пилот космолета "Сызрань", я человек с планеты Земля, родом из Москвы, и,
когда я вернусь домой, мне нужно обязательно сменить аккумуляторы на
"Эре", потому что мой вертолет что-то слишком часто нуждается в
подзарядке. Кроме того, я знаю, что нахожусь на Бете вместе с Колей и
Сашей. Мы были в круглом зале, я знаю, что там опускался потолок, мне
сжимал кисти рук робот. Робот? Нет, мы не роботы, мы кирды. Кирды? Откуда
я знаю это слово? Я не могу не знать его, если я кирд. Кирд Пятьсот один.
Хорошо, я кирд, ты кирд, мы кирды, они кирды. Не будем спорить. Потом мне
на голову опустили какую-то сетку. Потом? Стоп. Дальше ничего нет. Я
открываю глаза. Четыре глаза, видящие все вокруг. Ну конечно же, у кирдов
по четыре глаза - круговая панорама. Но сейчас же я не в зале".
Он посмотрел вокруг и увидел, что стоит у знакомого приземистого
здания, в котором бывал тысячи раз. "Ну, разумеется же, проверочная
станция. Проверочная станция? Откуда я знаю? Кирд не может не знать, что
такое проверочная станция. Я тысячи раз проходил в ней мозговой контроль.
Я совсем недавно вошел в нее, не зная, что я Густов, а зная, что я кирд
Пятьсот один, но теперь я и Володя Густов. Вольдемар, как называет меня
Саша. Если бы он только увидел меня... Значит, я, кирд Пятьсот один, стал
только что еще и Владимиром Васильевичем Густовым. Но не могу же я быть
настоящим Густовым. Я не могу быть настоящим собой. Значит, я копия. Я
копия самого себя. И все-таки я кирд Пятьсот один. Если бы я был только
копией самого себя, я бы тут же рехнулся, ничего не поняв. А так я стою и
анализирую самую бредовую вещь на свете спокойно и быстро, как и подобает
настоящему кирду.
Итак, начнем с меня, с настоящего Густова, кстати, нужно говорить "он"
и "я". Настоящий Густов - это он. Я копия с него. Итак, с него сняли
полную энцефалограмму и ввели ее в кирда Пятьсот один. Густов Пятьсот
один. Или кирд Густов. Пока еще трудно разобраться.
Теперь проведем инвентаризацию своего эмоционального хозяйства. По всей
видимости, я должен быть в ужасе и биться в истерике. Я, Вольдемар Густов,
которого не раз пропесочивали за чрезмерное увлечение девчонками,
очевидно, должен провести остаток своих "железных" дней на Бете в обществе
себе подобных, то есть кирдов. И мне, конечно, страшно. Кирды, кирды,
кирды, кирды... Очень страшно. Дико. Чудовищно. И... не очень. Почему? Да
потому, что я, кирд, тоже мыслящее существо и жил до своего раздвоения.
Очевидно, мои нынешние эмоции менее интенсивны, чем у моего оригинала. Они
наверняка смягчаются моим опытом Пятьсот первого, моей холодной кирдовской
логикой. Нет, скажем честно, смягчаются не очень. Смогу ли я жить среди
своих металлических сородичей, став человеком? Впрочем, если бы рядом были
еще такие же гибриды... Мы подумаем еще об этом. Мы? Конечно же, надо
думать о себе "мы", потому что я - это действительно мы: два существа, из
которых одно явно более болтливое..."
И тут у него в мозгу возникла четкая мысль: "Надо немедленно идти на
строительство второй проверочной станции и работать там на монтаже стенда
до получения нового приказа".
Его массивное голубовато-белое тело сразу же повернулось и двинулось к
строительной площадке, но в то же мгновение Густов Пятьсот один
остановился и подумал: "А почему я должен, собственно говоря, идти туда?"
И тут память Пятьсот первого подсказала, что это телеприказ Мозга. Пятьсот
первый воспринял приказ естественно, как нечто настолько же привычное и
безусловное, как мир, небо, аккумуляторы в животе. Густов же весь сжался
от негодования. "Нет, - подумал он, - я не часы с кукушкой. Я не позволю
заводить себя. Плевал я на этот Мозг и на его приказы".
Пятьсот первый не мог сопротивляться Густову. Пятьсот первый был
безволен, пассивен и послушен. Густов же трясся от возмущения при одной
только мысли, что может быть телеуправляемым механизмом.
"Кирд, не выполняющий приказа, является дефектным кирдом и подлежит
немедленному демонтажу каждым встретившим его нормальным кирдом", -
подумал Пятьсот первый. А человек тут же возразил ему: "Ну, это мы еще
посмотрим, кто кого демонтирует и кто нормален. Вряд ли мои железные
соплеменники быстро разберутся в моих весьма неортодоксальных для кирда
мыслях. Но лучше на месте не стоять".
Густов Пятьсот один повернулся, чтобы уйти с того места, где стоял, но
в это мгновение услышал знакомый голос. Вернее, это был не голос, это была
как бы бесплотная модель голоса, но тем не менее он слышал слова, и их
беззвучный звук был ему смутно знаком. В следующую секунду он понял, что
слышит мысли вышедшего из проверочной станции кирда, который, казалось, с
огромным интересом рассматривал свою руку.
- Это ведь рука кирда, - сказал вдруг кирд вслух по-русски, и Густова
Пятьсот первого пронзила острая мысль, что он уже где-то слышал этот голос
и именно эти слова. Он напрягся в томительном ожидании.
"Но почему же я не удивляюсь тому, что у меня рука кирда? Потому что я
кирд. Кирд Пятьсот два".
На мгновение в мозгу Густова Пятьсот первого образовалась гигантская
рулетка. Она крутилась все быстрее и быстрее, и все сливалось в одну
слепящую размытую полосу, а маленький шарик здравого смысла силой инерции
был прижат к самому краю сознания и никак не мог опуститься к центру.
"Но если я кирд, почему я Густов?" - снова подумал Пятьсот второй, и
рулетка в голове Густова Пятьсот первого начала останавливаться.
- Эй, Володька! - крикнул он соседу.
- Эй, Володька! - крикнул ему сосед.
- Ты?
- Ты?
- Ты Пятьсот второй?
- Ты Пятьсот первый?
- Будешь просто Вторым.
- Будешь просто Первым.
Они одновременно рассмеялись одинаковым смехом, и одновременно сделали
по шагу навстречу друг другу, и одновременно подняли руки, и одновременно
похлопали друг друга по плечу. Зазвенел металл, и снова они рассмеялись
синхронно, как части одного механизма.
- Значит...
- Значит...
- Вольдемар!
- Вольдемар!
- Знаешь что...
- Знаешь что...
- Стой! - крикнул Первый.
- Стой! - одновременно крикнул Второй, но Первый погрозил ему пальцем,
и он замолчал.
- Помолчи, - сказал Первый. - Ты понимаешь, что ты и я - мы абсолютные
копии? Ведь кирды похожи друг на друга как две капли воды, а Густов тем
более один. Поэтому все мысли, реакции, жесты и движения у нас будут
одинаковыми и одновременными. До тех пор пока кто-нибудь из нас не сделает
чего-то такого, что незнакомо другому, пока наш опыт не индивидуален, а
коллективен, мы будем походить друг на друга как две капли воды. Мы
никогда ни о чем не сможем поговорить. Поэтому будем джентльменами и
договоримся: если один говорит, второй слушает. Мы же близкие люди,
товарищ Густов!
- Товарищ Густов!
- Согласен? - спросил Первый.
И прежде чем он произнес слово, Второй уже выпалил:
- Согласен.
Внезапно они замерли. Из дверей проверочной станции вышел кирд, на
мгновение замер, а затем поднял руку и принялся пристально разглядывать
ее.
- Третий! - крикнул Первый. - Еще один Густов!
- Третий! - не удержавшись, крикнул Второй. - Еще один Густов!
- Знаешь-ка что, братец, - сказал Первый, - я старше тебя минут на
пять, и лучше не действуй мне на нервы, а не то получишь взбучку от
старшего брата.
Второй было раскрыл рот, но рассмеялся и промолчал. Они ждали, пока к
ним подойдет младший Густов, Густов Третий.
9
Утренний Ветер смотрел на спящего Надеждина и думал о товарищах,
которые погибли, помогая людям выбраться из города. Не один, не два и не
три дефа остались там, превращенные в оплавленный металл белыми молниями
дезинтеграторов. Сотни дефов из года в год гибли в мрачных ущельях
безглазого города, чтобы принести драгоценные аккумуляторы, но на этот раз
Утренний Ветер чувствовал какую-то особенную щемящую тоску. "Наверное,
потому, - подумал он, - что в наш мир пришли люди. А они, эти люди, дороги
нам. От них веет непокорностью и смелостью. Они принесли с собой перемены.
Я чувствую их. Люди малы и слабы, но нельзя себе представить, чтобы они
были безгласными орудиями Мозга. Как, должно быть, прекрасен их мир!"
Надеждин застонал и открыл глаза.
- Где мои товарищи? - спросил он и с усилием поднялся с земли. Он
поморщился от боли в голове, но тут же заставил себя забыть о ней.
- В городе их нет, - сказал Утренний Ветер. - Ночью двое наших самых
ловких и храбрых дефов пробрались в город. Твоих товарищей там нет.
- Надо обыскать окрестности города, - сказал Надеждин. - Они же не
могли просто пропасть.
- Обыскать? - неуверенно переспросил Утренний Ветер. Он усваивал язык
людей легко и быстро, но он знал еще очень мало слов.
- Искать, - сказал Надеждин.
- Да, - согласился деф. - Я ждал, пока ты проснешься. Сейчас я позову
Птицу.
- Птицу? Это имя?
- Да, имя. Такое же, как Утренний Ветер. Мы сами выбираем себе имена,
когда становимся дефами. Мы не хотим быть номерами.
- А Двести семьдесят четвертый? Он ведь тоже стал дефом.
- Он потерял жизнь уже не Двести семьдесят четвертым. Он умер
Человеком.
- Человеком?
- Да, он выбрал себе такое имя, а выбор каждого для нас священ.
Надеждин почувствовал, как его горло сжала спазма. Большой железный
Человек... Он постарался проглотить комок, но тот никак не хотел
исчезать...
Из-за угла бесшумно выплыла тележка и мягко опустилась на землю.
- Это Птица. Сейчас я ей представлю тебя. - Деф замолчал, и тотчас же
тележка уставилась на Надеждина парой передних глаз.
- Я рад помочь тебе, - медленно произнесла тележка. Звук исходил
откуда-то из тумбы, на которой сидела огромная голубовато-белая голова.
- Она кирд? - спросил Надеждин.
- Теперь - нет! - ответил Утренний Ветер. - Она пришла из города и
стала дефом. Когда она освоит твой язык, ты сможешь расспрашивать ее
сколько тебе угодно. Садись.
Тележка заскользила над поверхностью Беты, и красноватая трава
понеслась под ней все быстрее и быстрее. Они описывали огромную спираль
вокруг города, все дальше и дальше удаляясь от него, но Густова и Маркова
нигде не было видно.
- Я пойду в город, - сказал Надеждин, когда они возвратились к дефам.
- Подожди, - попросил Утренний Ветер. - Подожди еще день. Может быть,
они придут...
Они сидели на огромной каменной глыбе, около которой провели ночь, и
разговаривали.
- По-моему, все-таки надо возвратиться в город, - неуверенно сказал
Марков. - Не бродить же по Бете и кричать: "Коля, ау!"
- Может быть, и не услышит, а может быть...
- Нет, не верю, - взорвался Марков. - Не верю. И не то чтобы я старался
уговаривать себя, что Коля жив, нет, я просто знаю, ты понимаешь - знаю!
Мы пройдем сквозь весь этот бред целыми и невредимыми. Это же сон, мы идем
во сне, понимаешь? Еще немножко поспим, откроем глаза и окажемся на
"Сызрани". И ты будешь читать свою дурацкую книгу, и я буду играть в
шахматы с Надеждиным, и будут сменяться вахты, и...
- Успокойся, дядя Саша. Когда тихий человек начинает кричать, да еще на
незнакомой планете, - это очень страшно. Ты, пожалуй, прав. Поплелись в
наш отель...
У входа в лабораторию стояли три кирда. Как только они увидели
космонавтов, они подскочили к ним и остановились как вкопанные,
уставившись на Густова.
- Как я осунулся! - закричал один из кирдов голосом Густова.
- Осунулся... осунулся! - радостно завопили остальные кирды все тем же
голосом.
Первый кирд укоризненно покачал указательным пальцем и сказал:
- Опять передразнивать!
Кирды засмеялись.
- Ну-с, а ты, дядя Саша? - обратился кирд к Маркову. - Все те же мысли
про крестики и нолики и продавленное кресло дома?
Марков закрыл глаза. Говорил Густов. Открыл глаза. Говорил кирд.
- Все ясно, - сухо сказал Марков. - Не будет уже и крестиков. Будут
внимательные сестры и участливые врачи: "Ну как мы сегодня себя чувствуем,
Александр Юрьевич? Все еще думаете, что вы Наполеон?"
Густов поднял руки.
- Я с тобой, дядя Саша, - сказал он, - туда. Поскольку мой маленький
бедный мозг сильно поизносился и я сошел с ума, прошу меня срочно
госпитализировать.
- Ага, - еще радостнее закричал первый кирд, - мы начинаем обретать
свою собственную индивидуальность! Мы разошлись, мы начинаем расходиться
из-за различного опыта.
- Различного опыта - различного опыта... - словно эхо закричали
стоявшие немного позади кирды.
- Дай руку, Вольдемар, сойдем с ума вместе, так легче, - пробормотал
Марков.
- Я себя не узнаю, - с укоризною сказал кирд. - Вместо того чтобы дать
нытику и паникеру по рукам, я уже потакаю его гнусному эскапизму. Я
отказываюсь от себя и перехожу на "ты". Ты ничтожество, Володя, если ты
ничего не можешь понять. Ты узнаешь голос, которым говорю я и мои младшие
близнецы?
- Да, - пробормотал Густов и закрыл глаза, - это мой голос.
- Похоже? Ты не ценишь свое изустное творчество. Ты узнаешь бесценные
мысли, сверкающие, как алмазы, в моей речи? - продолжал кирд.
- Да.
- Так что я?
- К-кирд?
- Идиот!
- Кто?
- Ты.
- Я?
- Ты. То есть я - это ты. Ну ладно, сейчас объясню, а то при твоих
ограниченных умственных способностях и впрямь недолго слегка спятить.
Впрочем, мало бы кто это заметил... Итак, уважаемый Владимир Васильевич
Густов, помните ли вы, как вам в лаборатории напялили на голову эдакое
сооружение из тоненьких проволочек? Нас тогда скопировали, то есть вас,
впрочем, нас - сейчас вы все поймете. Все содержимое ваших серых клеточек
в мозгу было каким-то образом зашифровано и сохранено. И вот в порядке
эксперимента берутся три скромных и работящих кирда - Пятьсот первый,
Пятьсот второй и Пятьсот третий, и в нас, то есть в них, вводится
содержимое мозга некоего Густова. И три тихих кирда превращаются в
гибридов Густова с кирдом. Мы как две капли воды похожи друг на друга, а
если говорю я один, Густов Первый, то лишь на правах старшинства, ибо я
был изготовлен раньше братьев на целых пять минут. Понятно?
- Значит, вы... мои дети? - сурово спросил Густов.
- Нет, - хором закричали кирды, - братья, а не сыновья!
- Младшие, надеюсь?
Кирды понурили свои голубовато-белые головы.
- В таком случае, - сухо продолжал Густов, - я надеюсь, что вы
признаете мое старшинство и без мер физического воздействия, к коим обычно
прибегают старшие братья?
Три кирда одновременно протянули три пары огромных металлических рук,
схватили Густова, высоко подбросили его вверх, ловко поймали и поставили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг