка. Смотрите, вот и вот еще - это новые отростки. Еще
немножко - и вам придется помочь сциндапсусам. Они ведь отчаянные
акробаты. Дайте им опору - и они под самым вашим потолком пойдут. И
умницы, заметьте. Вот увидите, начнут они выпускать воздушные корни. Дома,
у себя на Борнео, эти корни тянутся к земле, укрепляются в ней. А здесь он
выпустит корешок, посмотрит-посмотрит сверху, вместо джунглей - московская
квартирка, вместо земли - паркет. И что вы думаете? Дальше корешок не
растет. Настроение-то у вас как?
- Спасибо, поровнее, поспокойнее.
- Ну и слава богу. Это вы им спасибо скажите. Это они действуют. Тут, надо
думать, большую роль сциндапсус на себя берет. Очень спокойный он,
веселый, домовитый. Я вот сколько раз замечал: он
разговаривает-разговаривает со мной, а потом и не поймешь, то ли он
говорит, то ли поет. Вы еще не разговаривали? - деловито спросил он меня.
- Нет.
- Ну, все-таки это дикари маленькие, не забывайте. Они вначале дичатся.
Осторожны донельзя. Зато потом... Трещат, как сороки. Я так думаю, это
неудивительно. У себя в джунглях они и между собой переговариваются, и с
насекомыми могут поболтать, с птицами, с животными. А здесь с кем? Со
шкафом?
Странное дело, на этот раз бутафор уже не казался мне таким сумасшедшим,
каким представлялся раньше. Конечно, я понимал, что он несет чепуху, но
чепуха эта не вызывала активного протеста, над ней не хотелось смеяться.
Мною владело благодушие человека, только что узнавшего, что он сдал
трудный экзамен.
- Но они заговорят,- убежденно кивнул мне Александр Васильевич,-
обязательно заговорят. Вы только чаще с ними беседуйте. Похвалите их,
пошутите.
- Да я иногда что-то говорю им...
- -Я знаю, - кивнул Александр Васильевич.
- Откуда же вы знаете?
- Как откуда? - изумленно посмотрел он на меня.- Они мне сказали.
Безымянке вот особенно нравится ваше обращение "маленькие мои бедные
зеленые друзья". Говорите вы так?
Я молча кивнул. Голова начала плавно вращаться, набирая обороты. Откуда
старик мог знать про "маленьких бедных зеленых друзей"? Но с другой
стороны, это же чушь собачья! Мы сели за стол.
- О, вы, я гляжу, прямо кулинар заправский! - почти пропел Александр
Васильевич.- Это что, бефстроганов?
- По книжке,- кивнул я.
- Все равно вкусно,- он зажмурил глаза от восторга.
Я улыбнулся:
- Для вас постарался. Себе я почти не готовлю.
- Спасибо, Геночка. Я сразу понял, что вы добрая душа, а теперь и цветочки
это подтверждают. Я неопределенно хмыкнул.
- Да, да, подтверждают. Вы не представляете себе, как они проницательны,
эти зеленые ребятишки.
- А вы что сейчас делаете? - спросил Александр Васильевич.- Съемки,
похоже, идут нормально, Сурен Аршакович доволен.
- Да вот все думаю о новом сценарии.
- А о чем, Геночка?
- Да нет пока никаких идей,- пожал я плечами.
- А вы вот про растения напишите, про то, как они разговаривают, помогают
людям.-
- А что,- улыбнулся я,- это идея. И обязательно предусмотрим в сценарии
роль мудрого бутафора-бильярдиста, знатока человеческих и растительных душ.
- И пусть будет недоверчивый сценарист.
- Прекрасно. Представляете, в какой восторг придет мой редактор? "А, Гена,
это что у вас, заявка?" - спросит он. "Да вот набросал тут кое-что".- "Это
о чем же? Село? Город?"- "Да не совсем. Это, понимаете, о том, как
растения и человек находят общий язык".- "Труженики села? Я ж вас спросил.
Повышение урожайности?" - "Да нет, это в городской квартире сциндапсус
беседует с.немолодым бильярдистом..." Вы представляете, как он на меня
посмотрит? "Отлично, Геннадий Степанович, очень и очень актуальная тема.
Страна буквально задыхается без фильма о флирте цветов".
У Александра Васильевича даже выступили слезы от смеха. Он вытащил из
кармана несвежий платок, стыдливо скомкал его и промокнул краешком глаза.
Он ушел от меня поздно, оставив мне подробную инструкцию по уходу за
растениями и по устройству опор для акробата сциндапсуса.
Я засыпал в этот вечер с улыбкой, и непривычное ощущение этой улыбки
заставляло меня то погружаться в теплый сон, то выскакивать, как поплавок,
на поверхность бодрствования. Но тут откуда-то мне улыбнулся Александр
Васильевич, и я благодарно заснул.
6
Несколько лет назад Сурен Аршакович сделал как-то круглые таинственные
глаза, прижал меня к стенке в коридоре и прошептал:
- Геночка, скажите мне спасибо.
- Спасибо, но за что?
- Мы едем с вами на открытие утиной охоты. В одно охотхозяйство. Вы даже
не представляете, чего мне это стоило.
Я готов был держать пари, что режиссер мой за меня не хлопотал. Просто
кто-то дал ему два пропуска, и Сурен решил взять меня. Наверное, чтобы
выглядеть по сравнению со мной великим утиным снайпером. А может, он
рассчитывал использовать меня в качестве собаки. Пудель его, по-видимому,
к охоте относился отрицательно.
- Спасибо, но у меня даже ружья нет.
- Все, все есть, - успокоил меня режиссер и азартно припечатал меня к
списку народного контроля. - Я вам отличное ружьецо дам. Вам и не снилось
стрелять из такого.
- Не снилось,- охотно согласился я.
- Телогрейка, резиновые сапоги - это уж ваша забота.
Три дня я обзванивал подряд всех знакомых, пока наконец не экипировался.
Приехали мы в охотхозяйство поздно вечером, легли спать, но не успели
заснуть, как нас растолкали и начали развозить по номерам. Было совсем еще
темно, холодно, я втянул плечи насколько мог в чужую телогрейку и тихо
дрожал. Мотор оглушительно гремел, нос лодки разрезал черную воду на две
белесые косы, которые со сварливым шипением проносились мимо. Егерь
каким-то шестым или седьмым чувством ориентировался в ночи и все время
бормотал какие-то заклятия в адрес золотника. От него уютно пахло бензином
и выкуренной натощак папиросой.
Меня высадили на крошечную платформочку, не более квадратного метра,
замаскированную кустами. Я уселся на деревянный чурбачок, оперся на ружье
и попытался заснуть, но городское мое избалованное тело никак не
соглашалось на неудобную позу. Я тихо клацал зубами и проклинал свою
слабость, которая не позволила мне решительно отказаться от истребления
последних уток.
Светало томительно медленно. Света еще не было, но темнота неба не
казалась уже безнадежно плотной, она истончалась. Внезапно где-то совсем
рядом оглушительно хлопнул выстрел, еще один. Уток я не видел. "Может
быть, это охотники кончают самоубийством",- с надеждой подумал я, но тут
что-то чуть более темное, чем небо, пролетело надо мной, и я понял, что то
была утка.
Канонада тем временем усилилась. Я схватил ружье и начал дергать за
спусковые крючки. Выстрелов не было. Собственно говоря, выстрелить ружье и
не могло, поскольку я забыл зарядить его. Я понял, что это рука судьбы, и
опустил свой двенадцатый калибр.
Что бы там ни говорили охотники, а было что-то глубоко непристойное в
столь неравном состязании. Над озером метались маленькие утки, и по ним
палили из сотен стволов.
Небо тем временем совсем посерело, стало скучным. Стрельба поутихла.
Ветерок донес возглас: "Иван Иванович, как у вас..." "Наверное, будет
дождик",- подумал я. И не успел я представить себе мокрую телогрейку, как
с небом начали происходить чудеса. Оно на глазах стало наливаться розовым,
теплеть, светлеть и вдруг вспыхнуло на горизонте солнечным атомным
взрывом. Взрыв высветил голубизну неба, и мне уже не было скучно и холодно.
Вскоре подъехал на казанке егерь.
- Сейчас, - сказал он. - Ваши вроде где-то здесь упали. Я промолчал. Я,
конечно, слышал, что надо говорить правду, но не все наделены таким
талантом. ,
Егерь подгреб к кустам, потыкал веслом:
- А, вот один селезнек... Смотри, и второй рядышком. Дуплетом вы их, что
ли?
Я промолчал и оттого, что не сказал "да, обязательно", почувствовал себя
человеком честным и принципиальным.
Сурен Аршакович подозрительно посмотрел на две тушки, лежавшие у моих ног
с неудобно перекрученными шеями, и ничего не сказал. Он засунул в сетку
одну утку и нахохлился.
Егерь снял с номеров еще двух охотников, одетых в какие-то немыслимые
комбинезоны .с множеством карманчиков, ремешков, пряжек, защелок. Оба были
хмуры и смотрели на моих селезней с ненавистью. Добычи у них не было.
Сейчас один из них укажет на меня пальцем и воскликнет: "А это, товарищ,
не ваши утки. Это, товарищ, мои утки". Но они промолчали. Должно быть, от
ненависти. Тем более острой, что унизил их, людей в фирменных охотничьих
комбинезонах, какой-то тюфяк в телогрейке.
Когда мы вылезали из лодки, егерь встретился со мной взглядом и подмигнул.
Хороший человек. Видел, наверное, что я не стрелял, и наградил за
скромность. Дай бог этому егерю всегда исправных золотников.
Я вспомнил эту свою первую и последнюю охоту, потому что жизнь моя теперь
напоминала то утро на озере. Холодная, серо-враждебная квартирка на
четырнадцатом этаже волшебно изменилась. Два сциндапсуса и Безымянка с
распущенными волосами наполнили ее покоем, неким душевным комфортом.
Сравнивая свое жилище с тем озерным небом, я говорил себе, что растения
словно принесли солнышко и голубизну. Я понимал, что еще совсем недавно
сравнение это вызвало бы у меня яростный приступ самоиронии, но теперь я
не стеснялся ни солнышка, ни голубого неба.
На меня снизошел мир. По утрам моя физиономия с глубокими залысинами уже
не казалась мне такой несимпатичной. Все-таки была в ней некая
благообразность, в глазах читался... ну, ум, чего ж стесняться. Я даже
поймал себя на том, что как-то хитро подмигнул своему отображению. Как
тогда егерь на озере. Отображение мое страшно удивилось, но делать было
нечего, и ему пришлось ответить мне тем же.
Мало того, я стал делать зарядку. Я выудил из-под тахты заросшие пылью
гантели, которые показались мне пудовыми.
- Ребята,- сказал я своим растениям,- даю вам слово, что каждое утро буду
махать этими штуками не менее десяти минут.
Я не раз, не два и не три начинал делать зарядку, но вскорости наступало
утро, когда я опаздывал на студию, когда у меня бывало плохое настроение,
когда мне просто было лень преодолевать свою лень.
Теперь все было по-другому. Едва я открывал глаза, я орал:
- Доброе утро, ребята, как дела? Как спали?
Они не отвечали. Старичок-бутафор был, конечно, слегка помешанным.
Говорить моей Безымянке и обоим сциндапсусам было нечем, если бы даже они
и захотели побеседовать со мной. Но они прямо излучали дружелюбие,
веселость, даже смешливость.
- Ну чего, думаете, я сегодня пропущу зарядку? - горделиво говорил я,
выкатывал босой ногой холодные черные тушки гантелей и поднимал их.- То-то
же, растения. .
- Слушайте, Гена, что с вами произошло? - тревожно спрашивал Сурен
Аршакович.
- А что? - невинным голосом спрашивал я.
- У вас с лица исчезла повышенная кислотность. Вы даже улыбаетесь, хотя
это вам совершенно не идет. Вы почти не спорите со мной. Признайтесь, вы
женились? А я ведь написал, своему брату. Просил его прислать фотографию
племянницы за ковровым станком.
- Нет, дорогой Сурен Аршакович, я не женился. И пусть ваш брат вышлет
какой-нибудь образчик работы дочери. Меня устроит два на три метра. Можно
чуть побольше.
Сурен Аршакович делал задумчивое лицо:
- Вы циник, Гена, и я очень боюсь за ваш следующий сценарий...
У меня резко возросли расходы. Я так торопился со студии домой, что брал
иногда такси. Водители мучительно морщили лбы, вспоминая месторасположение
моей далекой улицы, потом смотрели на меня с невольной жалостью: они-то
представляли, во что обходится такое путешествие. Они не знали, что моя
улица медленно дрейфует к центру.
И вот вчера это произошло. Я ел яичницу и читал в "Футболе - хоккее" о
том, как следует организовать учебный процесс и тренировки в детских
спортивных школах, и вдруг услышал, как кто-то произнес мое имя. Я .поднял
голову. В квартире никого не было и быть не могло. "Померещилось,
наверное",- подумал я. И снова:
- Гена, Геночка...
Удивительно, однако, устроен наш мозг. Никак не хочет он воспринимать
очевидное объяснение, если это объяснение кажется ему странным. Я зашел на
кухню, открыл дверь ванной, взглянул даже на лестничную клетку. Я отдавал
себе отчет, что движения мои нелепы, что никого в квартире нет и никто
имени моего всуе произнести не может. И тем не менее искал, кто бы мог
позвать меня.
И в третий раз услышал я свое имя. Голос звучал шаловливо, весело, дразнил
меня. И я вдруг понял, что это Безымянка зовет меня.
На мгновение я испугался. Мутным тревожным потоком хлынули мысли: я схожу
с ума. Растения не могут разговаривать... Это же нонсенс... Жаль, жаль...
Но тут же меня омыл мощный веселый душ, который вернул мне спокойствие.
- Не волнуйся, Гена, все хорошо,- сказал сциндапсус, что стоял ближе к
окну.
- Не нервничай,- добавил его брат.
- Значит,- глупо пробормотал я,- это правда?
- Что? - нежно пропищала Безымянка.
- Что вы умеете разговаривать?
- Только с теми, кто умеет слушать, - многозначительно произнес Приоконный
сциндапсус.
- С теми, кто готов слушать, - добавил его брат.
Я вдруг подумал, что все это мне мерещится, и мне снова стало страшно. Я
схватил свою "Весну", где-то должен был быть микрофон. Искал я долго,
выкидывал все из ящиков письменного стола, пока не нашел его. Вставил
штекер в гнездо, включил магнитофон на запись. Какая-то у меня там кассета
стоит, неважно.
- Ну, скажите что-нибудь, - взмолился я.
- Ты еще боишься,- печально сказала Безымянка.- Ты не сможешь слышать нас,
если будешь бояться...
Я ничего не ответил ей. Я нажал на кнопку "Стоп", перемотал пленку и
включил аппарат на полную мощность. "Ее, сэр, уи кэн буги", - загремели
лукавые и слегка непристойные женские голоса. Я сидел неподвижно и слушал
многозначительные обещания двух девиц, которыми они соблазняли сэра.
Внезапно девицы замолкли. Сейчас послышится голос Безымянки. У меня
заколотилось сердце. Но магнитофон издавал только громкое шипение. И снова
томно и ритмично завздыхали певицы. "Испортил запись зачем-то".- подумал я.
Я долго сидел не двигаясь. В соседней квартире за стеной послышался плач
ребенка. Я сообразил, что магнитофон включен на полную мощность, и убавил
звук.
Так что же, мне все-таки чудились голоса растений? А почему бы и нет?
Почему Александр Васильевич, мой тихий и кроткий друг, может страдать
галлюцинациями, а я - нет?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг