Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
простачка.
  Мы начали вторую пирамидку. И снова незаметно, ласково, неукротимо
Александр Васильевич зажимал меня, заставляя ошибаться. "Э, нет,- сказал я
себе,- так дело не пойдет. Попробую-ка я бить паучка его же оружием". Я
стиснул зубы и начал отыгрываться. Бутафор сразу заметил перемену моей
тактики.
  - Нет, голубчик,- виновато улыбнулся он,- боюсь, что так у вас совсем
ничего не получится.
  - Почему? - раздраженно спросил я.
  - Разница в возрасте.
  - Ну и что?
  - Видите ли, вам, наверное, еще и сорока нет, а мне под семьдесят.
  - А все-таки?
  - В моем возрасте меньше интересуешься результатом и больше процессом. В
вашем же, милый Геночка, человека волнует результат. Вы стремитесь забить
шар, выиграть партию, заработать больше денег, получить премию, поехать на
кинофестиваль куда-нибудь в Канны или Ташкент, вскружить голову
необыкновенной фемине с зелеными глазами. И, добиваясь этого результата,
милый мой дружок, вы торопитесь, вам не терпится, вы подгоняете время. А я
никуда не тороплюсь. На могилку мою или нишу в колумбарии никто не
зарится. Я дышу - радуюсь. Иду - в восторге. Разговариваю с таким
замечательным человеком, как вы, и считаю это подарком судьбы. Держу в
руках кий - это праздник. Понимаете мое бормотание, Геночка? - Александр
Васильевич вдруг рассмеялся смущенно и крепко потер рукой розовую лысину.-
Я прямо вам философию какую-то развел. Не сердитесь, милый. Это, наверное,
стариковское. А вообще-то стариков жалко.
  - Почему?
  - А потому, что они стали жертвой... Жертвой прогресса, раньше старик был
нужен. Он знал, где водятся звери, какие травы пользительны, как уберечься
от дурного глаза. И учил молодых. А теперь проще купить учебник по
сопромату, чем выслушивать стариковское бормотание. Геночка, милый, это
какой такой шарик притаился там у лузочки?
  - Девятка или шестерка.
  - Девятка. Шестерку вы уже прибрали. Ну-с, попробуем-ка мы ее
уконтропупить. Смотрите, упала девяточка, мир праху ее... - Александр
Васильевич вдруг остренько посмотрел на меня. - Вы верите, что можете еще
выиграть партию, а? Только честно, Геночка.
  "Поразительно, однако, многогранный старичок, - подумал я. - То и дело
поворачивается нежданным каким-то боком. И зачем это ему?" А
действительно, верил ли я, что могу еще выиграть партию?
  - Нет, пожалуй.
  - 'Молодец. Я рад, что не ошибся. Вы, голубчик, незаурядный человек.
  - Почему?
  - А то будто вы не знаете! Человек, умеющий признаться в слабости, - это
редкостная птица.
  Я фыркнул. Мои доспехи трещали под градом его льстивых ударов. Несколько
раз они уже находили щели в панцире и приятно щекотали мое самолюбие. И
суетливый старичок начинал уже казаться не лишенным приятности.
  - Вы надо мной смеетесь, Геночка?
  - Скорее над собой,- вежливо ответил я.
  - А не надо. Надо мной - сколько угодно. А над собой - ни в коем разе.
  - Это почему же?
  - Ну, мне даже и отвечать вам неловко. Волга впадает в Каспийское море,
лошади едят овес и сено.
  - А все-таки?
  - Если человек приучен высмеивать себя, он и других уважать не будет. И
для чего убеждения, если все это смешно. Эдакий сатирический нигилизм.
  - Гм... интересная точка зрения. Может, вы и-правы в каком-то смысле,.
Спасибо за удовольствие. С меня пиво.
  - Спасибо, Геночка. А что вы сегодня делаете? Сейчас только десятый час в
начале.
  - Да ничего особенного...
  Я старался говорить равнодушно, но был готов на все, только бы не идти
сейчас домой в свой склеп, где меня, урча от нетерпения поджидали ночные
мои целый день не кормленные звери: страх, тоска, печаль.
  - А знаете что, поедем ко мне, а? Поедем, голубчик, я вас своим друзьям
представлю. Поехали.
  Я захватил свой проигрыш, и мы вышли на Брестскую улицу.


  3


  Мы поднялись в крохотную квартирку. В узенькой передней стоял рассохшийся
шкаф с пирамидой потертых, выцветших чемоданов наверху. Чтобы пройти между
шкафом и стеной, нужно было продираться боком.
  - А это Геночка,- громко сказал Александр Васильевич, зажигая свет в
маленькой комнатке, которая казалась еще меньше от зеленых растений,
поднимавшихся из нескольких горшков и вившихся под потолком. - Мой новый
друг, прекрасный, незаурядный человек.
  Все разом стало на место. В комнате никого не было, и я с трудом удержался
от смеха, Вот тебе и многогранный старичок. Вот тебе и какая-то зудящая
его неясность. Вот тебе и Волга впадает Каспийское море. Бутафор,
оказывается, с приветом. Я внутренне поморщился от этого дурацкого,
пошлого выражения. Я вообще ненавижу идиотские клише, которыми мы
пользуемся столь же бездумно, как пятачками при входе в метро. "Будьте у
Верочки", "с приветом", "неровно дышит"...
  Я не боялся Александра Васильевича и не испытывал брезгливого отвращения.
В поселке, где я вырос, через два дома от нашего жил сумасшедший. Кто
говорил; что он когда-то был профессором, кто - что генералом. Поэтому
звали его иногда Профессором, иногда Генералом. Это был высоченный худой
старик, когда-то очевидно, полный, потому что лишняя кожа свисала по обеим
сторонам его лица тяжелыми складками. Он жил с дочерью, которая работала
на станции. Старик никогда ни с кем не разговаривал. Он ходил мелкими,
шаркающими шажочками и глядел прямо перед собой напряженными, немигающими
глазами. Не знаю почему, но мы, мальчишки, не смеялись над ним. Он был
такой же вечной частью нашего ландшафта, как охристая, в бурых потеках,
водокачка, как проносящиеся поезда, как испокон века строившийся новый
магазин.
  Однажды - было мне, наверное, лет семь, а может, чуть бодльше - я сидел на
Заводском пруду и ловил рыбу. Почему пруд назывался Заводским, никто не
знал, никакого завода рядом не было, почему по берегам сидели рыболовы -
подавно. Редко-редко кто-нибудь вытаскивал карасика величиной с детский
палец, и все сбегались смотреть на редкостный трофей.
  Я сидел на своем любимом месте рядом с плотиной и без особых ожиданий
смотрел на два поплавка, намертво впаянных в темную неподвижную воду.
Внезапно послышался чей-то вздох. Я оглянулся. За моей спиной стоял
Профессор и смотрел не вдаль, как всегда, а на меня. И глаза были не
пустыми, как всегда, когда в них отражалось небо, а стояла в них боль. Мне
было семь или восемь лет, и мысли мои, наверное, облекались тогда в другие
слова, но я понимал, что такое боль.
  В глазах Профессора показались слезинки. Словно завороженный, забыв о
поплавках, я смотрел на эти слезинки, блеснувшие в углах глаз. Профессор
прерывисто вздохнул, сделал несколько шаркающих шажочков ко мне, поднял
руку и неловко погладил меня по голове. Он не сказал ни слова, еще раз
вздохнул и медленно поплелся в сторону поселка.
  - Это я вас своим дружочкам представляю, - сказал Александр Васильевич. -
Вот; знакомьтесь: вот этот красавец - иностранец. Аж с острова Борнео.
Сциндапсус. Очень веселое и озорное растеньице. Хитрое до невозможности. А
вот этот товарищ с громадными резными листьями - это монстера делициоза.
Требователен, как избалованный ребенок.
  - В смысле ухода? - спросил я, чтобы поддержать видимость разговора.
  - При чем тут уход, Геночка? Уход - само собой. Я говорю об отношении ко
мне. Не подойду к нему день, начинает дуться, отворачивается. Что, дружок,
скажешь, я преувеличиваю? - спросил Александр Васильевич у резных листьев
и весело засмеялся. - Молчит,- объяснил он мне.- Стеснительный в
присутствии посторонних, робкий, вы даже себе не представляете, до какой
степени.
  "Прекрасно,-подумал я, - прекрасное помешательство. Тихое, чистое,
прелестное". Мне даже на мгновение стало завидно: Уж он-то, милый бутафор
Сашенька, одиночества не ощущает, его-то ночные кошмары не толкают к окну,
что выходит на бензозаправку.
  Александр Васильевич нежно погладил свою монстеру, посмотрел испытующе на
меня и вдруг затрепетал, засуетился:
  - Да что это я, совсем рехнулся. Вы, наверное, думаете, что старый идиот
соскочил с катушек. Ну, признайтесь же!
  Что за настырный характер, все-то ему нужны подтверждения. Но с
Наполеонами, насколько я знаю, спорить бесполезно. С ними можно обсуждать
характер маршала Нея или общую диспозицию боя у Ватерлоо, но нельзя
убеждать Наполеона, что он, в сущности, диспетчер автобазы или технолог
завода по производству тюбиков.
  - Нет, почему же, - фальшиво улыбнулся я.
  - Жаль, - грустно произнес Александр Васильевич,- жаль, что вы начинаете
кривить душой. Хотя я вас понимаю: человек вы деликатный и не хотите
обижать чудака...
  Деликатный - это было уже слишком. Некоторая приятность, которой меня
обволок бутафор, сразу же испарилась с саркастическим шипением.
Деликатный! Это - мне! Впрочем, он, может быть, и искренен. Кто разберется
в сумеречном мире душевнобольно? Хота, поправил я себя, почему сумеречном?
Скорей всего, он действительно болен, но живет он, похоже, в мире куда
более светло и радостном, чем я.
  - Ладно,- вздохнул мой хозяин, - что делать, - Он повернулся к огромным
горшкам: - Ребятки, мы с Геннадием Степановичем выпьем по одной рюмочке,
если вы, конечно, не возражаете. Ну спасибо. - Он посмотрел на меня: -
Нет, не возражают. Когда дома, при них, да еще с хорошим человеком - они
никогда не обижаются. Даже монстера. Но тут как-то недавно в группе
уговорили мы бутылочку, вы не представляете, что они устроили. Дулись,
наверное, не меньше недели. Я уж извинялся, объяснял, что неудобно было
отказаться, мол, у ассистента режиссера Леночки был день рождения, сам
директор картины - он, кстати, глаз на неё положил - изволил пригубить.
Ну, да ладно, чего старое поминать. - Он повернулся к растению, что назвал
первым, прислушался и молча кивнул. - Геночка, вы как относитесь к
маслинам?
  - Что? - не понял я. Или он пригласил и баночку маслин поговорить со мной?
  - Маслины. У меня, представляете, кроме банки маслин и закусить
особенно-то нечем.
  - О чем вы говорите,- с облегчением вздохнул я.
  Мой хозяин вспорхнул, вылетел на кухню, трепеща крылышками, вернулся с
баночкой маслин и двумя высокими металлическими рюмками, разлил коньяк.
  - Восемьсот семьдесят четвертый год, русская работа. Обратите внимание на
гравировку. Это же царь-пушка. На этой вот - царь-колокол. Ну, за ваше
здоровье.- Александр Васильевич пристально посмотрел на меня, и в его
взгляде, второй раз за вечер, вдруг промелькнула какая-то цепкость,
какая-то остринка.
  Мы выпили.
  - Ах, Геночка, как я когда-то любил это занятие! - засмеялся Александр
Васильевич.- Садился за стол - душа пела! А теперь вот столько в организме
фильтров и клапанов: и гипертония, и сердечная недостаточность, и гастрит
- и все караулят, все начеку, только и ждут, чтобы я позвонил. Тут уж они,
голубчики, за меня принимаются разом, хоть неотложку вызывай! Ну что ж,
спасибо нашему благодетелю Сурену Аршаковичу, что свел меня с вами.
  - Вы это серьезно? - не удержался я и тут же пожалел: забыл, дурак, с кем
дело имеешь.
  - Совершенно серьезно. Я очень рад, что познакомился с вами.
  - Но почему? - опять черт дернул меня за язык.
  - Из чисто эгоистических соображений, дорогой Геночка. Из чисто
эгоистических. Нет, дело не в выигрыше. Просто сдается мне, что вам нужна
помощь, и - кто знает? - может быть, я сумею помочь вам. А это, смею вас
уверить, голубчик, очень приятно. Увы, не все это, глупцы, понимают.
  В Александре Васильевиче появилась какая-то уверенность, он как будто стал
выше, перестал трепетать. Я почувствовал, что потянулся к нему.
Сумасшедший не сумасшедший - мне было покойно с ним, и в его присутствии
мысли о ночных кошмарах казались далекими и нереальными, как полет на
Марс. Но то работали инстинкты. Разум же, натренированный в логических
объяснениях, фыркал: как же, поможет он тебе! Поможет, если сползешь к
нему, туда, где беседуют с горшками и извиняются за единственную рюмку
перед какими-то растениями.
  И опять кухонная свара в душе: инстинкты на разум. Я вздохнул. Бутафор
проницательно посмотрел на меня и вдруг тоненько захихикал.
  - Представляю, о чем вы сейчас думаете,- сказал он.
  - = Это нетрудно,- пожал я плечами.
  - Вы не пытаетесь спорить со мной, не высмеиваете мои рассказы о зеленых
друзьях, - он кивнул на растения,- а это значит, вы считаете меня
ненормальным. - Я промолчал, и Александр Васильевич несколько раз кивнул.
- Это и немудрено. Если бы вы умели слышать их голоса, вы бы не были
одиноким человеком. А раз вы не знаете, что растения - это живые существа,
которые умеют любить, страдать и ненавидеть, то я вам должен казаться
выжившим из ума болтуном, сумасшедшей кочерыжкой. Так? - Александр
Васильевич метнул в меня лукавый взгляд и чему-то весело кивнул.
  Я промолчал. Я стоял на качелях, и линия горизонта то поднималась, то
опускалась. Одно мгновение уверенность, что передо мной тихий помешанный,
была бетонно-непоколебимой, взмах качелей - и бетон давал трещины. Это
было неприятно, голова шла кругом. Может быть, встать, извиниться и уйти?
Наверное, так и нужно было бы сделать, но мысль о пустом моем склепе была
еще неприятнее.
  - А откуда вы знаете, что я одинокий человек? - угрюмо спросил я.
  - Это сразу же видно, милый Геночка. Одинокие люди очень жесткие и почти
не светятся.- Александр Васильевич смущенно хихикнул.- Вы меня простите, я
объяснить как следует не умею. Знаете, это как музыка. В голове звучит -
стройно так, красиво, верно. А захочешь пропеть - и такое мяуканье
выходит, что оторопь берет: как можно так испохабить музыку. Вот я сказал
жесткий. А ведь это не то слово. Не жесткий, а...- мой хозяин недовольно
потер ладонью лысинку. - Может, сухой, а? Но не и поведении, а в душе.
  - И вы эту душу видите? - соскользнул я на привычную ироническую колею.
  - А как же, милый Геночка! А как же! Я не знаю, как это выразить
понаучнее, может, это надо называть не душой, а как-то иначе, но вы меня
понимаете. Душа обязательно светится. У всех по-разному. У добрых людей, я
заметил, свет посильнее. Злые еле мерцают. У одиноких душа как бы прикрыта
колпаком, и свет выходит, тоже притушен. Только не все почему-то видят это
свечение. Я вот думаю, может, люди просто не присматриваются как следует
друг к другу? А? Вы как считаете?
  - Насчет свечения душ не знаю. Не замечал. Но присматриваемся мы друг к
другу мало. Тут я спорить с вами не буду. Ну и что же, вы, значит,
определили, что я одинокий человек?
  - Да вы не обижайтесь, Геночка. Я вас, дружочек, ни обидеть, ни уязвить не
хочу. Но если разговор этот вам в тягость, молчу. Молчу.
  Я ничего не ответил. А действительно, в тягость ли? Я был словно
парализован. Я даже не мог ответить себе на этот вопрос. Я вспомнил, как
однажды - я еще не был женат тогда - в дверь позвонили, и в квартиру вошли
несколько цыганок. Запах давно не мытых тел, шуршание множества длинных
замызганных юбок, быстрые, цепкие взгляды черных глаз и жаркий вкрадчивый
шепот: миленький... драгоценный... судьба... все узнаешь... ручку
деньги... сколько есть... У меня было всего двадцать пять рублей. Я был
молодым человеком с высшим образованием. Я читал "Технику - молодежи" и
"Знание - сила". За день до этого я читал популярное изложение специальной
теории относительности Эйнштейна. В небе летали спутники. Было до слез
жалко четвертного. И тем не менее я покорно отдал деньги, протянул руку и
в тупом каком-то трансе слушал торопливое бормотание цыганки: три раза
полюбишь, три раза страдать будешь...
  Слабость, слабость, слабость все это, зло сказал я себе.
  - Кто знает? - вдруг промолвил Александр Васильевич, и я вздрогнул. Это
что, он моим мыслям ответил? - Я вам вот что скажу, Геночка. Не
торопитесь. Взгляды - не клей БФ, сразу они не схватываются. Я ведь тоже
когда-то шагал по жизни и ни черта не слышал и не видел. А вот когда
понял, что еду уже с ярмарки, когда стал приглядываться - а куда,
собственно, ведет эта дорога, и в особенности, когда умерла моя Верочка,

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг